Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/164
• Следующая

— Не надо! — запротестовала Таня. — Разве можно так, сразу? Я же все понимаю. Вы одиноки. А характер у вас такой: вы обязательно должны о ком-нибудь заботиться. То, что вы называете любовью ко мне, это только готовность любить, заботиться о ком-то. Я прошу вас, не говорите об этом со мной.

— Вы уйдете с колонной, и мы долго не увидимся. Почему же я сейчас не могу высказать то, что все равно должен когда-нибудь высказать?

Ковшов оказался в неудобном положении человека, который невзначай подслушал чужой секрет. Но и в комнату Родионовой он вернуться не мог. Он хотел закрыть дверь и не закрыл: всем сердцем Алексей был на стороне Беридзе и хотел знать конец объяснения.

— Почему вы не верите мне! — донеслось восклицание Георгия Давыдовича. — Я искренно говорю то, что чувствую.

— Верю в вашу искренность. И не верю, что можно с первого взгляда полюбить человека. Давно ли мы с вами познакомились?

— А если я такой, что могу полюбить сразу, с первого же дня? Как мне доказать вам мою любовь?

Беридзе, видимо, хотел обнять девушку. Таня резко отодвинулась вместе со стулом.

— Вы ко мне не прикасайтесь, Георгий Давыдович. Или я уйду.

«Попался, борода!» — с улыбкой подумал Алексей.

— Как можно полюбить, не зная человека? За что полюбить? — спрашивала Таня растерянно. — Человек так быстро не разгадывается. Сдается мне, что вы влюбляетесь сразу, но очень не надолго.

Они замолчали. В тишине четко тикали ходики.

— Что же делать, Таня? — вздохнул Беридзе. — Скажите, я подчинюсь вам...

— Наверное, надо подождать. Думается, все это у вас пройдет так же быстро, как и появилось.

...Неожиданно раздался громкий стук во входную дверь. Ольга выбежала встретить гостя. Ковшов притворил дверь к Беридзе и прошел на кухню, во владения Серафимы, где было тепло и пахло пирогами.

Поздний гость имел солидный вид. На нем было кожаное пальто, черные фетровые валенки с отворотами, кубанка, гимнастерка и галифе — ординарная одежда, излюбленная многими советскими работниками. Внешность его располагала к себе: широкое обветренное лицо, прямой взгляд темных глаз, твердые, слегка поджатые губы.

— Здравствуй, Ольга, милая! — воскликнул он, посмотрел Родионовой в лицо и поцеловал руку. — Ты прости, я неловко выполнил свою задачу. Много думал по дороге, и ничего умного не придумал. Жаль Константина, искренне жаль!

Он держался непринужденно, просто и в то же время смущенно, как и должен вести себя человек в его положении. Однако Ольге, обостренно воспринимавшей каждое слово и движение Хмары, показалось, что она уже уловила в нем какую-то фальшь.

Не дожидаясь расспросов, гость принялся рассказывать. Константин долго ждал ответа на свое заявление, а потом все произошло молниеносно: вызвали в военкомат и дали два часа на сборы. О смерти сообщили его попутчики по эшелону, они же прислали чемодан. Всех знакомых поразила смерть Константина, он не производил впечатления больного человека. Ему очень хотелось на фронт, он буквально рвался туда — и вот не доехал. Уж лучше бы, конечно, погибнуть в бою. Но ничего не поделаешь — суждено умирать не только в сражениях.

Ольга слушала, опустив глаза. Она не умела лгать сама и не могла слышать, как лгут другие. Ей хотелось остановить его, крикнуть в лицо: «Неправда! Константин не рвался на фронт, он трус — такой же, как и вы! И он не умер!»

Хмара вручил ей чемодан и подчеркнул: вещи в неприкосновенном виде. Ольга, не раскрывая, поставила чемодан под вешалку. Как бы считая законченной траурную часть своего визита, Хмара сказал веселым голосом:

— Не мешало бы помянуть дружка по обычаю. Не найдется ли у тебя немного водочки и к ней что-нибудь перекусить? Я здорово проголодался. — Хмара, смеясь, напомнил:— Ты меня не жаловала в Рубежанске, я порой боялся к вам заходить. Вооружила против меня Константина. И зря: я верный друг ему и тебе.

Ольга зашла на кухню, чтобы собрать ужин, и наткнулась на смирно сидевшего Алексея.

— Я ему не верю! Понимаете, не верю! Он лжет! — прошептала она Ковшову на ухо.

