Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 74

• Предыдущая
• 74/76
• Следующая

— Ой! — крикнула и кровинку слизнула.

Любопытная Аленка тут как тут.

— Больно?

— Очень, — сказала мама.

— А почему не плачешь?

— Все слезы выплакала, — сказала мама. — Давно уж.

Вот оно что! Нечем, оказывается, плакать. Ну, Аленке слез не занимать. Придется выручать маму. Надула губы и как паровоз:

— У-у-у…

Мама едва утешила. Нахлопала терку по гладкому месту:

— Вот тебе, вот тебе, не обижай Аленкину маму!

Так она ее и послушалась. Колючей была, колючей и осталась. Ну погоди, терка-ежиха. Пусть только мама с папой на работу уйдут.

Ушли.

Пора и Аленке за дело. Бабушка уже сидит вяжет. Руками вяжет, а нос-крючок в книгу уткнула, читает. Сразу два дела делает. Аленке до бабушки далеко. Ей бы с одним справиться. Вот оно, ее дело, — терка-ежиха. А вот и молоток, которым она работать будет. Теперь только одеться и во двор…

Шубку натянула, а пуговки застегнуть не может — петли тугие. Пришлось бабушку просить, занятого человека от дела отрывать.

— Застегни, пожалуйста!

Бабушка даже головы не повернула. Как читала, так и продолжала читать. Как вязала, так и продолжала вязать. Только не двумя руками, а одной, правой. Левая в это время Аленку застегивала. До чего деловая! Когда-нибудь и Аленка такой будет.

Сунула терку за пазуху, молоток — туда же и во двор выбежала.

Вот она, дубовая колода с наковаленкой. Папа из рельса сделал. Когда по дому слесарничает, наковаленка на всю улицу поет. Сейчас и у нее петь будет!

Достала терку, положила ежинками кверху и молотком по ежинкам «бах». Да как взвизгнет! Потому что не по ежинкам, а по пальцам бахнула. Сразу вспомнила, как папа учил: «Не посередке, а с края за рукоятку берись…»

Попрыгала, пальцы остудила и снова за работу: молотком по ежинкам, чтобы не кололись…

Вечером мама пришла — и на кухню, ужин готовить. Аленка тут как тут:

— Блинов хочу. Картофельных…

Мама удивилась:

— Так ты ведь их не очень…

— Раньше не очень, — перебила Аленка, — а теперь очень.

— Ну раз так… — Взялась мама за терку, и руки от удивления уронила: обе щеки у терки, как у папы после бритья, гладкие.

— Теперь не уколешься, — сказала Аленка. — Три!..Где ей, маленькой, было знать, что не все острые вещи злые. Подрастет — узнает.

У Лешки просто руки чешутся, когда он видит какую-нибудь вещь. О, этот задумчивый Лешкин взгляд, устремленный, скажем, на… швейную машинку.

— Ма-ма, — сейчас же подает голос сестренка Вера, — Лешка на швейную машинку смотрит…

И мама, занята не занята, бросается к машинке, прячет ее в короб и запирает на замок.

Лешка с досадой морщится. И чего они за машинку держатся? В магазине готового сколько угодно: покупай — не хочу. Так нет же. Им, видите, самим шить надо. А ты носи, мучайся, одна штанина длинней, другая — короче…

Нет, он бы эту машинку на четыре колеса поставил. Пара холостых, пара ведущих. Оседлал и — крути ручку, гони пару ведущих куда хочешь.

Да что машинка… Самовар — бесполезнейшая в доме вещь, Лешка сроду не видел, чтобы из него чай пили, и тот, как глаз, берегут: прабабкино наследство. Жаль, прабабки давно нет. Может, она вся в правнука и на самовар Лешкиными глазами смотрела: паровой реактивный двигатель в нем видела. Поди докажи теперь.

Однажды Лешке повезло. У бабки испортился зонтик, и она, погрустив над ним, подарила зонтик Лешке:

— Ладно уж, доламывай…

Лешка собрал брови над облупленным носом и задумался: чем может быть зонтик — парашютом? шпагой? клюшкой? Было. А Лешка не любил повторять пройденного. Чем же еще может быть зонтик?

И вдруг его осенило: парусом!

Задумано — сделано. Лешка не тот человек, который откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня. Катит в лодке под зонт… то есть под парусом. На лодке мачта, а на мачте — зонтик. Он у него — и руль и парус. Повернет руль вправо — ветер лодку вправо гонит, повернет влево — ну и лодка туда же.

