Редкая птица - Катериничев Петр Владимирович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/54
- Следующая
А у этих ведь никаких гарантий, что я не пойду куда-нибудь в милицию и не расскажу обо всех их художествах. То, что они могут представить кассету друзьям, родственникам, – так мне, предположим, начхать, в каких я там видах и позах – меня унизили, заставили… Вот только по какой статье их привлекать – не за распространение же порнографии? Похищение? Что-то не помню я такой статьи в нашем уголовном кодексе. Растление малолетних? Это могут, Малышка – малолетка.
Да это и не важно, как гласит народная мудрость, был бы человек, статья найдется. В любом случае эти ребята (и девчата – невесело усмехнулась я, вспомнив Марту и Доктора) рискуют…
Но что-то не выглядят они ни сильно рисковыми, ни сильно напуганными.
Потому что знают: никто никому ничего не расскажет. Значит, выпускать отсюда ни этих девочек, ни меня не собираются…
Я почувствовала, как мурашки побежали по спине… Меня не выпустят…
Меня просто убьют. Или – чего похуже. Что может быть похуже – я так и не представила, просто лежала в каком-то оцепенении. Так бывает во сне – хочешь убежать, а ноги тяжелые, непослушные… Кричишь, а крика ни ты, ни кто другой не слышит… И тебя – настигают.
Эти ребята – маньяки. Другого объяснения не оставалось. Я металась на кровати, прикусывая одеяло, и едва не стонала от безнадеги – ну надо же!
Потом успокоилась. Лежала вытянувшись, и одна мысль пульсировала в висках: выбраться, выбраться, выбраться!
Как и когда – потом разберемся. А пока – подчиняться, делать вид, что сломлена… Не может же не быть совсем никакого выхода? Я снова горько усмехнулась… На окне – мелкая решетка, дверь – на замке, за дверью – охранники… И – Марта с Доктором. Эту «сладкую парочку» я боялась почему-то больше всего.
Вспомнила, как собиралась на свидание с Володей, как села в машину… Дура!
Ведь этот верзила мне сразу не понравился…
Может, Володя выручит? Он ведь такой сильный! А может, и думать уже обо мне забыл: подумаешь, курортный роман… А может… Я похолодела: если Володя связан с этими…
Я лежала и плакала. Наверное, никогда больше не увижу ни Володю, ни моря, ни людей нормальных… Эти сумасшедшие замучат меня…
Лежала и плакала. И незаметно уснула. Без снов.
– Подъем! – Я вскинулась на кровати и снова легла, натянув одеяло до подбородка. Парень, открывший дверь, кинул принесенную одежду на пол, но уходить и не думал.
– Подъем, Милашка, – снова процедил он, теперь уже приторно-слащаво: похоже, такая манера разговора была обычной для здешних обитателей. – Да запомни, девка: тебя зовут Милашка и никак иначе. У тебя нет другого имени, ты нигде не живешь, ты живешь теперь здесь… Если выживешь…
Моя соседка уже поднялась с постели и, обнаженная, стояла перед ним, опустив руки вдоль бедер. Глаза ее были пусты и равнодушны.
– Доброе утро, Крошка.
– Доброе утро, – еле слышно ответила девушка.
– Можешь пойти пописать. – Парень отдернул занавеску и приглашающе кивнул.
Он не отошел – стоял и смотрел.
Девушка вышла.
– А ты не хочешь?
– Нет! – Я все еще лежала в кровати.
– Ну что ж… Тогда – гимнастика. Утренняя. – Парень нажал кнопку магнитофона, принесенного с собой, сел на стул, вытянул ноги. Девушка начала двигаться под музыку.
– Я же сказал: гимнастика. Для обеих. Крошка, объясни новенькой!
Девушка взглянула на меня, в глазах ее мелькнули страх и сочувствие:
– Вставай! Нельзя! Накажут!
– Обеих, – процедил парень.
– Вставай! Ну, пожалуйста…
Парень расстегнул брюки, вынул член и начал мастурбировать, глядя на танцующую девушку. Снова глянул на меня нетерпеливо и нервно:
– Ну!
А я вдруг успокоилась. Просто что-то изменилось, я поняла – что. Я перестала относиться к этому козлу как к человеку.
Больное общество производит больных людей? Или это время такое, что больные стали господствовать в об-ществе? Я совершенно согласна: в сексе возможно все, если это доставляет удовольствие партнерам. Не важно, Что партнеров больше, чем двое. Но эти ребята балдели не от секса – от того, что унижали и мучили других!
Все это я сформулировала потом. А в тот момент просто поняла, что передо мной не человек, а некое похотливое, глумливое существо, волею случая поставленное повелевать… Я поняла, почему в глазах у Крошки пустота и равнодушие, – она узнала это раньше. Вот только страх… Девушка боялась, боялась Малышка вчера… Я еще не знала – чего, но именно страх заставлял их безропотно подчиняться этой нелюди…
Стыдливость моя совершенно прошла. Я встала и присоединилась к соседке. Мы танцевали, поднимали ноги, наклонялись по его приказам, парень оглаживал себя, чмокал губами, сопел…
– Ну-ка поглядите, поглядите, какой, ка-а-к-о-о-й…
Мальчишечка балдел сам от себя.
Кайф ему поломали.
Марта вошла стремительно, скорее всего – стояла, подслушивала за дверью, и с размаху, сверху, ударила парня между ног длинной резиновой палкой. Глаза его выкатились, он упал на пол и засучил ногами. Лицо стало цвета вареной свеклы, ни вдохнуть, ни выдохнуть он не мог.
Марта удовлетворенно хмыкнула:
– Мудак!
С этим я была согласна.
Дама пнула его носком сапога. Парень уже дышал, но все еще сучил ногами. И получил еще один пинок, на этот раз сильный, под ребра:
– Пошел отсюда!
Кое-как встав на четвереньки, парень выполз из комнаты.
– Как спалось, Милашка? – Я не сразу поняла, что Марта обращается ко мне.
Пожала плечами.
– Напугал, кобель гнусный. – Ласковость в голосе Марты снова вызвала у меня мурашки брезгливости. И снова баба поняла, как смогла:
– Не бойся, девочка, милая Марта тебя в обиду кобелям не даст… Ты такая хорошенькая, такая прелесть… Хочешь сигарету?
– Хочу. Можно две?
Марта хмыкнула, ревниво глянула на Крошку. Бросила две сигареты.
– Смотри, с Крошкой – ни-ни. Живого места не оставлю. На обеих.
И подала зажигалку. Ласковая, нечего сказать. Я закурила. И думала – если взаправду эта жирная шлюха в меня влюбилась, то можно ли это как-то использовать? Но и слов Дока я не забыла: «Марта – психиатр. Хороший психиатр».
Блин, что за дом такой – психи и психиатры, еще более сумасшедшие!
– Одевайтесь и во двор! – приказала она и вышла. Я протянула вторую сигарету Крошке.
– Закуришь?
Девушка прикурила, несколько раз глубоко затянулась, не отрывая сигареты от губ. Выдохнула:
– Классно!
– Слушай, а как тебя зовут по-настоящему? Меня – Лена.
Та усмехнулась невесело:
– А меня – Крошка.
Я пожала плечами: ну Крошка, так Крошка. Может, ей так больше нравится.
– И давно ты здесь?
– А это как считать.
– Слушай, а как ты сюда попала? Девушка затянулась последний раз и ловким щелчком отправила «бычок» в унитаз.
– Милашка, ты вроде не похожа ни на ксендза, ни на батюшку. Что ты меня исповедуешь? Или у тебя работа такая?
Я разозлилась:
– Дура ты!
– Ладно, не обижайся. Может, ты и хорошая девка, а может – подсадка. А может, подсадка я, – почем ты знаешь? Одно тебе могу сказать – не откровенничай тут ни с кем. Выполняй все, что требуют. Иначе – накажут.
– Да что вы все как заведенные: накажут, накажут, накажут!.. Как будто меня тут собираются кормить пирожными и поить шампанским, а если вилку уроню – без сладкого оставят! Ту что – тюрьма, лагерь, пересылка?
– Может, и похуже.
– Ага! Когда тебя насилуют больше пяти человек, постарайся расслабиться и получить удовольствие! Так, что ли?
Крошка глянула на часы.
– Десять минут до построения, – и начала быстро одеваться.
Я залезла под душ, потом набросила на себя коротенькое платьице, – другой одежды парень не принес. Вышли мы вместе с Крошкой.
Ничего особенного не произошло. Всех девушек выстроили у бассейна в шеренгу. Нас было девятнадцать. Я обратила внимание, что половина девочек совсем молоденькие, не старше четырнадцати – пятнадцати лет, а двоим, Малышке и еще одной, темноволосой – по десять – одиннадцать. Сначала вдоль шеренги прошли трое охранников с собаками, потом появился Григорий Васильевич, Тесак – как я поняла, он был там главный. Он тоже медленно прошел вдоль строя, остановился напротив меня.
- Предыдущая
- 25/54
- Следующая
