Библиотека приключений в пяти томах. Том 2 - Железников Николай Николаевич - Страница 50

Даню фыркнул и с шумом захлопнул книжку. Потом взял другую и открыл последнюю страницу.

— Вот слушай. “Посол осторожно обнял ее, она вздрогнула и прильнула к нему. От золотистых волос Людмилы шел смешанный аромат русских духов “Белые ночи” и коньяка “Арарат”. И вдруг посол почувствовал — в третью пуговицу его пижамы уперлось дуло пистолета — судя по всему, “Токарев”, калибр 0.22. “Шевельнетесь, нажму курок, — нежно промурлыкала Людмила. — Где пакет с условиями секретного договора с Западной Германией?” — “Какими?” пролепетал посол, стараясь не дышать. “Которые доставил вчерашний дипкурьер. Считаю: раз, два…” Посол вздохнул и произнес сквозь зубы: “В третьем ящичке потайного сейфа за книжной полкой”. Людмила ткнула “Токаревым” в пуговицу. “Полка большая. За какой книгой?” — “За книгой стихов Роберта Браунинга”. Дуло пистолета соскользнуло с пуговицы и уперлось в живот посла. Он услышал шипящий шепот: “Браунинг стихов не пишет — это пистолет, а не поэт. Не крути”. В этот момент в дверь громко постучали и раздался голос майора Уайтхэда. Людмила произнесла древнерусское ругательство и нажала курок…”

Даню дернул головой и, размахнувшись, бросил книжку на мой стол. Я машинально подумал: жест 8.

— И все в таком же духе, — Даню закинул ногу на спинку дивана, пароли, зашифрованные директивы, украденные ученые, задушенные дипкурьеры, красотки с радиопередатчиками в бюстгальтерах…

— Унитазы с микрофонами, — подхватил я, — авторучки, стреляющие отравленными пулями, диверсанты под кроватью любовницы начальника отдела Си-Ай-Эй…

Даню встал с дивана и заглянул в мою тетрадь — я переписывал красными чернилами обозначения форсированных трюков, комбинированных приемов и формулы.

— Представляю себе, — Даню рассмеялся, — как обалдели бы сочинители шпионских романов, если б заглянули в наши тетради. Это так непохоже на их писания.

— Потому что они никогда в жизни не видели ни одного шпиона и знают о нашем деле столько же, сколько о футболе на Юпитере.

— Говорят, что двенадцать книжек Флеминга были изданы в количестве пятидесяти миллионов экземпляров. И это только на английском языке. А сколько еще на других! — Даню щелкнул языком. — Воображаю, какие сумасшедшие деньги он зарабатывал на своей белиберде.

— После его внезапной смерти в газетах много писали о его несметных богатствах. Его годовой доход равнялся в среднем одному миллиону долларов, он купил роскошный особняк как раз напротив Букингемского Дворца, на Флит-стрите завел контору, устланную драгоценнейшими коврами, а на Ямайке у него была вилла “Голден Айз”, и он любил смотреть со скалы на акул и барракуд и придумывать сюжеты.

— Поработаю несколько лет, узнаю много интересного и накатаю… — Даню свистнул, — такой шпионский роман, что все эти писаки сдохнут от зависти…..

Я покачал головой.

— Если напишешь правду, то сдохнешь раньше их. Тебя запихнут в нейлоновый мешок и опустят на дно моря. И какой-нибудь новый Флеминг будет смотреть со скалы, как тебя пожирают барракуды.

На следующий день Веласкес повез нас в горный курортный городок — в двух часах езды на машине. Здесь находился бассейн для плавания, предназначенный для иностранной и туземной знати. Недалеко от бассейна дворец для загородных официальных приемов.

Мы сели у парапета нижней веранды и стали разглядывать купающихся. Было ниже тридцати градусов — в декабре в горах стоит умеренная жара. Народу было немного, через несколько дней рождество, европейцы готовились к празднику.

— Выбирайте сами, — тихо сказал Веласкес, — возраст: двадцать — двадцать четыре, тип — бизнес-гёрл хорошего тона. Выбирая прием, на всякий случай готовьте варианты, чтобы сейчас же перейти к ним в случае осечки. Завтра доложите мне, проведем разбор. Составьте схему проведенной акции с указанием приемов и хронометража. Сейчас я уеду.

Он пошел в другой конец веранды к двум студентам нашей группы курчавому конголезцу Куанго и долговязому европейцу Бану, называвшему себя аргентинцем.