А если руль-парус кверху задрать? Сперва кверху, а потом сразу вниз? Лодка небось, как конь, галопом поскачет.

Ого, как поскакала! Держись только. Да разве при таком галопе удержишься? Лешка и не удержался. Бултых с лодки в воду…

Хорошо, что плавать умел. Сам выплыл и зонтик выудил. Мама, узнав о случившемся, сказала:

— Зонтик может быть только зонтиком.

Лешка не спорил. Пусть так. А все-таки, чем же еще может быть зонтик?

Разбегайтесь, звери, разлетайтесь, птицы, рассыпайтесь, люди, — не мешайте большой примерке. Нет, не разбегайтесь, не разлетайтесь, не рассыпайтесь, а лучше во все глаза смотрите на мальчика Колю. Вот он — во всю прыть скачет по улице на горячем коне-скакуне, машет кривой, как ручей, саблей, и косит, косит… как траву, косит разбегающихся врагов! Что с того, что конь воображаемый, что сабля воображаемая, что враги воображаемые, сам-то мальчик Коля всамделишный!

Смотрите, смотрите, как грозно сверкают черные Колины глаза из-под фуражки с красным околышем. В ней, в этой фуражке, все дело. Идет большая примерка. Мальчик Коля примеривает кавалерийскую фуражку. Каков он в ней? Храбрый? Еще бы, вон сколько крапивы накошено, да не крапивы — врагов побито!

Вдруг — что это? «Кру-у-у… Кру-у-у… Кру-у-у…»

Петух скрипит-заводится, голос пробует. А вот и сам он, красный как пожар. Увидел мальчика Колю, распетушил крылья и наскакивает…

«Ку-ка-ре-ку!.. Затопчу!.. Заклюю!..»

Держись, мальчик Коля! Вот он, враг. Саблю наголо!

Да где там… Увидел Коля петуха, и — деру.

Вернул фуражку знакомому командиру. Что в ней толку, если она Коле храбрости не прибавила. Он другую примерит, горняцкую.

Примерил. Стал по фуражке дела искать. Да где его найдешь, если до шахты далеко, а во дворе ничего похожего на шахту нет. То есть как нет? А колодец? Чем не шахта? Спустился в бадье. Брр! Сыро, скользко, темно. Как заорет:

— Ма-ма! Па-па! Де-да! Ба-ба!

Всех перебрал. Все и отозвались. Во двор выбежали. Ищут Колю, а найти не могут. Бабка вспотела, водички захотела, вытянула бадью и — «Ах!» — на землю села. Заголосила во всю ивановскую.

— Нечистый…

Досталось «нечистому» от мамы:

— Не лазь в колодец, не лазь!

Он и сам не полезет. А фуражку знакомому горняку вернет. Никакого от нее проку. Лучше он с крылышками примерит, летную.

Залез в фуражке на дерево. В одной руке зонтик-парашют держит, другой за дерево держится. Посмотрел вниз, куда прыгать, и… зонтик из рук от страха выпустил. А фуражка сама с головы свалилась. Пусть одни летят. Сам он лучше по дереву спустится. С ветки на ветку… С ветки на ветку… Трах! Сухая попалась.

— Ма…

Первый слог, когда летел, крикнул. Второй, когда на суку повис.

— …ма. — А потом: — Па-па… Ба-ба… Де-да!

Всех перебрал. Все и отозвались. Во двор выбежали, к колодцу кинулись. Прислушались. Молчит колодец. А кто же тогда Колиным голосом вопит? Дерево. Приволокли стремянку. Сняли Колю. Досталось Коле от мамы:

— Не лазь на дерево, не лазь!

Он и сам не полезет. А фуражку знакомому летчику отнесет. Не к лицу она ему. А какая к лицу? Ты как думаешь, какая фуражка Коле к лицу?

В лагере без друзей скучно. Федя, как приехал, стал друзей искать. Митю увидел. Сидит и хнычет. Познакомились.

— Ты чего? — спросил Федя.

— Мама… — сказал Митя.

Ясно, маменькин сынок. Без мамы ни шагу. Как только в лагере жить будет? Он, Федя, тоже маму любит, но больше на расстоянии. Потому что Федина мама, как все: того не смей, этого нельзя. Для чего только Феде руки и ноги? Ладно, в лагере узнает. Затем и приехал. А Митя не узнает. Он, если что, маме напишет. Можно ли ему, например, с Федей по грибы пойти? Пока ответа дождется, грибы сойдут. Нет, Митя в друзья не годится. Лучше Федя за лагерем друзей поищет.

• Предыдущая
• 74/76
• Следующая