Оружие возмездия - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 64

• Предыдущая
• 64/114
• Следующая

«Пора!» — скомандовал себе Максимов.

Вскинув кисть, посмотрел на часы.

— Думаю, успею. А где будет заседание?

— В областном музее, — по инерции ответил Белоконь.

Максимов чуть подался вперед, доверительно понизил голос:

— Понимаешь, Гриша. Я не могу выступить в качестве официального представителя геолого-археологической экспедиции Минкульта. Никто мне таких полномочий не давал. Но как на эксперта и человека, полностью разделяющего твои взгляды, можешь на меня рассчитывать. Во всяком случае, никто не может запретить нам с тобой быть патриотами. Правильно?

— Безусловно, — согласился Белоконь. Его согласие давало добро на хорошо залегендированный выход Максимова на немцев.

«Через Элю Караганову тоже можно было бы выйти на „гостей“, но сколько крови она бы выпила. А тут раз-два — и в дамки. Все-таки с энтузиастами легче работать». Максимов старался сохранить бесхитростное выражение лица.

— Гришка, ты у главного сначала отпросись, — подал голос Альберт. — Сборище вы проводите в четыре часа, а на это время у нас запланировано заседание редколлегии. План на сентябрь надо верстать, или забыл?

Белоконь пошевелил бровями, перемалывая в голове ситуацию. Вскочил, протиснулся в узкий проход.

— Подождешь? — бросил он на ходу Максимову.

— Момент! — остановил его Альберт. Протянул только что вычитанную статью.

— Сунь главному на подпись. Гриша скрылся за дверью.

— Поскакал конь наш бледный, — усмехнулся ему вслед Альберт.

Завозился крупным телом, как медведь в берлоге, удобнее устраиваясь в своем углу. Надолго зашелся сиплым астматическим кашлем. Потом свернул кулечком гранки статьи, превратив их в пепельницу. Закурил, уставившись на Максимова красными после кашля глазами.

— А ты на психа не похож, — заключил он, окончив осмотр. — Зачем тебе эта Янтарная комната?

— Если честно, то это не моя тема. Пишу работу по миграции янтаря в различных культурах. Только Грише не говори. Обидно за парня стало. Надо же хоть как-то поддержать.

— Ему поддержка нужна, да, — ухмыльнулся Альберт. — Видал, штаны сваливаются. Который год с лопатой по городу бегает, ни копейки не заработал.

— Он же по велению сердца, а не по расчету, — искренне заступился за энтузиаста Максимов.

— Ох, любят у нас, чтобы по велению сердца. Потому что платить не надо. А у Коня нашего, между прочим, три дочки. Старшая в невестах ходит. — Альберт покачал большой головой, густо поросшей пепельными кудряшками. — Хотя, с другой стороны... Если в доме теща, жена и три девки, в таком бабьем царстве чокнуться можно. Кто пить начинает, кто на рыбалку через день ездит, кто в гараже все выходные сидит, а наш Гриша в городского сумасшедшего превратился.

Максимов чутко уловил боль, которую Альберт пытался скрыть угловатыми медвежьими ужимками.

— А у тебя дети есть? — по наитию спросил он.

— Пацаны. В том-то все и дело. — Альберт не сдержался и продолжил: — Старшего в Чечне контузило. До сих пор лечится. А младшему осенью в армию идти.

— Понятно. — Максимов отвел взгляд, сделал вид, что рассматривает фотографии на стене. — А это Гришина дочка? — спросил он, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.

Указал на маленький полароидный снимок, вставленный в рамку большой фотографии с пеликаном.

— Нет. Это Дымов, школьный друг Гришки, со своим найденышем. Кариной зовут.

— Почему — найденыш? — сыграл удивление Максимов.

— Ай, дурдом в стиле Ваньки Дымова, — махнул рукой Альберт. — Сделал ребенка в Москве, а нашел в Париже. Кстати, фотографии его. Нравятся?

— Что-то есть, — выдал Максимов полагающуюся в таких случаях фразу с соответствующей глубокомысленной миной на лице. — Рука мастера чувствуется. Безусловно.