Когда Ольга вернулась в комнату, Хмара сидел у стола и в упор смотрел на портрет в трауре, что-то бормоча и как будто посмеиваясь.

Он не скрыл этого выражения, переводя взгляд на хозяйку, — и словно кипятком плеснул ей в лицо. Она все время ждала, что Хмара себя выдаст — так и вышло. Теперь она убедилась: ее обманывают. У нее хватило сил не растеряться.

За ужином Хмара развлекал хозяйку рассказами о жизни в краевом центре. Хмара признался: как и раньше, он любит выпить, хорошо покушать, погулять, поволочиться, и вообще ничто из удовольствий ему не чуждо. Работа у него солидная, не беспокойная, его ценят, заработок и возможности, в общем, не хуже довоенного.

— Красивая ты, богиня! — сказал Хмара с искренним одобрением. — Константин не оценил тебя. Хочу дать совет, хоть ты, наверное, и рассердишься на меня: не слишком-то горюй о нем. Слезами его не воскресишь. Он был великий грешник. Лучше постарайся уравновесить его грехи своими грехами. Бог тебе простит их! — Выпив, Хмара сделался развязным, его учтивость пропала. Он положил свою большую жесткую руку ей на плечо.

— Перестаньте! — резко отстранилась Ольга. Она уже не могла больше выносить наглую болтовню Хмары и ждала. когда появится Алексей.

Ковшов, сидевший на кухне, отчетливо слышал каждое слово. Рассказ Хмары поначалу звучал правдоподобно, и Алексей подумал, что Ольгу обманывают ее предубеждения к этому человеку. Но по мере того, как у Хмары развязывался язык, Алексей терял к нему доверие и, не видя геолога, проникался к нему антипатией. Ковшов пожимал плечами. Как понять, почему эти люди, не лишенные ума и способностей, сами избрали для себя жалкую участь? Каким нелепым выглядел Хмара с его мелкими страстишками! А тот, второй, пустившийся во все тяжкие, лишь бы не попасть на фронт... Если Родионов и не умер физически, то все равно, он труп среди нас.

Услышав восклицание Ольги. Ковшов вышел из кухни.

— Можно к вам, Ольга Федоровна? — громко спросил он Хмара вопросительно взглянул на хозяйку.

— Сосед. Инженер из нашего управления, — сказала она.

Алексей произвел на Хмару, казалось, приятное впечатление. Геолог легко завел с ним разговор. Он объяснил служебную цель своего приезда в Новинск, обнаружил знакомство с делами стройки, назвал Грубского старым товарищем. По мнению Хмары, в Рубежанске к строительству нефтепровода относятся отрицательно, считают его сейчас лишним, так как все силы нужно отдать фронту. Еще недавно Алексей пропустил бы эти слова мимо ушей. Но, произнесенные Хмарой, они задели, возмутили его. Инженер с трудом подавил желание резко, в обычной своей манере, возразить.

Наконец гость поднялся. Он выразил надежду и пожелание увидеть Ольгу и Алексея у себя в Рубежанске. Одеваясь, сказал хозяйке:

— Совет мой не забудь...

Ковшов сжал кулаки — его бесил цинизм этого человека. Едва гость ушел, Ольга устало опустилась на кровать. Глаза ее наполнились слезами.

— Возьмите себя в руки, нельзя же так! — коснулся ее плеча Алексей. — Я догоню его, мне хочется с ним еще поговорить.

— Хорошо, хорошо, — безучастно соглашалась Ольга.

...Ковшов вышел на улицу. Хмара стоял неподалеку от дома возле легковой машины, ожидавшей его.

— Расстроили вы хозяйку, — сказал ему Алексей.

— Что поделаешь. Не обманывать же ее!

— Вы нагрянули так неожиданно. Ольга Федоровна не верит, что Родионов умер, — вдруг сказал Алексей, подойдя к Хмаре совсем близко.

Геолог, широкоплечий и сильный, стоял, заложив руки в карманы и широко расставив ноги.

— Не верит? Пусть проверит, в таком случае. Его похоронили на станции Тайшет. Вот женщина! Сколько он ее мытарил, а она его жалеет. Зря! Забыть его надо сразу.— Он посмотрел на Алексея и осклабился. — И думаю, она его забудет, очевидно с вашей помощью. Вам повезло, молодой человек!

Алексей ничего не успел ответить. Хмара сел в машину, пожелал спокойной ночи и умчался.

• Предыдущая
• 37/164
• Следующая