Пять рассерженных мужей - Милевская Людмила Ивановна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/58
• Следующая

— Мама, ты невозможная! — сразу закричала она. — Зачем довела до слез несчастную Юлю?

— Несчастной будет любая, зарящаяся на чужих мужей! — гневно заявила я и тут же свою мысль пояснила: — Её покарает Господь.

Однако, Тамарка не слушала меня, а с напором продолжала:

— Бедняжка прибежала ко мне и жалуется, что ты её преследуешь на каждом шагу.

От наглости такой я едва не задохнулась, но все же достойно ответила.

— Тома, — сказала я, — всего лишь борюсь за свою семью. У нас с Женькой ребёнок, если ты не забыла, а у Юльки только климакс.

— Что? — взревела Тамарка, будто я сказала, что-то очень неприличное. — С чего ты взяла?

— Нутром чую, — заверила я. — Но мне удивительно другое. Как можешь ты Юльку защищать, когда она совершила недостойный поступок?

— Какой? — сдержанно поинтересовалась Тамарка.

Я вторично едва не задохнулась, но чудом осталась жива и даже завопила:

— Какой? А ты не знаешь? Мужа моего увела, да ещё подруг против меня настраивает! Хочет, чтобы я осталась совсем одна.

Тамарка почему-то удивилась:

— Мама, при чем здесь твой муж? Ты говорила про недостойный поступок, который якобы совершила Юлька, так вот я хочу знать — какой?

— Она увела моего мужа, вот какой! Это ясно и коню.

— Мама, побойся Бога, ты так издевалась над Женькой, что назвать Юлькин поступок недостойным может только отъявленный негодяй. Осудить её ни у кого язык не повернулся, напротив, все сочли её благородной.

Дар речи отнялся у меня. Я молчала и думала: «Что делает там с моей Тамаркой эта подлая Юлька, если Тамарка такое несёт — Юльку называет благородной прямо в глаза. Надеюсь, Тома не под дулом пистолета со мной беседует.»

— Мама, ты где? — закричала Тамарка, обеспокоенная моим молчанием.

— Здесь, Тома, здесь, — откликнулась я, — слушаю и ушам не верю. Если бы ты знала от какой беды я тебя месяц назад спасла, то прямо сейчас со стыда от речей своих бессовестных сгорела бы.

Тамарка заволновалась:

— От какой? От какой беды? От какой ты спасла меня беды?

— От страшнейшей, — заверила я, имея ввиду тот бизнес, в который попытался ввязаться её трутень-Даня. — Спасла, как спасала не раз, но теперь больше никогда не спасу. Сама спасайся, — отрезала я и, отключившись от Тамарки, сразу же принялась звонить Тосе.

Насколько милей и нежней оказалась Тося. Тося с приятнейшими подробностями осудила Юльку, и хотя она (как обычно) без умолку щебетала, мне совсем не хотелось (как обычно) её перебивать. Понимала, что сказано сильно, и я не скажу лучше.

Так, задушевно беседуя с Тосей, я добралась до дома, поставила на площадку «Мерседес», вошла в лифт, поднялась на свой девятый этаж, открыла дверь и шагнула в прихожую.

И сразу же услышала злобное дребезжание. Бедный телефон едва не подпрыгивал на тумбочке, так он был недоволен, что никто не снимает трубку. Я нежно распростилась с Тосей и сняла трубку.

Это конечно же была Тамарка.

— Мама, ты невозможная! — сходу завопила она. — В квартиру звоню — не берёшь трубку, на мобильный звоню — занято! И занято и занято! Час уже занято! С кем можно столько трепаться?

— С чрезвычайно милым и приятным человеком, — ответила я.

Тамарка опешила:

— Это с кем?

— С Тосей, которая, в отличие от тебя, ни одного хорошего слова не может сказать про Юльку.

— Мама, тьфу на тебя! — разозлилась Тамарка. — Она о Юльке с Тосей уже разговаривает. Больше не нашла с кем поговорить? Лучше поговори со мной.

— Уже поговорила, — напомнила я.

Тамарка неожиданно заржала.

— Мама, расслабься и забудь все, что я тебе наплела. Все это фигня, я с Юлькой денежный договор подписывала.

— Как? — изумилась я. — Ты рискнула с ней заниматься бизнесом? И это зная, как она поступила со мной и с моим Женькой? Да Юлька умрёт, если чужого не возьмёт! Повтори, может я ослышалась, это правда? Ты подписала с ней договор?

