Дрянь такая! - Мельникова Ирина Александровна - Страница 38
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая
– Зачем?
– Кто бы мне подсказал зачем? – голос его звучал тоскливо. – Я бы сейчас все отдал за то, чтобы вернуться на десять лет назад. Чтобы ты поняла, как я тебя любил. Прости, я не понимаю, как все получилось. Ты сопротивлялась, а у меня словно башню снесло. Я не хотел ничего плохого, но, когда меня бьют, я зверею. А ты ударила меня по лицу.
– Ты меня изнасиловал, Ворошилов! По-черному изнасиловал. Я плакала, умоляла тебя. Но ты меня не пожалел. Оказывается, причина в том, что я съездила тебе по физиономии. И теперь ты хочешь, чтобы я все простила, тебя пожалела? Ты меня растоптал, унизил, а я должна понять и все забыть? Нет, не получится! Ничего я не забыла и никогда не забуду! – Я чуть не кричала. Мне хотелось, но я побоялась завопить в полный голос: мешала близость дома. – Уезжай! И не появляйся мне на глаза! Много вас, таких подонков, по мою душу!
Клим поднял голову и в упор посмотрел на меня.
– Это связано как-то с дворником?
– При чем тут дворник? – вовсе окрысилась я. – Он-то как раз пришел мне на помощь. Местный бандюган привязался. Милехин. Суворов говорит, что он положенец. Как я понимаю, главный над всей бандитской сволочью!
– Милехин? – Клим достал сигарету из лежавшей рядом пачки, щелкнул зажигалкой, но не прикурил. Его взгляд потяжелел. – Если положенец, это серьезно. Как он на тебя вышел?
– Как? Да вот этак! Приметил на стоянке возле кафе, увязался следом, я от него оторвалась, но он меня все-таки выцепил. И тоже устроил догонялки. Едва ушли. Если бы Суворов не взялся меня проводить, до дома я бы не доехала.
– Милехин угрожал тебе?
– Нет, поначалу просто пытался познакомиться. Поросячье рыло, моллюск толстопузый, глазки мне строил... А потом я его обозвала, он и взбеленился. Гнались за нами почти до поворота на птицефабрику.
– Как ты его обозвала?
– Мочило вонючее и как-то еще, уже не помню!
– Ну вот, – усмехнулся Клим, – а еще удивляешься, почему он разозлился! – Он перегнулся через стол так, что его лицо почти вплотную приблизилось к моему лицу.
Я отпрянула назад, а он опять усмехнулся.
– Что ж ты так меня боишься? А ведь я только хотел спросить, где ты нашла этого дворника? Почему вернулась домой в его штанах? Куда подевала свою одежду?
– Не твоего ума дело, – снова огрызнулась я. – Нашла и нашла! Чего забеспокоился? О моей нравственности печешься? Ты о своей позаботься. Римму не обмани, издай ее книги.
– Римму я издам независимо от того, как сложатся наши с тобой отношения. Она пишет замечательные книги, и я сделаю все, чтобы раскрутить ее на Западе. Я ведь не знал, что она инвалид, мне об этом только в Москве сказали. Я сам вышел на Ромашова, когда узнал, какие он чудеса творит в своей клинике даже с самыми безнадежными больными.
– Спасибо тебе. – Мы отошли от щекотливых тем, и я снова позволила себе быть вежливой. – Что говорит доктор? Я знаю, он сегодня ее осматривал. Какие прогнозы?
– Говорит, что встречал и хуже, но у Риммы Витальевны очень сильная воля и желание снова встать на ноги. Поразительной красоты женщина, умна, талантлива. Кажется, доктор увидел в ней не только пациентку.
Я улыбнулась.
– Уже заметила. Оба цветут и глаз друг с друга не сводят. Но я боюсь, что он подаст ей надежду и уедет. Он – здоровый, красивый мужчина. Совсем еще молодой... Наверное, не стоит ему кружить Римме голову. Она – умница и все понимает, но безответная любовь может ее сломать. Ты поговори с доктором. Может, его ухаживания всего лишь ловкий трюк, чтобы возбудить у пациента интерес к жизни? Я не слишком прислушивалась к его болтовне с Суворовым. Но он что-то говорил о том, что любовь, бывает, излечивает быстрее, чем медикаменты и процедуры.
– Не знаю, я в это не верю. Любовь, морковь... Не излечивает она, скорее опускает! Я еще могу поверить, если люди взаимно любят друг друга. Но что-то не встречалась мне взаимная любовь.