Очевидно, Куанго и Бан тоже приехали на практические занятия по технике знакомства.

Мы выбирали недолго — остановились на двух девицах, темной шатенке и платиновой блондинке. Они стояли на лесенке, разговаривая с седым важного вида господином в разрисованной спортивной рубашке и шортах. Блондинка смеялась, качая ногой, а шатенка вежливо улыбалась. Затем девицы спустились в воду, немного поплавали и поднялись на веранду. К этому времени мы закончили анализ их внешних данных, выбрали два приема по завязке знакомства (один — запасной) и наметили программу дебютного зондажного разговора.

Мы начали. Проходя мимо них, Даню сделал вид, будто кинокамера выскользнула из его руки — рассчитал так, чтобы блондинка подхватила аппарат. Он поблагодарил, попросил разрешения снять их, заставил сделать несколько движений, рассмешил их, показав, что еще не умеет снимать. На этой почве провел обмен фразами с шатенкой — в общем получился прием “лолита” с дополнением Ди-3. Затем он подозвал меня, представил. Завязка прошла гладко, мы сели за столик, взяли мягкие напитки, и через несколько минут я согласно плану направил разговор по темам групп 2 и 5 (выяснение образа жизни и интеллектуального уровня о. а)…

Мой внешний диагноз оказался правильным — роль старшей играла шатенка, блондинка следовала за ней. На одно замечание Даню с фривольным оттенком шатенка ответила поднятием левой брови и легким движением нижней губы — то есть моторной реакцией рта на 2 балла. Отсюда вывод: в отношении шатенки следует придерживаться тактики “модерато-4” без педалирования.

Выяснилось: шатенку зовут Гаянэ, она армянка, ее дед накануне первой мировой войны бежал из Смирны в Салоники, а после смерти отца Гаянэ с матерью переселились в Африку. Гаянэ служит в конторе авиакомпании “Эр Франс”. Блондинка — Вильма, итальянка, родилась здесь, дядя ее адвокат, она работает у него, мечтает поехать в Японию — учиться у Тесигавары искусству аранжировки цветов (Гаянэ — о.а.–1, Вильма — о.а.–2).

Встреча в общей сложности продолжалась 80 минут, из них 65 за столиком, 15 — на верхней веранде и на площадке перед машинами. Разговор прошел в хорошем ритме, легкий перебой произошел только в конце беседы: Даню проявил тенденцию перейти на тон, рекомендуемый для второй стадии, но я, заметив ироническое прищуривание о.а.–1, подал ему предостерегающий знак — поправил галстук двумя пальцами. Даню избрал с первой минуты манеру “гассман” — беззаботный весельчак, легкомысленный, с пробелами в воспитании, но без цинизма. А я действовал в манере “меллер” — сдержанный, рассудительный, скептик, но тактичный.

Концовка встречи в общем прошла удачно — без всякого акцентирования мы добились обещания встретиться в конце следующей недели. Девицы уехали первыми — за руль села о.а.–2. Прощаясь, она задержала взгляд на Даню на какую-то долю секунды дольше, чем следовало.

Веласкес одобрил избранную нами форму проведения акции и тактическую линию, согласившись с тем, что надо особенно внимательно следить за речевыми реакциями о.а.–1.

Набор тем, затронутых нами в ходе прощупывающего (зондажного) разговора, тоже удовлетворил Веласкеса. Даню говорил на следующие темы: стили плавания, фигуры белли-данса, то есть танца живота, применяемые в твисте; нашумевшие картины Дюшана “Невеста, раздетая холостяком” и японца Исибаси “Белые слезы обанкротившегося испанца”, шедевры неореалистов Портера и Гудмана (Даню не признавал поп-артистов и старался совсем не упоминать их); концерт “активной музыки” в американском посольстве, во время которого были распилены рояль и две виолончели, и фильм Ингмара Бергмана “Молчание” со сценой, которую почти во всех странах вырезывают. Фривольные намеки не вызвали нужного реагирования, и Даню сделал быстрое переключение на злобу дня — таинственную автомобильную аварию на дороге Асмара — Массауа.

А я после разговора о музыке перешел к стихам Рембо и коснулся полемики вокруг его знаменитого стихотворения “Гласные”, затем рассказал о том, как Рембо поставлял оружие Менелику Второму и бывал в этих местах. Остальная часть разговора не имела никакого целевого назначения.