Шебеко - Гаврилов Иван Дмитриевич - Страница 64

Экзаменатор — пожилой, добродушный мужчина с тяжелыми веками на глазах, хоть и был «у себя на уме», но явно поддерживал ассистентку — маленькую, щупленькую женщину с тонкими ногами. Она и ростом, и манерой одеваться, и даже поведением смахивала на гимназистку, и прозвище «гимназистка» к ней прилипло, кажись, навсегда…

Историк внимательно взглянул на Колю, и, верно, вспомнив наветы ассистентки, холодно спросил:

— Товарищ Спиридонов, вы почему плохо посещали семинарские занятия?

— Как плохо? Все время ходил, Павел Петрович…

— Вы так думаете?

— А что тут думать? Так оно и есть…

— У меня, к примеру, другие сведения… Причем, они не в вашу пользу… По нашим данным, вы пропустили пятнадцать часов или четвертую часть всех занятий. Что вы на это скажете?

Коле не оставалось ничего более, как прикинуться дурачком:

— Разве это по истории? А я думал, по геодезии.

— Именно по истории, дорогой мой, по истории, — разозлился Павел Петрович и, не слушая его более, в зачетке крупными буквами вывел «удовлетворительно».

Чрезвычайное происшествие — получить «удочку» по истории КПСС. Доселе все студенты группы отхватили «фирменные» оценки. Коля же потерпел фиаско. «Черт бы тебя побрал, Павел Петрович! — Коля в тот момент разозлился не на шутку. — Ежели станешь профессором, то с мягким, легко поддающимся характером тебя «съедят» за милую душу…» Тяжелым шагом оно поплелся из аудитории.

И в пустом, неуютном коридоре главного корпуса к нему подлетел Гена Логунов, который, как и прежде, сторожил его на экзаменах:

— Как сдал?

— Заложила «гимназистка», — в сердцах выпалил Коля. — Чтоб ей в животе было пусто… Светила мне, как и другим, хорошая оценка, а она взяла да сделала мне подножку!

— «Четверку» хоть поставил?

— Откуда? «Гимназистка», наверное, хотела меня вообще завалить… Что-то подозрительно долго она шепталась с Павлом Петровичем перед моей сдачей…

— И тебе он поставил крепкую оценку под названием «удовлетворительно»… — подхватил его мысли Гена. — Так я говорю?

— Совершенно верно. Так оно и случилось…

— Ну, ну, не унывай. Не ты первый и последний… Выживешь. Пошли в кино!

Они махнули в кино. Посмотрели старый, избитый фильм «Свинарка и пастух» и, удовлетворенные тем, что непредвиденные казусы, оказывается, бывают с другими людьми, воротилися домой, в общежитие. В парке имени Маяковского Гена вздумал было познакомиться с двумя городскими девушками, но, верно, смелости у него не хватило, поскольку он лишь махнул рукой, сказав: «Торопятся куда-то…»

На следующий день они засели, причем глухо, за математику. Про преподавателя математики — пожилого старика лет под шестьдесят, строгого и не терпящего малейших возражений студентов, разнеслись страшные слухи. Якобы он мечтает лишь о том, как бы «завалить» первокурсников, чтобы те крепче поняли «почем фунт лиха». В тринадцатой группе, которой первой вышло сие поистине сизифово испытание, этот мучитель, по имени Евгений Васильевич, поставил шестнадцать двоек, иначе говоря, более половины студентам. «И надо же, — удивился Коля, когда услышал подобную весть, — на лекциях он себя ведет просто, будто даже юморной мужик… А на поверку вон как вышло…»

Евгений Васильевич действительно умел себя «поставить». Перед лекцией он имел привычку пошутить, причем его шутки в большинстве своем касались студентов и в этой связи последними принимались охотно. Выказанная черта Евгения Васильевича за недолгое время выдвинула его в ряд самых популярных преподавателей. Первокурсникам по неопытности пришло в голову, что он из тех ученых, которые летают в небесах и «ловят» неизвестные науке формулы. Что земные дела, мол, его не очень-то интересуют. Мудрость проявил в свое время Коля Дулаев, сказав: «Мужик он — себе на уме. Подобные люди — самые вредные на земле…» Разве поверил бы Коля, ежели бы его еще месяц назад предупредили, что Евгений Васильевич — самый жестокий из преподавателей? Не могли совмещаться в нем эти полярно противоположные характеры…

Из глубины Колиной памяти всплыли пару раз высказанные слова математика относительно преподаваемой им науки: «Математика требует усиленного труда, и спрос за нее будет велик…» Но не обратили тогда внимания студенты на столь аморфное предупреждение…

Коля по десять-двенадцать часов в сутки «глотал» формулы, теории, интегральные знаки и прочие доспехи математики. Из них он должен был построить для себя надежный щит от разящего меча Евгения Васильевича. Дела медленно, но верно продвигались вперед. Коле приходилось преодолевать ухабистые дороги, бездонные пропасти и крутые подъемы, которыми стелила путь к себе математика. И подчас ему некогда было заглядывать в сие пропасти, на недоступные вершины, ибо на это требовались неудержимое время, воля наконец. Он за пять отпущенных на экзамен дней обязан был прошагать по сей дороге, неустанно следуя остановкам, «заходам», которые изъявила желание выставить дисциплина. И поскольку поджимало время, бесценное время, Коля галопом проскакал по отдельным, по его представлению, легким местам, подготовив себя для отражения атаки в наиболее уязвимых редутах предстоящей сей битвы.

Усталые и слезливые глаза Евгения Васильевича мимолетно взглянули на Колю, а после вновь уткнулись в стол, на котором в беспорядке лежали экзаменационные билеты и различные бумаги. «Что-то нынче мало «завалов»… мысленно упрекнул себя старик и исподтишка стал наблюдать за щупленький фигурой очередного студента. — Пожалуй, до заветного срока процентов не дотянуть…»

— Давай, дорогой мой, кратко! — миролюбиво предложил Коле Евгений Васильевич и тяжело заерзал на стуле. — Выкладывай суть вопроса, и на этом — точка! А то нынче много развелось любителей поболтать… Математика — она наука точная и сжатая, как стальная пружина…

— Хорошо!

По первому вопросу Коля легко выложил суть теоремы.

— Неплохо! — в пространство кивнула седая голова. — Давай-ка послушаем тебя по второму вопросу…

Коля повеселел. Ему показалось, после первого ответа ярче стали и дневные краски. Воодушевление хлопца перешло на второй вопрос. Старик вновь поощрительно закивал головой.

— А как обстоят у тебя дела с задачей? — мохнатые и белые брови математика испытывающе вонзились в хлопца.

— Плоховатые дела, Евгений Васильевич…

Ни слова не говоря, старик нагнулся над задачей, и его стальные мысли вновь зашагали по дебрям науки.

— Вот здесь-то и вся ошибка! — наконец сказал Евгений Васильевич, мысленно прикидывая в голове: можно ли студента отпускать с миром? Но так и не определив соответственную позицию в том вопросе, прибавил — Интеграл не так упростил… Ну что ты плохо решил задачу? — голос математика был явно миролюбивый.

— Слишком волновался, Евгений Васильевич!

— Это почему же волновался?

— Потому что вы очень строго спрашиваете. Все об этом говорят… Вот я и волновался, что не сдам…

Простые слова студента как по маслу прошлись по сердцу старичка. «Конечно я строгий… И буду строг! Кровь из носа, но чтобы сорок процентов «завалов» были. Это мое кредо: один лишь Бог знает на «пятерку», а я — на «тройку». Студенты, естественно, тянут ниже «тройки»… Но математику все же жаль студентов, что идут на неминуемый «завал», и он с сожалением взглянул на Колю.

— В таких случаях нужно проявить волю, взять себя в руки.

— Не знаю почему, но это у меня не получилось.

— Ничего страшного… получится в следующий раз. Поучи еще немного…

Коля остолбенел. Он думал, что Евгений Васильевич отпустит его с миром и в «зачетке» выведет желанную «удочку», а на деле вышло вовсе наоборот. Он вконец растерялся, чуть ли онемел, все еще продолжая сидеть на месте, когда следовало схватить зачетку да убраться восвояси. Но вот он опомнился, дар речи вновь посетил его, и он побрел в коридор. Однокашники по одному виду Коли определили в нем очередного неудачника. Всего же в группе завалило двенадцать человек, чуточку меньше, чем в тринадцатой. Но это обстоятельство нисколько не радовало Колю — ему-то вышел «неуд»! С глубокой болью в сердце, со своим товарищем, с Геной Логуновым, хлопец взял путь в магазин, «обмыть» расстроенные чувства.