– А ты разве не женат?
– А что, женитьба предполагает взаимную любовь? Ты это хочешь сказать? Или по своему опыту судишь? Надеюсь, у тебя с твоим инженером любовь взаимная? Горячая, как кипяток? Он тебя веселит в постели?
– В отличие от тебя он не ломает мне руки и ноги, – произнесла я сквозь зубы, – а остальное тебя не касается. Сережа любит меня, и это самое главное. И я ни на кого его не променяю!
– Какая пылкая речь! Кажется, ты пытаешься убедить меня в том, в чем сама сомневаешься?
– Клим, – сказала я тихо, – проваливай, а? А то у меня кулаки чешутся снова съездить тебе по морде. Она у тебя заметно шире стала, так что я не промахнусь!
– А ты попробуй! – почти неуловимым движением он схватил меня за руки и дернул на себя.
Я проехала животом по столу, вскрикнула, но Клим подхватил меня под мышки и прижал к себе. Ноги у меня болтались в воздухе. Я не находила точки опоры и яростно извивалась в его руках, но кричать не могла. Он впился мне в рот своими губами, я пыталась откинуть голову, мычала, но он перехватил меня одной рукой за затылок, и его губы еще безжалостнее стали терзать мой рот.
Я почти ничего не соображала от боли и страха и не сразу осознала, что лежу спиной на столе. Клим коленом прижал меня к столешнице и рванул застежку кофточки. Прохладный воздух коснулся моей груди, и я на мгновение замерла от ужаса. Но этого мгновения Климу хватило, чтобы расстегнуть на мне джинсы и потянуть их вниз. Они болтались на ногах ниже колен и мешали мне отбиваться ногами. А Клим уже оторвался от моих губ. Теперь он зажимал мне рот рукой. Я все еще пыталась вырваться, старалась укусить его за ладонь, но он был сильнее, во много раз сильнее... Сильнее, чем прежде.
Видно, ему надоело, что я извиваюсь под ним, потому что он выругался, ударил меня по лицу и снова придавил его ладонью. Я задыхалась и изнемогала от омерзения. К тому же у меня опять заболела шея и затошнило. А он уже мял и тискал мою грудь, облизывал и кусал ее. От бессилия слезы потекли у меня по лицу. Эта сволочь была на грани того, чтобы снова изнасиловать меня, чуть ли не в моем доме, в пяти шагах от моих близких. И, похоже, не боялся, что нас застанут в беседке, не боялся, что это станет известно моему мужу. Воистину зверь возник вчера у меня на пороге...
Я снова, почти не соображая, что делаю, попыталась вырваться, но Клим уже вошел в раж. Теперь он не заботился о том, что мне больно. Его руки, горячие и потные, ломали мне тело, выворачивали ноги. Он сопел и стонал и вскрикнул торжествующе, когда добился того, что и в первый раз. Я с трудом сознавала, что это происходит во мне: все эти движения, толчки... Стол скрипел и грозил подо мной развалиться, я, казалось, продавила затылком столешницу, а Клим все сопел на мне, кряхтел, вскрикивал и стонал. Казалось, это никогда не закончится. Правда, теперь я не чувствовала боли, но, самое стыдное, я вдруг перестала ощущать эти движения как противные мне. Невольно я приняла его ритм и, когда он снял руку с моего лица, схватила его за плечи и приподняла бедра... «Господи! Что я делаю?» – пронеслось у меня в голове, и тотчас волна необыкновенного, никогда не испытанного чувственного удовольствия накатила на меня, и я не сдержалась. Я жалобно всхлипнула, выдав себя с головой. Судорога пробежала по телу, и я опять, абсолютно непроизвольно, выгнулась ему навстречу...
– О! – простонал Клим, отваливаясь в сторону. – Анька! Я чуть не умер на тебе!
Он отпустил меня, и я тут же соскочила со стола, но запуталась в джинсах и чуть не упала. Я вся была липкая, мокрая. Я чувствовала этот непристойный, порочный запах, который исходил от меня. Меня затошнило, но я нашла в себе силы натянуть джинсы и отбежать от стола. Ворошилов сидел, развалившись в кресле, он даже не соизволил застегнуть брюки и ухмылялся. Рубаха его была расстегнута, галстук болтался на голой груди.
– Что, Анюта? Понравилось? – Он скабрезно улыбнулся. – Я же говорил, доставлю массу удовольствия! А то иди, повторим! У меня это быстро! Десять минут, и готов! А постараешься немного, то почти мгновенно!
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая
