Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения - Россман Вадим - Страница 41
- Предыдущая
- 41/79
- Следующая
В 1950-е годы идеи о необходимости более сбалансированного развития страны и освоения огромных территорий внутри материка, где решено было построить новую столицу государства, обрели новую актуальность и стали широко обсуждаться в политических и публичных кругах. Новый город должен был стать точкой роста в сертане, пустынных и засушливых областях государства. Вдохновителем, пропагандистом и энергичным энтузиастом этой идеи, которая приобрела огромную популярность, стал президент страны Жуселину Кубичек. Градостроительные планы новой столицы осуществили архитекторы Оскар Нимейер и Лусиу Коста (Epstein, 1973).
Другим важнейшим мотивом строительства новой столицы и главной темой ее архитектурного плана стала идея социального преобразования страны, которая воплотилась также в утопической концепции архитектуры. Концепция Бразилиа во многом опиралась на модернистские идеи Ле Корбюзье о потенциале социальной трансформации, который таится в самой концепции города. Если прежние социальные теоретики считали, что город является продуктом исторического развития народа, то, с точки зрения модернистов, архитектура вновь спланированного города и его устройство должны были служить планом, архетипом и схемой для развития всей нации. Особенно это относилось, конечно, к столичному городу. Старые города не только мумифицируют устаревшие архитектурные и художественные стили, но и увековечивают формы общественного неравенства и несправедливости. Поэтому архитектура – и в частности строительство совершенно новых городов и столиц – должна была стать одним из важнейших средств социальной инженерии и революционного преобразования общества и мира в целом (Holston, 1989; Evanson, 1973).
Подобно многим другим социальным идеям (например, коммунизму), выросшим на ниве Просвещения, модернистские идеи такого рода находили гораздо более горячий и практический отклик, а также более благоприятную и отзывчивую среду для своего осуществления и не в Европе, а за ее пределами, особенно в таких странах, как Россия, Мексика, Бразилия или Индия, где и были впервые опробованы некоторые из наиболее радикальных социальных экспериментов. Не стала исключением и новая концепция столичного города.
Бразилиа стала одной из немногих практических реализаций модернистских идей и принципов Корбюзье. Урбанистическая архитектура новой столицы должна была стать прологом если не социальной революции, то во всяком случае глубокой социальной трансформации всего бразильского общества. В этой архитектуре должны были воплотиться принципы того, как люди должны жить, а не того, как они на данный момент живут. Вероятно, не случайно авторами этого проекта стали люди, которые были не только последователями Корбюзье, но и марксистами. Коста и Немейер полагали, что вся страна должна строиться по образу и подобию столицы, которую они решили создать. Именно в силу этих причин Умберто Эко назвал Бразилиа «городом надежды и последней утопией XX века» (Есо, 1987).
Пророком нового города – во всяком случае так гласит легенда – считается итальянский священник и католический святой Джованни Боска, который якобы еще в 1883 году в одном из своих профетических видений пророчествовал о возникновении в южном полушарии между 15 и 20 параллелями совершенно новой цивилизации, где потекут молоко и мед. В недрах земли там, говорил Боска, сокрыты золотые сокровища.
В основу плана Бразилиа была положена монументальная традиция в архитектуре. Здесь были возведены ансамбли новых зданий с чрезвычайно оригинальной конструкцией и множеством открытых пространств, которые создавали ощущение свободы, полета и раскрепощенности. По оценке одного критика, впрочем, довольно типичной, «ансамбль правительственных зданий создает атмосферу близкую к сновидению». Сам план улиц включал в себя образ летящего аэроплана, воплощая метафору полета в самой топографии города. Модернистский проект Бразилиа и общий план города, по мнению очевидцев, отличаются картезианской элегантностью и нечувствительностью ко времени и переменам. Новая столица проецирует на всю страну свою просветительскую миссию организации и стимулирования технологии и инноваций (Evanson, 1973).
Интересно отметить, что через голову модернистского проекта бразильский проект нового города перекликается также и с городом Эль-Амарна в Древнем Египте, столицей религиозного реформатора, фараона Эхнатона. Эту египетскую составляющую и солнечный символизм Бразилии связывают с путешествием президента Кубичека в Луксор в 30-е годы. В этом контексте в некоторых опорных конструкциях и символах города прочитывается двойной смысл. Например, перекрестье в плане города служит символом не только аэроплана, но и ибиса, птицы египетского бога Хороса. Здание Национального конгресса с двумя огромными колоннами и двумя куполами воплощает поднимающееся солнце и луну. Каждый год 21 апреля, в годовщину основания Бразилиа, солнце поднимается точно между двумя этими зданиями и лучи света подтверждают солнечную и магическую – египетскую – миссию новой столицы (Kern & Pimentel, 2001).
Оценки успешности проекта и Бразилиа как города в обширной литературе, ему посвященной, были и остаются весьма двойственными.
Известный футурист Маккинли Конуэй в своей книге «Глобальные суперпроекты, которые формируют наше будущее» признал его лучшим правительственным проектом в недавней человеческой истории. ЮНЕСКО включил город в список всемирного наследия человечества. До сих пор нередко звучат весьма восторженные отзывы о замысле города и его архитектурном стиле. Например, Клаудио Куэйроз, профессор Бразильского университета, охарактеризовал этот проект как «момент истины» в человеческой истории:
Строительство Бразилиа было моментом истины в истории человечества. Это был такой процесс, в который словно были вовлечены одновременно Микеланджело и Леонардо и в котором как будто была воплощена максима Людвига Витгенштейна о том, что эстетика и этика суть одно и то же. Бразилиа – это синтез всего человеческого знания (Donahue, 2005).
Куэйроз далее характеризует Бразилиа как нормативный проект не только города, но и поведения его граждан, вероятно, следуя концепции Корбюзье о потенциале города в плане морально-политической трансформации общества и даже нравственных норм.
Критики новой столицы Бразилии, особое место среди которых занимает Холстон и его блестящая книга «Антропологическая критика Бразилии», часто обращают внимание на безжизненность ее улиц, отсутствие теплоты, формализм и отчуждающие эффекты грандиозных зданий, угрюмую монотонность одинаковых суперблоков. Они также говорят об отсутствии нормальных пешеходных зон и улиц, полноценной городской среды, а также стандартизации и унификации жизненных пространств. Авторитарное урбанистическое планирование, по мнению этих критиков, привело к возникновению дорогостоящих и непрактичных зданий, нечувствительных к времени и социальным изменениям (Holston, 1989).
Другим важным недостатком города также называют его однозначную привязанность к отжившему свое время архитектурному стилю. Столица Бразилии стала своего рода мавзолеем архитектурной идеологии модернизма (Williams, 2005).
Бразилиа также не удалось осуществить планы социальной трансформации и достичь утопических целей социальной гармонии. Как известно, в свое время Коста и Немейер мечтали построить город без характерных для Рио фавел, нищеты и социального разделения. Однако общественное неравенство воспроизвелось в структуре расселения нового города. Более того, по некоторым оценкам, Бразилиа стала самым социально сегрегированным местом в стране. Бедноте позволили жить только в городах-спутниках Бразилиа, находящихся на расстоянии от 8 до 45 км от новой столицы. Таким образом, воплощение планов произошло как бы за счет самих целей, которые вдохновляли строителей города (впрочем, как Нимейер, так и Коста впоследствии обычно отрицали наличие тех широких и масштабных задач социальной трансформации, которые им приписывали). По мнению многих критиков, новая урбанистическая формация воспроизвела худшие черты старой на новом месте.
- Предыдущая
- 41/79
- Следующая
