Сказки Амаду Кумба - Диоп Бираго - Страница 18

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая

— Кто долго странствует, многое видит, — сказали три брата и продолжали путь.

Дважды пропели петухи на землях, населенных людьми, и солнышко уже умыло лицо. Чьи-то нетерпеливые и заботливые руки подняли его над горизонтом, как большой арбуз, потому что пришло время начинать день. А оно, немого помедлив у края земли, быстро поднялось высоко в небо и ярко сияло перед глазами братьев, когда они добрались до луга, расстилавшегося насколько хватал глаз. Высокие травы еще клонились под тяжестью утренней росы. Проснувшиеся юные ручейки оживленно болтали, играя в прятки. Наводя порядок в своем хозяйстве, солнце лучами осушило росу. Лошадям трех братьев захотелось напиться и пожевать сочной травы, но вода в самом прозрачном ручейке была горька, как желчь, а самая зеленая трава на вкус напоминала пепел. Посреди луга паслась корова, такая тощая, что солнце просвечивало сквозь ее бока.

— Кто долго странствует, многое видит, — сказали три брата и продолжали свой путь.

Окончив дневные труды, солнце торопилось вернуться в свое жилище. Тени всадников бежали впереди лошадей и с каждой минутой вытягивались всё больше, указывая путь на еще не остывшем песке, который сменил зеленый луг с горькой травой. И вот на этой оголенной унылой земле братья увидели корову у крохотного кустика травы перед лужицей, которую можно было прикрыть ладонью. Лошади потянулись к лужице и пили долго-долго, а вода все не иссякала и была сладкая, как мед; они так же долго щипали сочную трапу, но ее не стало меньше. Корова была тучная, шерсть ее блестела, как золотая, в последних лучах заходящего солнца.

— Кто долго странствует, многое видит, — сказали три брата и продолжали свой путь.

Они ехали еще трижды три дня. На десятый день они, проснувшись, заметили впереди лань, у которой было только три ноги. При их приближении она отбежала подальше и остановилась, как будто дразнила их. Братья вскочили на коней и помчались за ланью. Они гнались за ней, пока на землю не лег багровый отблеск заката, предвещая короткие сумерки, — и тут лань скрылась из виду, а на горизонте перед ними внезапно возникли зубчатые очертания островерхих деревенских хижин.

— Куда лежит ваш путь? — спросила у братьев старая-престарая женщина, встретившаяся им у околицы.

— Мы ищем Кем Тана, — отвечали они.

— Тогда ваш путь пришел к концу, — сказала старуха. — Кем Таи живет здесь, это мой дед. Ступайте к тамаринду, что растет посреди деревни, там вы его найдете.

В сумерки к тамаринду пришли играть дети. Но в деревнях, населенных людьми, с наступлением сумерек, предвестника ночи, родители уводят своих детей в хижины, чтобы малыши не встретились с нездешними силами, злыми духами, которые уже бродят на воле в этот час. Ночью природа оживает: звери охотятся, души умерших возвращаются к тому, что они оставили на земле. Ослепительный блеск солнца скрывает эту жизнь от живых, и только во сне им порой удается вырваться из плена дневного существования и заглянуть в потусторонний мир.

Братья спросили, где же Кем Тан, и самый младший из детей бросил игру и сказал им: «Это я».

— Ваши предки и предки ваших предков прошли здесь. Они сопровождали вашего отца с его ношей, грузом его добрых дел, которые солнце собирало ежедневно в течение всей его прекрасной жизни, — промолвил Кем Тан. — Поэтому я знаю, зачем вы пришли ко мне. Но сперва скажите: что показалось вам удивительным на вашем долгом пути?

— Мы встретили М’Бам Аля-кабана, разодетого и с четками, — сказал Момар.

— Таков царь, потерявший трон. Лишившись власти, он становится марабутом. Он притворяется набожным, а думает лишь о своем прежнем величии. Его крупные четки, высокий колпак, пестрая бубу внушают уважение простым людям, и он надеется, что его звезда не закатилась окончательно, раз о нем еще говорят, его чтут. А верните ему трон — и он забудет о молитвах. У властителя нет религии.

