Человек без лица - Моррелл Дэвид - Страница 3

• Предыдущая
• 3/128
• Следующая

— Онемели, — сказал профессор Милл. — У меня…

— Что?

— Лицо. Горит.

Профессор Милл вдруг начал судорожно ловить ртом воздух, схватился за грудь, замер на мгновение и, обмякнув, рухнул в свое скрипучее вращающееся кресло. Рот его открылся, голова свесилась вперед. Он вздрогнул и перестал двигаться.

Небольшой кабинет показался еще меньше, когда гость встал.

— Профессор Милл! — Он пощупал пульс на запястье, потом на шее. — Профессор Милл! — Из своего портфеля гость извлек пару резиновых перчаток, надел их, правой рукой собрал фотографии и задвинул их в желтый конверт, который придерживал левой. Действуя левой рукой, он осторожно стянул перчатку с правой, потом правой рукой снял перчатку с левой, внимательно следя за тем, чтобы не коснуться тех мест, которые были в контакте с фотографиями. Затем бросил перчатки в другой желтый конверт, заклеил его и положил оба конверта в портфель.

Когда гость открыл дверь, никто из проходивших в это время по коридору студентов и преподавателей не обратил на него особенного внимания. Окажись на его месте непрофессионал, он, скорее всего, просто ушел бы, но гость знал: волнение иногда обостряет память, и тогда кто-нибудь все-таки припомнит, что видел, как из кабинета выходил хорошо одетый мужчина. Он не хотел оставлять после себя загадок. Он хорошо понимал, что самая лучшая ложь — это один из вариантов правды. Поэтому он поспешил к кабинету секретаря, вошел с озабоченным и встревоженным видом и сказал:

— Скорее. Звоните по 911. Профессор Милл. Я был у него… Мне кажется, с ним только что случился сердечный приступ.

Несмотря на тридцатишестичасовой перелет и свои шестьдесят четыре года, Николай Петрович Бартенев не мог сидеть спокойно от нетерпения. Он и его жена только что прилетели сюда из Ленинграда.

Нет, не так, подумал он. Из Санкт-Петербурга. После того как рухнул коммунистический режим, Ленина отменили.

Итак, они прилетели через Франкфурт и Даллас по приглашению нового правительства Гватемалы, но, если бы не конец «холодной войны», эта поездка была бы неосуществимой. Лишь недавно после сорокалетнего перерыва Гватемала возобновила дипломатические отношения с Россией, и столь необходимые русские выездные визы, которые долгое время просто невозможно было получить, были выданы на удивление быстро. Большую часть своей жизни Бартенев был одержим мечтой поехать в Гватемалу, и не потому, что стремился уехать из России, а потому, что Гватемала преследовала его как наваждение. Однако ему упорно, раз за разом, отказывали в выезде. Теперь же вдруг оказалось, что требуется лишь заполнить несколько официальных бланков, а через несколько дней зайти и получить необходимые проездные документы. Бартенев не мог поверить такому везению. Он опасался, что на поверку все это обернется какой-то жестокой шуткой, что ему не дадут разрешения на въезд в Гватемалу и вышлют обратно в Россию.

Самолет — это был «Стретч-727», принадлежащий «Америкэн эйрлайнз» (американская компания! Чтобы русский летел самолетом с маркировкой «американский» — такое было просто немыслимо несколько лет тому назад!), снижался, пробивая облачную пелену над горными хребтами, туда, где в долине раскинулся город Гватемала — столица республики. Было восемь часов пятнадцать минут вечера. Алый свет заката лился в долину. Столица сверкала огнями. Бартенев зачарованно приник к иллюминатору, и сердце его колотилось от предвкушения счастья, как в детстве.

Сидевшая рядом жена сжала его руку. Он повернул голову, всматриваясь в прекрасное, уже тронутое морщинами лицо, и ей не надо было ничего говорить, чтобы передать ему, как она рада, что скоро он встретится со своей мечтой. Еще в восемнадцатилетнем возрасте, когда Бартенев впервые увидел на фотографиях остатки сооружений майя, обнаруженные возле города Тикаль в Гватемале, он почувствовал какое-то странное родство с почти совсем исчезнувшим народом, когда-то построившим эти здания. У него было такое ощущение, будто он сам был там, был одним из тех майя, сам трудился, обливаясь потом, на строительстве этих величественных пирамид и храмов. А иероглифы просто околдовали его.