— Да, Мама, и страшно! Страшно за тебя отомщу! Я не оставлю на Юльке трусов!

— Ха! Она только об этом и мечтает! Зачем ей трусы с такой излишней похотливостью?

— Я в другом смысле, Мама! По миру её пущу! Для тебя же стараюсь, так что, Мама, будь шире и хватит дуться.

— Никто на тебя и не дулся, — смягчаясь, ответила я. — Лишь немного удивилась…

— Значит мир?

— Мир! — проникаясь к подруге самыми светлыми чувствами, заверила я.

— Вот и чудненько, так что ты там про Даню моего говорила?

— Тома, — взвизгнула я, — иди ты к черту со своим миром! Даже и не рассчитывай, что хоть когда-нибудь возьмусь спасать тебя!

Я бросила трубку и тут же её подняла. На этот раз я затеяла диспут о Юльке сразу по двум телефонам, лишив Тамарку возможности продолжить нашу беседу. Я разглагольствовала до поздней ночи, обсуждала с подругами недуг Юльки и гадала как этот недуг отразится на моем Женьке и на всем остальном мире.

Женька, естественно, меня больше волновал, поэтому о нем мы больше и говорили. И Тося, и Лариса, и Маруся, и все остальные в одном мнении сошлись: Женька не выдержит подорванного здоровья Юльки и в скором времени вернётся ко мне.

С этой приятной мыслью я и заснула.

Иркутск.

Забайкальский военный округ.

Окружной клинический госпиталь.

1988 год.

Он метался, прочно пристёгнутый ремнями к больничной койке. Тело рвалось, изгибалось, бессознательно требуя свободы. В палату, где ещё четверо таких же, как он, рвали ремни и вскидывались над белизной простыней, часто, торопливо входили медсёстры. Позвякивали стеклом и металлом разложенные на каталках принадлежности.

Ему, содрогающемуся от конвульсий, ежечасно делали уколы, меняли в капельницах лекарства, но недуг все не отступал.

Казалось, он был безумен. Лицо обезображивали гримасы, меняющиеся с пугающей быстротой. В широко распахнутых глазах плескалась пустота, безжизненно отражающая стены палаты, потолок, белые халаты…

Молоденькие медсёстры, заглядывая в жуткую пропасть его зрачков, испуганно отводили глаза и долго потом плакали в процедурной.

Плакали от сострадания и тревожной тоски. «Какой молодой! Какой красивый! Эх, если бы встретился мне такой!» — думала каждая, утирая слезы.

Шёл пятнадцатый день беспамятства.

Утренний обход выглядел необычно. Вопреки традициям, впереди начальника отделения шёл высокий военный. В петлицах его, вместо привычных здесь эмблем медика, поблёскивал пугающий символ безопасности — щит и меч.

Толпа белых халатов застыла у изголовья больного.

— Доложите, — коротко приказал предводитель — представитель КГБ.

— Товарищ генерал, — пряча испуганные глаза, отрапортовал начальник отделения, — в этой палате разместили четверых. Трое — солдаты дисциплинарного батальона, из тех, кто напрямую подвергся воздействию излучателя.

— Что с ними?

— Умерли на третьи сутки после поступления.

Генерал помрачнел.

— В сознание не пришли? — строго поинтересовался он.

— Нет, умерли не приходя в сознание.

— Четвёртый?

— Четвёртый лейтенант, выпускник Рязанского училища ВДВ, ещё жив.

Начальник отделения кивнул на кровать больного. Генерал мрачно скользнул глазами по лейтенанту и спросил:

— Во время испытаний он был защищён прибором ДАД-1?

— Да, — подтвердил начальник отделения.

— Каков прогноз?

Начальник отделения замялся.

— Это здоровый сильный молодой организм, — неуверенно сказал он, — и мы предпринимаем все меры для того, чтобы он выжил. К сожалению, состояние лейтенанта можно назвать стабильно тяжёлым. Положение осложняется тем, что нам неизвестно какие именно факторы воздействовали на его организм…

— Вам надлежит считать эти факторы неизвестными, — отрезал генерал.

В его глазах появилась опасная жёсткость.

— Так точно! — эту жёсткость заметив, вытянулся в струнку начальник отделения.

• Предыдущая
• 16/58
• Следующая