— Конечно, Ванька у нас мастер куролесить. — Альберт хрипло хохотнул. — Гришка Белоконь с первого класса вздыхал по одной девчонке. А Иван с ней уехал в Москву учиться. Он — в Строгановское, она — в МГУ. Там у них образовалась студенческая семья. Потом Лера попала в интересное положение, вернулась домой рожать, позабыв зарегистрировать брак с Иваном Дымовым. Второй раз накинуть хомут на шею Ванька не дал. Гришка подсуетился и свою кандидатуру попытался пропихнуть, но Лерка его напрочь отвергла. Как была Ованесовой, так и осталась. Еще пять лет Ваньку измором брала, пока универ заканчивала, потом плюнула. Папа сосватал ее за какого-то московского армянина. Он в перестройку нефтяным боссом стал. Сейчас Лерка в шелках и шубах. Карина в Париже в школу ходит. Ванька с фотоаппаратом по всему миру куролесит. А Гришанька все Янтарную комнату ищет. Как тебе такая «энциклопедия русской жизни»? Умрешь от хохота.

Слушая, Максимов подумал, что Альберт, как всякий провинциальный журналист, прячет в глубине стола потайную папочку с недописанным романом.

— Ованесов Гаригин Сергеевич — профессор вашего университета? — уточнил Максимов.

— Именно! — Альберт плюнул в кулечек с пеплом, ткнул в него окурок. — Гуру местных поисковиков. Вот с кого Гришке пример надо брать. Сколько было иностранных экспедиций за эти годы, у всех консультантом подрабатывал. Не думаю, что бесплатно. — Он смял кулек в комок, бросил в корзину. Покосился на дверь и понизил голос. — Ты поосторожнее на этом сборище шизиков. Гришка в вечных контрах со стариком. А тут еще из Парижа Ванька с Кариной заявились, как снег на голову Ованесов Ваньку Дымова на дух не переносит до сих пор. А так как Дымов ему на глаза старается не попадаться, то все пироги и пилюли достаются Гришке.

— Учту. — Максимов с благодарностью взглянул на Альберта. — А у вас тут не скучно.

— Это в Москве, если на карту России смотреть, тоска пробирает. А в провинции, брат, жизнь клокочет и кипит. Все у нас есть: и смех, и слезы, и любовь. — Альберт, грузно опершись на стол, вытащил тело в проход. Распрямил спину, придержав живот рукой. — Я пройду разомнусь. Если хочешь, дождись Гришу. Но, имей в виду, от главреда у нас быстро не возвращаются.

Оставшись один, Максимов снял с лица маску вежливого гостя, уставился неподвижным взглядом на фото.

Пеликан, выкатив грудь, плыл по черной воде.

Пеликан, выкатив грудь, плыл по черной воде. Винер отложил рисунок и перевел взгляд на человека, согнувшегося над столом.

— Что это, Жозеф? — спросил он.

Жозеф, мужчина сорока лет, поднял голову и уставился на шефа таким же стеклянным взглядом, как у нарисованного им пеликана. Иссиня-черные всклоченные волосы, сухое скуластое лицо и отрешенный, обращенный внутрь взгляд миндалевидных семитских глаз выдавали в нем типичного обитателя богемного Монмартра. Сходство усиливалось эстетской небрежностью в одежде и пристрастием к легким наркотикам. В каюте витал тягучий аромат китайских палочек, забивая кислый запах утреннего косяка, выкуренного Жозефом.

На подобное нарушение строгого порядка на судне Винер смотрел сквозь пальцы. Все его экстрасенсы для достижения измененного состояния сознания использовали те или иные, не совсем одобряемые обществом методы. Жозеф был самым ценным, потому что вместе с уникальным даром ясновидения обладал четким образным мышлением и прекрасно поставленной рукой художника.

Большинство экстрасенсов не могут словами передать то запредельное, что открылось им. А если и получается, то они используют такую дикую смесь из научных терминов, библейских притч, буддистских трактатов и газетных статей, что требуется приложить адовы усилия, чтобы расшифровать эти «откровения». В корпорации «Магнус» однажды попытались создать словарь терминов, используемых экстрасенсами, чтобы переводить их «откровения» на нормальный язык, но потом махнули рукой. Дешевле и проще оказалось использовать профессиональных художников, наделенных даром ясновидения. Эмиссары Винера прочесали все малоизвестные галереи, мансарды и ночлежки. Среди отловленных гениев, безумцев и откровенных дегенератов, как из бесполезной руды, добыли несколько золотых самородков. Жозеф оказался самым крупным и ценным.

• Предыдущая
• 64/114
• Следующая