Тихие дни в Клиши - Миллер Генри Валентайн - Страница 8

• Предыдущая
• 8/15
• Следующая

— Cа у est, c'est bien assez. laissez-moi sortir.[14]

Слава богу, подумал я про себя, наконец-то мы от нее избавимся. И наказал Карлу: — Не спускай с нее глаз. Пойду соберу ее тряпки. Придется одеть ее и посадить в машину.

Мы вытерли и одели ее со всем тщанием, на какое были способны. Однако меня не покидало смутное ощущение, что прежде, чем нам удастся выпроводить ее из квартиры, она успеет выкинуть еще какой-нибудь фортель. Или вдруг, скажем, ни с того, ни с сего поднимет крик на улице?

По очереди, ни на миг не выпуская из поля зрения нашу беспокойную посетительницу, мы наскоро оделись. И уже были готовы выйти, как она вспомнила о забытом на столе листке бумаги — своем неоконченном стихотворении. Нырнув за ним из-под наших рук, она, естественно, заприметила и выглядывавшие из-под пресс-папье злополучные кредитки.

— Мои деньги! — завопила она.

— Ну, не глупи, — отвечал я спокойно, положив руку ей на предплечье. — Или ты всерьез считаешь, что с нас станется тебя ограбить? Твои — у тебя в сумке.

Смерив меня быстрым, пронизывающим взглядом, она опустила глаза.

— Je vous demande pardon, — ответила она негромко. — Je suis tres nerveuse ce soir.[15]

— Ну, вот видишь, — сказал Карл, поворачивая ее в сторону двери. — Это ты здорово придумал, Джо, — добавил он по-английски, пока мы спускались по лестнице.

— Где ты живешь? — спросил он, подзывая такси.

— Нигде, — ответила она. — Я устала. Скажи ему, чтоб высадил меня у гостиницы, первой попавшейся.

Карл, казалось, был тронут. — Хочешь, мы тебя проводим? — спросил он.

— Нет, — отозвалась она. — Хочу спать.

— Ну, пошли, — вмешался я, дернув его за рукав. — Теперь с ней все в порядке.

Захлопнув дверцу, я помахал ей на прощанье. Карл с озадаченным видом смотрел вслед удаляющейся машине.

— Что на тебя нашло? Тревожишься о том, где она приземлится? Не волнуйся: если она не в себе, ей не понадобятся ни гостиница, ни деньги.

— Согласен и тем не менее… Ну, Джо, какой же ты все-таки бессердечный сукин сын. А деньги! Господи, мы же отделали ее в хвост и в гриву.

— Да, — невозмутимо проговорил я, — хорошо, что я заранее прознал, где ты хранишь свои капиталь.

— Ты хочешь сказать, это были мои деньги? — переспросил он, внезапно начиная понимать, что я имею в виду.

— Ничего не поделаешь, Джо, — проронил он после долгой паузы, — нас неуклонно влечет к себе вечная женственность. Великое творение «Фауст».

С этими словами он отошел к стене, прислонился к ней и вдруг согнулся вдвое, обессилев от сотрясавшего его смеха.

— А я-то, я-то льстил себе мыслью что быстро шевелю мозгами, — заговорил он, отдышавшись. — Да по сравнению с тобой я чистый простофиля… Решено: завтра же найдем им достойное применение. Поедим где-нибудь как следует. Свожу-ка я тебя для разнообразия в настоящий ресторан.

— Да, между прочим, — поинтересовался я, — а как ее стихи? Стоят чего-нибудь? Я ведь так и не удосужился с ними познакомиться. Я имею в виду те, что она накорябала в ванной.

— Одна толковая строчка была, — ответил он. — Все остальное — лунатический бред.

— Лунатический? Полно, нет такого слова в английском.

— Ну, иначе это не назовешь. «Безумный» применительно к ним ничего не значит. Для ее поэзии придется изобрести новое определение. Лунатическая. Мне это нравится. Пожалуй, стоит использовать… Да, а теперь моя очередь тебе кое-что открыть, Джо. Помнишь, какая буча поднялась по поводу револьвера?

— Револьвера? Да не было же никакого револьвера.

— Представь себе, был, — отозвался он с кривой усмешкой. — Я спрятал его в хлебнице.

— Так, значит, это ты первым прошелся по ее сумке?

— Да знаешь, мне понадобилась мелочишка, — промямлил он, понурив голову, будто и сейчас испытывал неловкость по этому поводу.

— Не верю, — отрезал я. — Тебе понадобилось что-то другое.

