Посольский город - Мьевиль Чайна - Страница 61

Мы пробовали влиять на возникновение новых общественных структур. Мы пытались воссоздать канал передачи необходимых нам товаров. И в каждом пейзаже, над которым мы пролетали, мне виделся мёртвый Скайл — в городе, свернувшийся калачиком там, где должны были отказать его эоли; среди показавшихся под нами первых холмов.

Мы летели над заброшенными руинами ферм, над цистернами, где, согласно прежним договорам, должна была приготовляться еда для нас: богатая питательными веществами смесь; над пузырями с воздухом Терры, где росло зерно; над съедобными животными и полотнищами мясной ткани. Всё развалилось и рухнуло, хотя кое-что ещё можно было спасти. Наши команды делали, что могли, заманивая воздушные железы в помещения, реставрируя повреждённые родильные загоны. Мы находили новых смотрителей-ариекаев, отрывками краснобайства ЭзКела приводили их в чувство и одновременно им давали радость, а потом заманивали на фермы помогать нам. Они лечили здания и налаживали каналы, по которым в город текло то, в чём мы нуждались. Клеточки пищи, толкаясь, словно электроны в проводах, устремлялись в Послоград.

Теперь, когда перистальтическое движение импорта возобновилось, можно было почти не обращать внимания на город, жители которого больше не подвергали нас атакам. А чтобы они были посговорчивее, оставалось лишь бесперебойно транслировать заявления бога-наркотика в выздоравливающие районы. Но мы, разумеется, так не делали. Каждый из нас испытывал тревогу и чувство ответственности за биополис. С другой стороны, мы не ожидали, что вмешательство ЭзКела окажется таким энергичным. Точнее, Кела. Кел, а с ним и вторая половина бога-наркотика, не ограничивались простыми заявлениями и осторожными вылазками в город в поисках нового правительства ариекаев: ЭзКел выставляли себя напоказ.

Комитет мог попытаться положить этому конец. Эз был нашим пленником. Сколько он ни старался — всегда очень заметно — придумать что-то своё, обернуть ситуацию в свою пользу, ничего у него не выходило. Поначалу он делал в основном то, что ему велели мы, потом — то, что ему велел Кел. Меня беспокоил Кел: его жажда власти. Мы говорили ему, что он наш, и мы решаем, что делать ему, а заодно и Эзу, и поначалу так и было, пока он не вспомнил все тонкости пребывания у власти.

— Нет, давайте не будем медлить, — сказал он нам, точнее, мне, когда я заметила, что город всё ещё опасен, и, раз системы жизнеобеспечения восстановлены, то, может, нам пока не стоит вступать с ним в слишком близкий контакт. — Конечно, стоит, — возразил он.

Публичные выступления ЭзКела сильно отличались от выступлений ЭзРа. Кел распорядился поставить передатчик прямо напротив посольства, чтобы все видели его, когда он говорит на Языке. Он всегда появлялся задолго до начала передачи и ждал, сложив руки на груди или уперев их в бока и глядя на площадь, но, что всего страннее, он был не один: Эз тоже приходил с ним. Он почти всё время молчал, не считая выступлений, когда он говорил на Языке, а если и заговаривал вдруг на всеанглийском, то так бормотал и мямлил, как будто говорил сам с собой. Но он ни разу не заставил Кела ждать.

Кел даже не глядел на Эза, только по необходимости. Было видно, что он его ненавидит. Но он придумал, как превратить себя в это новое существо, пользуясь Эзом, словно инструментом.

— Все вы, слушающие меня, — говорили Эз/Кел. Был третий утудень эза, третьего подмесяца октября. Я не смотрела на экран, зная, что увижу там, если взгляну: кучки ариекаев, жмущихся друг к другу возле проигрывателей, которые орут по всему городу. Я даже не думала, что прислушиваюсь к словам ЭзКела, пока с ужасом не сообразила, что передаю в эфир обещание, о котором ничего не слышала раньше.

— Завтра я приду и стану ходить среди вас, — говорили ЭзКел. Клянусь, я слышала, как зашумел город, едва они произнесли эти слова. Приглушённый звук просочился внутрь сквозь мембраны стен. Это была своего рода революция. Раньше я никогда не видела, чтобы ариекаи реагировали на какие-нибудь подробности слов ЭзРа — их голос опьянял, и только. И если одна банальная или идиотская фраза нравилась слушателям больше другой, то смысла в таком предпочтении было не больше, чем в выборе любимого цвета. Теперь всё было иначе. Кто-то в городе, даже сквозь дурман от голоса ЭзКела, разобрал смысл их слов. Я пожалела, что во время передачи рядом со мной не было Брена.

— Какого чёрта ты делаешь? — пошла и сказала я Келу. Сначала он, кажется, меня не заметил. Потом в одну секунду на его лице последовательно сменились выражения изумления, раздражения и безразличия. Он пошёл прочь, за ним последовал Эз, а за Эзом — его охранник.

Как короли из прошлого, ЭзКел поднялись на баррикаду и спустились с неё на ту сторону, на наши бывшие улицы, где их ждали толпы ариекаев. Они были неподвижны и немы. Только, мелко цокая копытами, расступались перед ЭзКелом.

Свита из нервозных мужчин и женщин следовала за ними по пластоновому склону с вмурованными в него мусором и обломками. Перед нами никто не расступался; приходилось самим потихоньку пробираться между хозяйских ног. Нас было много: визири, настоявшие на том, что без них не обойтись, я, МагДа и другие комитетчики, которые ещё пытались отдавать приказы или просто наблюдали и сравнивали. У меня было стойкое ощущение, которое я не могла выразить словами, что Кел, вернее, ЭзКел, заранее знали о том, что их слова не просто утолят жажду больных ариекаев, но донесут до них подробности сказанного.

И с какой лёгкостью. Слушатели ЭзРа тащились от видов на урожай не меньше, чем от историй Эза, которые, как тот считал, или делал вид, что считает, их заводили. И вот теперь, когда у его историй появилась настоящая аудитория, они перестали быть его историями. Ариекаи топорщили спинные крылья, ловя каждое слово. Кел шагал так, как будто они с Эзом собирались дойти до исторической границы Послограда, пересечь её и выйти в город. Но на них не было эоли, так что всё это был чистый театр. Эз не отставал от Кела ни на шаг.

— Слушатели, — сказали ЭзКел. Приколотые к их одежде крошечные микрофоны усиливали их голоса. Кел не смотрел на Эза, я могла бы поспорить на деньги, и всё же они говорили вместе. ЭзКел выдержали такую паузу, что, казалось бы, впечатление, произведённое их голосами на толпу, должно было ослабеть. Да и сказали они всего одно слово, а не предложение, тогда как грамматика, похоже, оказывала особое воздействие на ариекаев. Но те продолжали ждать.

— Слушатели, — повторили ЭзКел. — Вы понимаете меня?

Ариекаи ответили «да».

— Поднимите ваши дающие, — сказали ЭзКел, и те подняли. — Встряхните ими, — сказали ЭзКел, и ариекаи немедленно так и сделали.

Ничего подобного я ещё не видела. Никто из терранцев не сказал ни слова, все точно окаменели. Эз не моргнул глазом, как будто ему было всё равно. Он только глядел на покорных наркоманов.

— Поднимите ваши крылья, чтобы слушать, — сказали ЭзКел. — Слушайте.

Они заговорили о том, что город болел, а теперь его надо исцелить, что работы ещё очень много, что в городе полно слушателей, которые представляют опасность или подвергаются опасности сами, но что отныне всё будет становиться лучше. Эти политические банальности, произнесённые голосом ЭзКела, наверное, казались ариекаям откровением. Они слушали и приходили в восторг.

На лице Кела я не видела и следа удовольствия. Угрюмая гримаса, сведённые мускулы лица — впечатление было такое, будто он не видел иной возможности, кроме как говорить это и быть этим, пока.

— Слушайте, — повторили ЭзКел, и ариекаи ещё старательнее топорщили крылья. Стены напрягали уши. Окна вздыхали.

Когда ариекаи вырастили свой город заново, он стал другим. В этой перезагруженной версии дома делились внутри на более мелкие сегменты отдельных жилищ, а промежутки между ними занимали колонны, похожие на потеющие деревья. Конечно, башни сохранились, как сохранились фабрики и ангары для выращивания молодняка и биомашин, а также для переработки новых химических веществ, которые выделяли теперь ариекаи и их дома, слушая ЭзКела. Зато ландшафт крыш, который мы видели сверху, выглядел теперь совсем беспорядочным. Улицы, казалось, стали круче, чем раньше, и разнообразнее: хитиновые фронтоны сменялись недавно возникшими замысловатыми изгибами, похожими на шлем конкистадора.