Теперь, столько лет спустя, ни разу не ступив ногой на землю майя, ни разу не поднявшись на пирамиду, ни разу не увидев своими глазами изображенных на рельефах лиц — крючконосых, широкоскулых, с покатыми лбами, — он был одним из пяти мировых авторитетов по письму майя (даже, может быть, самым выдающимся, если верить тому, что говорила жена). И скоро — конечно, не сегодня, но, возможно, уже завтра или определенно послезавтра — он совершит еще один перелет и приземлится на этот раз на простой посадочной полосе, а потом проделает трудное путешествие через джунгли в Тикаль, туда, где ждет дело всей его жизни, центр его мироздания — постройки майя.

И иероглифы.

Самолет коснулся земли, и его сердце забилось сильнее. Солнце опустилось еще ниже за горами на западе. Темнота стала гуще, ее подчеркивал блеск огней аэровокзала. Волнуясь от предстоящего, Бартенев отстегнул ремни, взял портфель и двинулся вслед за женой и другими пассажирами по проходу между креслами. Еще через минуту, показавшуюся бесконечной, наружная дверь открылась. Он прищурился и за фигурами стоявших впереди пассажиров различил неясные контуры зданий. Когда они с женой спустились по трапу на летное поле, он вдохнул разреженный горный воздух, сухой и прохладный, и ощутил, как от волнения напряглось его тело.

Но как только он вошел в здание аэровокзала и увидел, что его встречает группа одетых в форму правительственных чиновников, то сразу почувствовал неладное. Лица их были мрачны и хмуры. Бартенев со страхом подумал, что его дурные предчувствия оправдались и что ему сейчас объявят об отказе во въезде в страну.

Однако этого не произошло. Суетливого вида тонкогубый человек в темном костюме отделился от группы встречающих и неуверенно приблизился.

— Профессор Бартенев?

— Да.

Они говорили по-испански. Жгучий интерес Бартенева к Гватемале и к находкам сооружений майя на всей территории Центральной Америки заставил его изучить испанский, так как значительная часть исследований по иероглифам публиковалась на этом языке.

— Меня зовут Эктор Гонзалес. Я из Национального археологического музея.

— Да, я получил ваше письмо.

Пока они обменивались рукопожатием, Бартенев не мог не заметить, что Гонзалес старается подвести его к группе официальных лиц.

— Это моя жена Елена.

— Очень рад познакомиться с вами, госпожа Бартенева. Прошу вас, в эту дверь, пожалуйста…

Вдруг Бартенев заметил сурового вида солдат с автоматическими винтовками в руках. Он вздрогнул — это напомнило ему Ленинград в худшие годы «холодной войны».

— Что-нибудь не в порядке? Вы что-то еще должны были сообщить, о чем мне следует знать?

— Нет, ничего, — слишком быстро ответил Гонзалес. — Небольшая проблема с вашим размещением. Неувязка с графиком. Ничего серьезного. Сюда, пожалуйста. В эту дверь и по коридору. Поторопитесь, иначе мы опоздаем.

— Опоздаем? — Бартенев потряс головой. Его вместе с женой куда-то быстро вели по коридору. — Куда опоздаем? А наш багаж? И как быть?..

— Не беспокойтесь. Багаж привезут прямо в гостиницу. Вам не надо проходить иммиграционный и таможенный контроль.

Они миновали еще одну дверь и вышли в темноту ночи на парковочную площадку, где ждал черный лимузин, а впереди и позади него стояло по джипу, набитому вооруженными солдатами.

— Я требую, чтобы мне сказали, что происходит, — сказал Бартенев. — Вы в своих письмах утверждали, что я буду здесь желанным гостем. Вместо этого я чувствую себя пленником.

— Профессор Бартенев, вы должны понимать, что в Гватемале неспокойно. Здесь всегда сильны политические брожения. Эти солдаты предназначены для вашей охраны.

— А зачем мне?..

— Садитесь, пожалуйста, в машину, и мы это обсудим.

Когда один из сопровождающих захлопнул дверцу за Бартеневым, его женой, Гонзалесом и двумя чиновниками, Бартенев повторил свой вопрос:

• Предыдущая
• 3/128
• Следующая