— У тебя светлая голова, Джо, — тут же отреагировал он, повеселев, — но временами ты кое-что упускаешь из вида. Помнишь, как она присела по маленькому делу — там, на крепостном валу? Она попросила меня подержать ее сумку. Внутри я нащупал что-то твердое, похожее на пистолет. Тогда я не подал виду, тебя не хотел путать. А вот двинулся ты домой, тут-то до меня и дошло по-настоящему. Когда она вышла в ванную, я открыл сумку и обнаружил там револьвер. Заряженный. Вот, полюбуйся на пули, если не веришь…

Я смотрел на них в полном отупении. Холодный пот бежал у меня по спине.

— Ну, значит, она и впрямь свихнулась, — с трудом выговорил я, подавляя вздох облегчения.

— Нет, — возразил Карл, — вовсе нет. Она работала под свихнувшуюся. И в стихах ее нет и намека на безумие; они лунатические. Должно быть, ее просто загипнотизировали. Кто-то погрузил ее в сон, вложил в руку пистолет и отправил добывать две сотни франков.

— Но это же чистейший бред! — воскликнул я. Карл молчал. Прошелся по тротуару, не поднимая головы, и несколько минут не раскрывал рта.

— Одного не могу понять, — заговорил он наконец, — что побудило ее так быстро забыть о пропаже револьвера? И что ей помешало, когда ты лгал ей в лицо, просто-напросто раскрыть сумку и удостовериться, что ее деньги в целости и сохранности? Сдается мне, Джо, она знала, что револьвер у нее стянули, да и деньги впридачу. Похоже, не кого-нибудь, а нас с тобой она так перепугалась. А сейчас, правду сказать, и мне становится страшновато. Знаешь что, пойдем переночуем куда-нибудь в гостиницу? А завтра съездим куда-нибудь… ну, просто снимемся на несколько дней.

Не говоря друг другу ни слова, мы развернулись и быстрым шагом двинулись по направлению к Монмартру. Страх не давал нам остановиться…

Итогом этого маленького происшествия стало наше бегство в Люксембург. Но я на целью месяцы опередил реальный ход событий. Самое время вернуться к нашему menage a trois.[16]

Приблудная крошка Колетт скоро стала для нас комбинированным воплощением Золушки, наложницы и кухарки. Нам пришлось приучать ее ко всему, не исключая и обыкновения чистить зубы. Задачу отнюдь не облегчало то, что она пребывала в переломном возрасте, вечно роняла то одно, то другое, спотыкалась, все на свете теряла и тому подобное. Время от времени терялась она и сама — терялась на несколько дней кряду. Понять, что творилось с ней в эти промежутки, не было никакой возможности. Чем больше мы ее допрашивали, тем более вялой и апатичной она становилась. Бывало, утром она выйдет на прогулку, а вернется только к полуночи — в компании бездомной кошки или подобранного на улице щенка. Как-то раз день-деньской мы ходили за ней по пятам с единственной целью — уразуметь, как она проводит время. С таким же успехом можно было поставить себе задачей выследить лунатика. Она бесцельно сворачивала с одной улицы на другую, останавливаясь поглазеть на витрины, посидеть на скамейке, покормить птиц, купить себе леденец; на целую вечность застывала на месте, на котором ровным счетом ничего не происходило, а потом возобновляла бессмысленное, машинальное движение. Пять часов мы убили на то, чтобы убедиться в самоочевидном; в том, что на руках у нас — сущий младенец.

Карла подкупало ее простодушие, граничившее со слабоумием. С другой стороны, он начинал пресыщаться свалившейся на него необходимостью изо дня в день блюсти одни и те же сексуальные обязанности. В какой-то мере раздражало его и то, что Колетт поглощала все его свободное время. Он вынужден был выкинуть из головы все свои литературные амбиции — сначала потому, что сдал в заклад пишущую машинку, затем потому, что у него попросту не находилось ни минуты для себя. Бедняжка Колетт никак не могла придумать, чем себя занять. Она способна была, целый день провалявшись в кровати и трахаясь со всем пылом своих юных лет, с неубывающим энтузиазмом требовать того же, когда Карл, в три часа пополуночи, возвращался с работы. Зачастую он и не вылезал из постели вплоть до семи часов вечера — с тем расчетом, чтобы успеть поесть и отправиться в редакцию. Нередко, после очередного ристалища, он принимался уговаривать меня оказать ему посильную помощь. — Я весь измочален, — жаловался он. — У моей недоделанной мозги набекрень. Только этим местом она и соображает.

• Предыдущая
• 8/15
• Следующая