Жизнь после жизни - Аткинсон Кейт - Страница 17

Каждый вдох утрамбовывал гущу в легких Урсулы. Мир затухал, и ее взбудоражило смутное ожидание: как будто близился какой-то праздник или ее день рождения, но тут черной летучей мышью нагрянула ночь и унесла ее на своих крыльях. Еще один, последний, вдох – и всё.

Наступила темнота.

Сильви зажгла свечу. Зимняя тьма; маленькие дорожные часы на каминной полке показывали пять утра. Эти дорожные часики английской работы («Гораздо лучше французских», – поучала ее мать) были в числе родительских подарков ко дню свадьбы. После смерти светского портретиста в дом нагрянули кредиторы, и вдова спрятала часы под юбками, сокрушаясь, что кринолины вышли из моды. Когда у Лотти под нижним бельем звякнуло четверть часа, кредиторы слегка растерялись. К счастью, когда пробило час, в комнате никого не оказалось.

Новорожденная спала в колыбельке. Сильви почему-то вспомнила слова Кольриджа: «Мое дитя спит мирно в колыбели…» Что это за стихотворение?

Огонь в камине угас, и только крошечный язычок пламени танцевал на угольях. Малышка захныкала; Сильви осторожно выбралась из постели. Мука мученическая – произвести на свет ребенка. Доведись ей самой создавать род человеческий, она бы устроила все совершенно иначе. (Для зачатия – золотой луч света в ухо, а девять месяцев спустя – разрешение от бремени через какой-нибудь скромный ход.) Расставшись с теплом кровати, она вынула Урсулу из колыбели. А потом, средь снежного безмолвия, ей вдруг почудилось тихое конское ржание, и в душе пробежал слабый электрический разряд удовольствия от этого неправдоподобного звука. Поднеся Урсулу к окну, она раздвинула тяжелые шторы ровно настолько, чтобы выглянуть на улицу. Снег преобразил знакомую местность; мир укрылся белым покровом. А внизу открывалось фантастическое зрелище: по зимнику ехал без седла на одном из своих огромных шайров (на Нельсоне, если она не ошибалась) Джордж Гловер. Выглядел он бесподобно, как герой древнего эпоса. Задернув шторы, Сильви решила, что переживания прошлой ночи не прошли бесследно для ее головы и вызвали галлюцинации.

Она взяла Урсулу к себе в постель, и малютка завозилась в поисках соска. Всех своих детей Сильви кормила грудью. Стеклянные бутылочки и резиновые насадки казались ей какими-то противоестественными, хотя временами она и видела себя дойной коровой. Малышка была медлительной и неловкой, она трудно привыкала к новому. Далеко ли еще до завтрака? – изнывала Сильви.

«Дорогая Бриджет, я заперлась на ключ и на засов. В деревне орудует шайка грабителей…» Или правильнее будет «гробителей»? Урсула грызла кончик карандаша, пока не превратила его в кисточку. Так и не приняв решения, она зачеркнула «грабителей» и написала «воров». «В деревне орудует шайка воров. Не могла бы ты заночевать у мамы Кларенса?» Для верности она приписала: «И еще у меня болит голова так что не стучи», а затем поставила подпись: «Миссис Тодд». Улучив момент, когда в кухне никого не оказалось, Урсула выскочила на крыльцо и прикрепила записку к двери черного хода.

– Ты что это задумала? – вскинулась миссис Гловер, как только Урсула вернулась в дом.

Урсула вздрогнула: миссис Гловер умела подкрадываться неслышно, точно кошка.

– Ничего, – ответила Урсула. – Выходила посмотреть, не идет ли Бриджет.

– Господи, – сказала миссис Гловер, – она ведь последним поездом вернется, еще не один час до него. А ну, переодевайся и марш в кровать. Развели тут вольницу.

Урсула не знала, что такое вольница, но, видимо, жить там было бы неплохо.

Наутро Бриджет дома не оказалось. Что еще более странно – Памела тоже исчезла. Урсулу переполняло чувство облегчения – столь же необъяснимое, как паника, заставившая ее написать вчерашнюю записку.

– Вчера вечером кто-то устроил глупый розыгрыш: повесил на дверь записку, – сказала Сильви. – Бриджет не смогла попасть в дом. Знаешь, Урсула, почерк очень похож на твой. Как ты можешь это объяснить?

– Никак, – отважно бросила Урсула.

– Я попросила Памелу сходить к миссис Доддс и привести Бриджет.

– Памелу? – в ужасе переспросила Урсула.

– Ну да, Памелу.

– Памела сейчас с Бриджет?

– Конечно, – подтвердила Сильви, – с Бриджет. Да что с тобой такое, в самом деле?

Урсула выбежала из дому. Сильви что-то кричала ей вслед, но Урсула не останавливалась. За все восемь лет своей жизни она еще ни разу не бегала с такой скоростью, даже когда за ней гнался Морис, чтобы сделать ей «крапивку». Ноги, разбрызгивая слякоть, несли ее по тропе в направлении хижины миссис Доддс; к тому времени, как она завидела Памелу и Бриджет, Урсула была в грязи с головы до ног.

– Что стряслось? – разволновалась Памела. – Что-то с папой?

Бриджет перекрестилась. Урсула бросилась на шею сестре и дала волю слезам.

– Да что такое? Говори! – потребовала Памела, уже охваченная страхом.

– Сама не знаю, – захлебывалась от рыданий Урсула. – Почему-то я за тебя испугалась.

– Вот глупышка, – любовно сказала Памела, обнимая сестру.

– У меня голова трещит, – вмешалась Бриджет. – Пойдемте домой.

Вскоре снова наступила темнота.

– Лекарь говорит: чудо, – рассказывала Бриджет, когда они с миссис Гловер за утренним чаем обсуждали пополнение в хозяйской семье.

Чудеса, по мнению миссис Гловер, случались только в Библии, но никак не при родах.

– Надо думать, на троих остановится, – буркнула она.

– А с чего ей останавливаться, коли детки у нее пригожие, здоровенькие, да и нужды ни в чем нет – денег куры не клюют.

Пропустив эти доводы мимо ушей, миссис Гловер тяжело поднялась из-за стола.

– Ладно, пора готовить завтрак для миссис Тодд.

Она достала из кладовой миску, где вымачивала в молоке почки, и начала удалять жирную белую пленку, похожую на околоплодный пузырь. Бриджет взглянула на молоко, белое с красными прожилками, и почувствовала несвойственную ей брезгливость.

Доктор Феллоуз уже позавтракал (бекон, кровяная колбаса, поджаренный в масле хлеб, яичница) и отбыл по вызову. Спозаранку из деревни приходили люди, чтобы вызволить из сугроба его машину, но оказались бессильны; тогда кто-то сбегал за Джорджем, и тот, вскочив на своего битюга, поспешил на помощь. Его матери на мгновение привиделся образ святого Георгия, который был тут же отброшен как глупая блажь. С немалыми усилиями доктора Феллоуза взгромоздили на коня позади сына миссис Гловер, и они двинулись прочь, вспахивая не землю, а снежную целину.

Фермер, которого помял бык, остался в живых. Родного отца миссис Гловер, молочника, когда-то зашибла корова. Миссис Гловер, совсем юная, но крепкая, еще не повстречавшая мистера Гловера, обнаружила бездыханное тело под доильным навесом. Она заметила кровь на соломенной подстилке и удивленный взгляд коровы Мейси, отцовской любимицы.

Бриджет согрела руки о чайник, и миссис Гловер сказала:

– Надо проверить, как там почки. Найди-ка мне цветок для миссис Тодд, на поднос поставим.

– Цветок? – растерялась Бриджет, глядя в окно. – В такую метель?

– А, это ты, Кларенс, – сказала Сильви, отворяя дверь черного хода. – У Бриджет, к сожалению, случилась небольшая авария. Она споткнулась о порог и упала. Кажется, отделалась растяжением лодыжки, но на праздничные гулянья в Лондон вряд ли сможет поехать.

Бриджет сидела у плиты в кресле с высокой спинкой, которое обычно занимала миссис Гловер. Ее лодыжка покоилась на табурете; Бриджет с чувством поведала о своей драме: