Дрянь такая! - Мельникова Ирина Александровна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая

Суворов быстро нашел общий язык с доктором. Они принялись обсуждать последствия стрессов, и я подумала, что это обо мне. Последствия я снимала Тамариными пирожками и опомнилась только тогда, когда заметила, что никто, кроме меня, уже ничего не ест.

Солнце скрылось за домом, и мрачная тень накрыла беседку. И я вдруг подумала, что все сейчас закончится. Суворов уедет, а я останусь одна в этом огромном пустом доме. И мне стало так зябко, так тоскливо, что захотелось завыть во весь голос на узкий серп молодой луны, проявившийся на еще светлом небе. Одуряюще пахли мои петунии и алиссумы, а из соседнего двора послышался голос Раисы:

– Тимочка, лапочка, иди скорее к маме.

Звонко залаяла собака, а Раиса подошла к забору и заглянула в наш двор. Тотчас разглядела нас в беседке и расплылась в улыбке.

– Риммочка! Анечка! Добрый вечер! – Она вся исходила патокой, но зоркий ее взгляд остановился на мужчинах. Она быстро взбила и так пышную гриву волос, даже в наступающей темноте было видно, как засверкали ее глаза. – А у вас компания! – произнесла она игриво. – И какие славные мужчинки! Чай пьете?

Последняя фраза была произнесена тем самым тоном, который однозначно подтверждал ее готовность присоединиться к нашей компании. Я посмотрела на Римму, она едва заметно покачала головой. И я, возможно, более резко, чем следовало, ответила:

– Мы уже расходимся! Нашим гостям пора возвращаться в город.

Раиса презрительно фыркнула и отошла от забора. Но в дом не вернулась, осталась во дворе. Ее разбирало любопытство, и она продолжала вертеться недалеко от забора, попеременно призывая Тимочку вернуться к маме и бросая взгляды в сторону беседки.

Но не только Раиса, Суворов, от которого я менее всего этого хотела, тоже понял мои слова как намек, что пора расходиться. Он поднялся на ноги и стал торопливо прощаться. Видно, на моем лице слишком явно проявилось разочарование, потому что Римма тут же бросилась спасать положение:

– Александр Васильевич, дорогой! Вы не так поняли. Мы сейчас перейдем в дом, а то налетят комары, никакого удовольствия не получится.

Но Суворов бросил беглый взгляд на часы и развел руками:

– Нет-нет, мне надо спешить. До города далеко добираться, да и работа недоделана на сегодня. Клумбы во дворе надо полить, да на детскую площадку песок завезли, следует песочницу заполнить.

Все уставились на него с недоумением, ведь я его представила бывшим военным, пограничником, и вдруг клумбы, песочница... Мне даже показалось, что он намеренно рассказал о своих занятиях, чтобы ни у кого не осталось иллюзий по поводу его нынешней службы.

– Александр Васильевич работает сейчас дворником, – сообщила я угрюмо. Мне не понравилась злорадная ухмылка Клима, кажется, он поверил, что Суворов для него никакой опасности не представляет. И правда, что значит простой российский дворник по сравнению с ним, успешным американским бизнесменом? Но Александр, казалось, не обратил внимания ни на ухмылку Клима, ни на удивление, которое промелькнуло на лице у Риммы, и на ее вопрошающий взгляд, который она на меня устремила. Я ее хорошо понимаю; несмотря ни на что, весь вечер ее мучил вопрос, в какие переделки можно попасть, чтобы лишиться всей своей одежды и вдобавок заявиться домой в компании никому не известного дворника.

Из деликатности и нежелания выносить щекотливый разговор на люди она все свое внимание обратила на гостей, но каких сил ей стоило не выказать своего изумления, об этом знаю только я. Равно как и о том, что чуть позже мне предстоит вынести настоящий допрос с пристрастием. Впрочем, мне самой не терпелось рассказать обо всем, и я не боялась ее вопросов, потому что за весь день не совершила ничего предосудительного. Разве что... Я посмотрела на Суворова. В вечернем сумраке его загорелое лицо казалось почти черным, и только белки глаз отсвечивали.

Римма засуетилась.

– Александр Васильевич! Спасибо, что остались попить с нами чаю. Заезжайте, мы всегда будем вам рады...

– Спасибо, – он склонился к ее руке и поцеловал ее. – Все было замечательно. Я очень рад нашему знакомству.

– Кстати, – раздался голос Клима, – Римма Витальевна – знаменитая писательница. На днях мы заключили с ней договор об издании ее книг в Штатах.

Не знаю, для чего он это сказал. Возможно, хотел еще раз дать понять Суворову, кто мы, а кто он. Меня передернуло от злости. Я посмотрела на Клима и покачала головой: «Постыдись! Что ты лезешь, когда тебя не спрашивают?» Но сытый детина с холеной физиономией моих немых упреков не понял. Он сидел, развалившись в кресле, и нагло улыбался.

«Ублюдок!» Я не посмела произнести оскорбление вслух, не хотелось, чтобы у Суворова сохранилось превратное мнение обо мне, но я невольно сжала кулаки, мысленно поклявшись разделаться с Ворошиловым при первом удобном случае.

Суворов, вероятно, понял, что со мной происходит, потому что слегка коснулся пальцами моей руки, словно предупредил: «Остынь!», и обратился к Римме:

– Очень приятно, Римма Витальевна. К сожалению, я ваших книг не читал, но много о них слышал. Теперь обязательно прочитаю.

И я подумала, что это сказано не для красного словца, обязательно прочитает. Не знаю, почему я так расслабилась, вмиг отказав Климу во всех его достоинствах и сразу приписав их Суворову? Возможно, мне захотелось в кого-то поверить? Понять, что есть на свете настоящие мужчины, в которых можно обрести надежную опору в жизни? Нельзя сказать, что я потеряла способность трезво рассуждать. Скорее всего и Суворов окажется мифом. И все мои фантазии развеются тотчас, как я познакомлюсь с ним поближе... И снова мне пришлось наступить на горло собственной песне. Сейчас я провожу его, и на этом наше знакомство закончится. Нельзя распускаться, у меня есть дела поважнее: не позволить этой девке заграбастать моего Сережу и сохранить семью.

– Я подарю вам свою последнюю книгу, – сказала вдруг Римма и посмотрела на Ворошилова. – Клим, у вас с собой мои книги? Позвольте, я вам отдам, когда вернемся в дом.

Клим поморщился, но полез в портфель, который, оказывается, стоял возле его ног, и достал глянцевый томик. Доктор, который сейчас больше помалкивал, подал ей ручку, и Римма, улыбаясь, подписала Суворову книгу. Он прочитал и тоже улыбнулся. Мне очень хотелось узнать, что такое она написала, что заставило его улыбнуться, но сделала вид, что мне это неинтересно.

Суворов склонил голову в вежливом поклоне, обвел всех взглядом.

– Что ж, пришла пора попрощаться. – И повернулся ко мне. – Аня, вы меня проводите?

– Провожу, – сказала я, а про себя подумала: «Наконец-то ты уедешь, и все станет на свои места!»

Мы спокойно дошли до калитки, хотя я ощущала себя под прицелом снайперской винтовки. Клим буквально просверлил нас взглядом, когда мы вышли из беседки.

Римма весело прокричала нам вслед:

– Аня, не задерживайся! Мы возвращаемся в дом!

Я услышала за своей спиной мягкое шуршание шин коляски. Римма и доктор над чем-то весело смеялись. Но я не оглянулась, гораздо важнее было то, что скажет мне Суворов напоследок. Я несла в руках пакет с его одеждой, он – Риммину книгу. И оба мы молчали.

Мы вышли за калитку. Здесь было гораздо темнее, чем во дворе, и я щелкнула выключателем на воротах. Вспыхнула лампочка, и Суворов как-то странно посмотрел на меня.

– Прощайте, Александр Васильевич, – сказала я тихо. – Дай бог, еще увидимся, а если нет, то я хотела бы вам сказать, что очень вам обязана. Сама бы я из этой переделки не выбралась.

– Где ваш муж? – неожиданно спросил Суворов.

– Он в командировке, – ответила я. – Вам-то это зачем?

Он пожал плечами.

– Мне показалось, что этот американец имеет на вас какие-то права. И я спросил себя: «А куда подевался муж?»

Я с интересом посмотрела на него.

– Я думала, вас больше интересует, как без потерь выйти из стресса, а не отсутствие моего мужа.

Суворов смутился.

– Простите, я не имел права...

• Предыдущая
• 36/67
• Следующая