Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая

Через четверть часа Журайский, Алексей и вестовой унтер-офицер, которого выбрали для опыта по причине сходного роста, стояли лицом к стене и спиной к парнишке-подмастерью. Шинели полицейских были слегка светлее, чем шинель гимназиста, но в то время, когда парень заметил незнакомца, поднимавшегося на заднее крыльцо дома Ушаковых, уже смеркалось, и все шинели в это время, что мыши, одного цвета.

Парень долго к ним приглядывался, шмыгал носом, что-то бормотал, потом попросил всех троих пройтись по комнате и все ж беспомощно посмотрел на Корнеева.

– Не могу понять, что-то не так...

– А пусть он посмотрит, как вы по лестнице поднимаетесь, – неожиданно предложил Вавилов, забракованный по причине маленького роста и в опыте не участвовавший. Вышли в коридор, поднялись друг за другом с первого этажа на второй. И парень уверенно показал на Алексея.

– Кажется, этот. Или тот чуть меньше ростом был и худее? Но я издалека смотрел, мог ошибиться. – Парень отступил на шаг, еще раз окинул Алексея критическим взглядом. И шлепнул себя по лбу. – А, вспомнил! Он немного ногу тянул, когда по ступенькам поднимался, я еще подумал, то ли сапоги жмут, то ли нога больная! И шинель у него, по правде, больше на ту смахивала, – кивнул подмастерье на Журайского, – а так всем на этого походил. – И он опять указал пальцем на Алексея.

– Скажи, есть ли среди этих господ тот, кто уходил от Ушаковых в тот вечер? – спросил Тартищев.

– Этот уходил, – указал подмастерье на Журайского. – Он с крыльца бегом сбежал и шинельку на ходу надевал. И еще рукой извозчику махал, что мимо проезжал. Но мне не видно было, остановился тот или нет.

– Да, да, – торопливо закивал головой Журайский. – Я действительно взял извозчика, чтобы доехать до дома. Вы найдите его, он подтвердит... Я ведь говорил, что к контрольной работе готовился весь вечер.

– А вы его номер запомнили? – спросил Тартищев.

Журайский пожал плечами и виновато улыбнулся:

– Откуда я знал, что это понадобится?

– Вот так свидетеля ты предоставил? – рассмеялся Вавилов и толкнул локтем сконфузившегося Корнеева под ребра, когда подмастерье покинул кабинет. – Это надо же! В полицейском с ходу преступника признал! – И подмигнул Алексею: – А ну колись, Алешка, не ты ли там орудовал под гимназиста?

– Совершенно дурацкие шуточки! – произнес сухо Алексей и обратился к Тартищеву: – Вполне объяснимо, что преступник хромал, это же не сапоги, а истинный «ведьмин башмачок»,[7] но я одного не пойму. Мы с гимназистом похожего телосложения, почему же свидетель указал именно на меня, а не на Журайского? Шинель же он признал? Даже подчеркнул, что тот человек похож на меня, а шинель, дескать, как у Журайского...

– А ты не помнишь, что он еще сказал? – Тартищев пододвинул к себе бумаги. – Человек, которого видел парнишка, ему показался меньше тебя ростом и худее, а это значит...

– ...что шинелька эта ему была впору! – выкрикнул весело Иван и возбужденно потер ладони.

А Корнеев радостно добавил:

– И ручки у него не торчали из рукавов, как у гимназиста.

– Таким образом, господа агенты, делаем вывод: убийство, вполне возможно, совершил человек, который посетил Ушаковых в шестом часу вечера. Ростом он немного ниже Журайского и худее его телосложением, поэтому шинель, из которой гимназист вырос, оказалась ему впору. Но этот человек из тех, кто хорошо знает Журайского и вхож в его дом, раз сумел раздобыть его одежду и оружие, но в то же время, без сомнения, бывал и в доме Ушаковых. – Тартищев окинул подчиненных суровым взглядом. – Теперь у нас появились основания сомневаться в причастности Журайского к убийству. Но для суда наши сомнения не доказательства! – Он тяжело вздохнул и покачал головой: – Представляю, что услышу завтра от исправника и вице-губернатора. Наше счастье, если они не успели доложить губернатору, что преступление раскрыто. Поэтому даю вам неделю, нет, три дня, но чтобы преступник был у меня вот здесь! – И он ткнул пальцем в сторону стула, на котором только что сидел Журайский. – Иначе за него возьмутся жандармы и охранное отделение, и тогда парню точно виселицы не миновать.

– А эти господа при чем? – поинтересовался с самым мрачным видом Вавилов. – Или в том плане, что тоже пахали?..

– А ты напряги мозги, – посоветовал Тартищев, – и вспомни, кто и с какими фамилиями по этому делу проходит – Журайский, Зейдлиц, Мейснер, Левицкий, Стратонов...

– Ну, елки точеные! – Иван хлопнул себя по колену. – Ну, чудилы копченые, опять в наш барыш свой гвоздь заколачивают?

– В том-то и дело! И мне это не слишком нравится. Сами понимаете, на открытие театра ждут великого князя Андрея Константиновича, приятеля Булавина. И поэтому раскрыть небольшой заговор накануне его приезда будет кое-кому очень кстати.

– Ага, – ухмыльнулся Иван, – раскрыли, предотвратили, захватили и обезвредили! Именно так будет Лямпе докладывать или чуть-чуть по-другому? Интересно только, если евреев пойдут громить, кто это дерьмо будет после расхлебывать?

В дверь постучали, и на пороге возник вестовой.

– Вашскобродие, разрешите доложить! – Он вытянулся в струнку. – Только что околоточный с Толмачевки Хохлаков доставил две неизвестные личности. Говорит, пачпортов при себе не имеют, назвать себя отказалися, – вестовой перешел на шепот, – но очень живо говорили между собой об убийстве семейства Ушаковых.

– Так об этом все кому не лень судачат, – произнес недовольно Тартищев и взглянул на часы. Скоро полночь. Вторые сутки пошли, как он и его агенты из дома, и еще ни разу толком не поели, а про сон пока и речи не шло... Но тем не менее приказал: – Давай сюда околоточного!

Околоточный надзиратель Хохлаков в длинной серой шинели и черной меховой шапке с козырьком был крепким, высоким полицейским, и форма на нем сидела как влитая. На левом боку у него висела шашка драгунского образца, справа на ремне – револьвер в кобуре, который для страховки крепился на шее на длинном оранжевом шнурке. Вид у околоточного – бравый и решительный. Его знают и побаиваются по всей округе, потому что не было еще случая, чтобы он дал кому-либо спуску. Местные жулики пытались его задобрить, но Хохлаков слишком дорожит своим местом в Толмачевке. Зачем ему подношения от жуликов, если сам вице-губернатор не гнушается подарить пятьдесят рублей к каждому празднику и на именины, а сколько еще богатых домов по соседству. Купцы, промышленники, чиновники... И всем бы хотелось мира и спокойствия на Толмачевке, потому и прикармливают они исправно своего околоточного, а он готов душу положить, но чтобы не лишили его относительно спокойного и хлебного места.

– Что у тебя? – спросил Тартищев.

– Разрешите доложить? – Околоточный чуть ли не ест его глазами от чрезмерного усердия и почитания, лицо его покраснело, а на лбу под шапкой выступили капли пота. Но Хохлаков не решается их смахнуть рукой, тем более полезть в карман за носовым платком. Он ждет, что ответит Тартищев.

Тот молча смерил его взглядом и кивнул головой:

– Валяй!

– Сегодня я весь день обходил свой околоток, с хозяевами разговаривал, с прислугой, дворниками еще... Душа-то болит, что убивца проглядел. – Хохлаков страдальчески сморщился и наконец-то смахнул пот со лба, а после и вовсе снял шапку. – Никто ничего не видел, ни одного подходящего рыла. За двумя я пошел, сильно уж подозрительны показались... сперва думал, что, может, из тех... новые жертвы выискивают... Оне после в трактир «Берендей» шмыг! Я за ними, бумаги проверил, смотрю, нет, ошибочка вышла – это причетник со священником зашли пообедать... Хозяин их хорошо знает... Тогда я за столик присел, чтоб чайком с холоду побаловаться. Смотрю, у буфета пьяный мужик стоит, рюмку одну выпил, другую... Расстегаем закусил...

– Хохлаков, ты короче можешь изъясняться? – не выдержал первым Иван.

– Могу, – с готовностью признался околоточный и продолжал чуть более торопливо, но не менее обстоятельно: – Сижу я, одним словом, чай глотаю, и тут влетает в трактир молодой человек, весь из себя франт, при тросточке, в шляпе, что-то спросил у лакеев и сразу к этому мужику у буфета направился. Тот к нему всем портретом развернулся: «Ты куда это собрался?» А франт отвечает: «Да тут неподалеку дельце есть...» А тот опять: «Все по-крупному промышляешь?» – «А что ж по мелочам размениваться? – отвечает франт и добавляет шепотом так, что не все слова разобрать: – Дельце-то проклюнулось... кистень, револьвер... Все семь человек... Одним ударом... череп вдребезги... крови лужи... полторы тысячи...» Сами понимаете, я насторожился. Приглядываюсь и вижу, что молодого точно где-то видел, а вот тот, что постарше, незнаком. Смотрю, засобирались они. Подхожу и спрашиваю: «Позвольте узнать ваши имена и фамилии?» Тот, что толще да пьянее, закуражился. Дескать, кто такой и на каком основании подобные вопросы задаю, будто не видит, что я в форме. Токмо я спорить не стал, достал свою карточку, показал им. Молодой тем временем пристроился на краю буфетной стойки и стал что-то быстро писать. А старший все ломается: «На каком основании вы к нам привязались?» Я ответить не успел, а молодой закончил писать, положил бумагу в карман и тоже спрашивает: «Что такое?» Я объясняю, что должен их задержать, потому как они вызвали определенное подозрение своими разговорами. Тогда молодой стал хохотать: «Ах, разговорами! – а потом говорит пожилому: – Поехали в участок. Это даже забавно получается!» Ну, я их доставил в участок, только оба наотрез отказались называть свои имена и потребовали незамедлительно отвезти их в уголовную полицию, к вам то есть, – посмотрел он преданно на Тартищева. – Дали мне в помощь городового, мы их и доставили... на извозчике... Да, – спохватился надзиратель, – молодой еще говорит, что вы, определенно, будете рады его видеть.

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая