Живые и прочие (41 лучший рассказ 2009 года) - Касьян Елена "Pristalnaya" - Страница 49

Едва лишь кровать коснулась ножками земли, как Филипп быстро набросил шарф себе на глаза и наклонил голову пониже, чтобы дама случайно не увидела плоскоглазого. Впрочем, эти предосторожности оказались излишними: она смотрела только на своего сына.

— Айтьер! — тихо вскричала она и схватилась за сердце обеими руками. — Дитя мое! Знали бы вы, мой безответственный малютка, как изболелась душа у вашей матери! Да, да, и не перебивайте!.. Это признак непочтительности. Как вы можете вот так, запросто, разбивать весь мой ум и все мои органы для испытывания ощущений — и всё, чем я дышу и получаю удовольствие!.. Ах вы, неблагодарный карапузик!

Айтьер ничего не говорил, только бесстрастно смотрел на госпожу свою мать.

А та прибавила:

— Катанье на телегах — развлеченье для тех, чьи мысли не выше колеса, жизненные устремленья слабы, а дух плетется с самым подлым видом, точно высеченный разливальщик супа!

Видно было также, что вся эта безжалостность — лишь из любви к Айтьеру и что говорится так только ради пользы молодого господина.

Айтьер напомнил:

— Мой отец и дядя — оба были парольдоннерами.

— Так неужели следует повторять их ошибки? — воззвала мать.

Айтьер пожал плечами:

— Вам не стоило так утруждать себя, матушка.

— Кто она? — прошипела вдруг мать. — Кто та женщина, ради которой мой первенец, кусочек моего живота, мясное мое сокровище так отчаянно рискует собой?

Айтьер, помолчав, ответил:

— Она прекрасна.

После этого Филипп понял, что бесконечно уважает Айтьера.

— Ни одна не стоит вас, моя мозговая косточка, — объявила матушка. — Ни одна вас не достойна.

— Возможно, — согласился он и отвел глаза.

— Я ведь предлагала вам в супружество милую Дехану, — напомнила матушка. — Ее родители согласны. Она во всем ровня вам, мой любезный крохотулечка, и живет на шестнадцатом витке, как и мы… Умоляю, отпрыск, не слушайте, никогда не слушайте, когда при вас говорят, что пятнадцатый, мол, в знатности равен шестнадцатому. Вы ведь и сами отлично понимаете, что мы — выше, а те — ниже… Вы ведь не станете совершать глупости, мой дорогой комочек плоти?

— Мужчина идет вслед за своей душой, — сказал Айтьер. — Иногда это выглядит как глупость, иногда — как разумность. Вы будете судить обо мне, когда я прилюдно найду мою душу в теле женщины, матушка.

— Душа мужчины, неразумное мое и сладкое сокровище, — подхватила мать, — столь хрупка и драгоценна, что не следует доверять ее мужскому туловищу. Ибо мужское туловище хоть и выглядит прочным, но постоянно подвергается опасности быть сломанным. Поэтому все разумные мужчины хранят свои души в телах женщин. И самое мудрое тело для хранения мужской души — это тело матери.

— Никогда я не жалел о том, что доверил мою душу вам, — сказал Айтьер. — Однако возраст моей души постепенно изменялся, и вот она покинула ваше тело, дорогая матушка, и вышла на свободу. Нет ничего более страшного и смятенного, чем мужская душа, обреченная быть свободной! — Айтьер оживился, заговорил громче, в его голосе явственно заплясали огоньки пламени. — Юная свобода, матушка, хороша, как девочка с бубном в тонкой руке; но как же быстро взрослеет свобода, как стремительно делается она зрелой! Упустишь время — и вот уже она дряхлая старуха, которую никто не возьмет к себе в дом за ненадобностью… Нет, матушка, не нужна мне горькая свобода! Я сказал моей душе: «Иди — отыщи тело молодой женщины, и в назначенный час я приду за тобой».

— Это ведь не Вицерия с пятнадцатого витка? — прошептала мать.

Айтьер побледнел и ничего не ответил.

А мать не заметила и продолжала:

— И не Лаоника с пятнадцатого? И не…

— Нет, — сказал Айтьер с облегчением. Он потер щеки и поморщился. — Все эти разговоры утомляют меня, матушка. Позвольте мне взойти на крышу вместе с моими новыми прихвостнями и отобедать с ними наедине.

Матушка махнула рукой:

— Что мне с вами делать, несмышленыш! Поступайте, как вам захочется, только постарайтесь не сломать себе шею, потому что это сделает меня поистине безутешной.

И она дала знак служанкам запускать подъемный механизм.

Филиппу очень понравилось обедать на крыше. Под полотняным навесом, разрисованным желтыми и красными спиралями, установили стол и три табурета. Подали блюдо с озером из густой подливы, в которой плавали запеченные целиком упитанные зверьки, и еще одно блюдо с нарезанными тонкими кусочками сыра, и еще связку тонких палочек, и несколько хлебных лепешек. Ко всему присовокупили три кувшина с золотистым хмельным напитком из зерен.

Так выглядит в богатых домах трапеза для молодых людей, объяснила Филиппу Агген. Девочка вкушала ее впервые, а Айтьеру, разумеется, такое было не в новинку, поэтому он показывал пример.

Для начала юный господин взял из связки деревянную палочку, нацепил на нее сыр и воткнул в зажаренного зверька. Агген и Филипп тотчас проделали то же самое, после чего все трое учинили настоящий морской бой в подливе!

Обитатели Золотой Альциаты не раз видели похожие сражения, наблюдая за морем со склонов своей горы, причем аристократы имели гораздо лучшую возможность для созерцания, поскольку жили ближе к вершине и имели лучший обзор.

Зверьки под сырными парусами носились взад и вперед по блюду, разбрызгивая подливу, они сталкивались, шли ко дну, переворачивались или погибали еще как-нибудь, после чего немедленно отправлялись на съедение. Согласно правилам игры, кто потопил корабль, тот его и съедал.

Когда все корабли затонули и были как следует разжеваны и проглочены, настала очередь подливы, которую подобрали хлебными лепешками. А под конец каждый запил съеденное огромным количеством хмеля прямо из кувшина.

Вот так обедают в Золотой Альциате молодые аристократы.

Насытившись и слегка захмелев, Айтьер заговорил:

— Почему вы пришли ко мне на помощь, когда Флодар с друзьями напали на меня?

— Это вопрос-ключ, — отозвался Филипп тотчас же, — а ответ на него будет означать разгадку всего. Если же мы сразу сообщим вам разгадку, то сами останемся без ответов. Поэтому…

Тут Агген сделала Филиппу жест, означающий крайнюю степень угрозы, и заявила:

— Отныне говорить буду я, потому что я лучше умею манипулировать другими людьми и потому что у меня хитрый ум! И ответьте сперва вы на наши вопросы, господин, иначе не получится никакой интриги.

— А что, существует какая-то интрига? — Айтьер усмехнулся.

— Разумеется! Иначе вы не пригласили бы нас к трапезе.

— Ты чрезвычайно разумна — для девочки, переодетой мальчиком, — отметил Айтьер.

Агген расплылась в победоносной улыбке. Она полезла за пазуху и вытащила оттуда один золотой диск. Показала его Айтьеру и тотчас же убрала.

Айтьер застыл, лицо его окаменело. Потом его губы чуть-чуть шевельнулись, и Айтьер сказал просто:

— Отдай.

— Нет, — Агген покачала головой. — Ни за что!

— Отдай, не то отберу силой!

— Вы ведь не полезете за пазуху к девочке? — осведомилась Агген.

— Ты переодета мальчиком. Я всегда могу притвориться, будто принял твой внешний вид за чистую монету. А полезть за пазуху к мальчику ниже меня по происхождению дозволено и воспитанием моим, и всеми принципами.

— Но я — девочка! — настаивала Агген.

Айтьер скрипнул зубами.

— Ладно. Говори дальше!

— Вицерия, — сказала Агген. — Мы знаем имя. Вицерия с пятнадцатого витка.

Айтьер промолчал.

— Ведь это — ваша тайна? — напирала Агген. — Вицерия.

— Вы читали ее письма? — спросил Айтьер.

— Разумеется… Иначе мы не принесли бы их вам, — заявила Агген. — Она вас любит так возвышенно. Будь иначе, мы бы просто взяли себе золото. Но буквы на золоте — они дороже золота. Видите, мой господин, мы ничего от вас не скрываем… Почему те господа напали на вас? Из-за Вицерии?

— Нет, — сказал Айтьер. — Они ничего не знают обо мне и Вицерии… Они вбили себе в головы, будто это я подпилил ось у их телеги, из-за чего у них произошло крушение. — Он помолчал. — Я уверен в том, что это сделал Альфен. Они с Флодаром оба соперничают из-за Вицерии… Альфен хотел выставить Флодара глупцом в ее глазах, только и всего. А Флодар — он действительно глупец. Будь иначе, он бил бы меня не за воображаемое, а за истинное!