— А еще, — сказал Муса, — мы повстречали среди бела дня Дьякалора-козла, который бодал пень.

И Кем Тан ответил:

— Подобно этому козлу поступает юноша, женившись на женщине старше себя. Он попусту тратит время на бесплодные и нелепые совокупления. Ничего путного не выйдет из такого брака. Заключив его, мужчина лишает себя детей, ибо его жена, как Ёк-пень, никогда не родит.

— Мы видели в пустынном месте прекрасного быка. Он был очень тучен, хотя с головы до ног покрыт нарывами, — промолвил Бирам.

— Этот тучный бык, которому приходится сорок дней брести от лужицы илистой воды до скудного пастбища, а потом еще сорок дней — обратно к водопою и который, несмотря ни на что, сохраняет свою силу и здоровье, подобен человеку большой души, честному и доброму. Такой человек не отступает и не падает духом, несмотря на тяжкий труд, заботы и горе. Такой человек не меняется вопреки окружающей его злобе и подлости — ведь они, как нарывы у виденного вами быка, дальше кожа не проникают.

— А на самом прекрасном лугу, какой мы видели в жизни, нам повстречалась корова — такой тощей не сыщешь в целом свете.

— Такова, — ответил Кем Тан, — плохая жена и злая женщина. Ей не впрок богатство мужа. Скверный характер мешает ей наслаждаться благами жизни, и она ничего не дает от чистого сердца. Ваши лошади на том лугу не могли пить обильную, но горькую воду и не ели его травы, политой желчью. Никто не ест с удовольствием кушанье, которое предложено не от души. Добровольный дар делает человека лучше, а кто не умеет давать, никогда не узнает счастья.

— И еще нам встретилась очень тучная корова подле пучка травы и лужицы. Но эти скудные запасы пищи и питья оказались неистощимыми.

— Такова женщина великодушная, добрая супруга, любящая мать. Если даже блага ее дома ничтожны, она ими довольствуется и делится с каждым, кто переступит ее порог.

— Мы напрасно гнались за ланью, хотя у нее были только три ноги.

— Лань — это наш мир, это сама жизнь, какой человек ее видит и гонится за ней. Несовершенная, мимолетная и неумолимая. Никто ее не задержит, никто не догонит. Проходят дни забот — их бег ускорить невозможно; проходят и дни радости — их нельзя продлить; и человек все гонится за ланью о трех ногах, пока не прозвучит призыв предков.

Ваш отец Самба ушел, не поведав вам свои заветы, и вам хочется их узнать. В ваших бурдюках нет ничего таинственного.

Тебе, Муса, отец — или, вернее, судьба — оставил все золото. Но золото не едят. Что ты станешь с ним делать? Можешь ли ты пожелать за него что-нибудь такое, чего не найдется в хижине твоего отца, если твои братья захотят разделить с тобой наследство? Ибо ты, Момар, можешь взять себе, если захочешь, все, что построено на ваших землях и растет в ваших полях, а тебе, Бирам, принадлежит все, что привязывают на веревку — все стада, быки, лошади, ослы.

Так зачем вам искать на стороне то, что каждый из вас найдет у своих братьев?

Возвращайтесь домой и повесьте на место ваши бурдюки, ведь их содержимое — только символ истинных богатств. Твое золото, Муса, стоит не больше и не меньше, чем песок Момара и веревки Бирама (твои жены не станут лучше, если у них будут ожерелья и браслеты: добрый конь красен не уздечкой).

Возвращайтесь домой, повесьте бурдюки на место и не забывайте всего того, что видели ваши глаза и слышали ваши уши. И продолжайте труд вашего отца…

Вот что рассказал мне Амаду Кумба однажды вечером, когда мы повстречали юношу, женатого на женщине старше его.

«Если бы ему пришлось тащить свое брюхо за собой, он свалился бы в первую же яму», — так говорится у нас про ненасытных обжор.

А вспоминая о Мор Ламе, прибавляют: «Если жадность не довела человека до могилы, это еще не настоящая жадность».

Ибо Mop Лам был и прожорлив и жаден.

• Предыдущая
• 18/41
• Следующая