Черная книга - Эренбург Илья Григорьевич - Страница 56

Немецкие власти жестко контролировали исполнение этого приказа. У Ошера Гофмана при проверке оказалось муки более установленного немцами количества. За это ”преступление” забрали его с женой, детей и стариков-родителей. Их повели за город, заставили выкопать себе могильную яму и всех расстреляли.

Это злодейское уничтожение целой семьи произвело ужасное впечатление на все население Глубокого.

Такое же наказание грозило еще некоторым семьям: Ольмеру, Друцу, Канторовичу, Плискину, Понятовскому и др. У Друца, например, полицейские нашли отруби, которые он не отнес, ибо считал, что они не входят в норму хлеба.

Всех этих людей как преступников арестовали, и только за большую взятку им на этот раз удалось избежать смерти.

С первых же дней своего водворения немцы начали угонять все еврейское население (вплоть до детей) на работы.

Евреев заставляли делать непосильно-тяжелую работу и при этом всячески издевались и мучили их. Были случаи, когда домой ”с работы” приносили людей, избитых до потери сознания. Адвокат Слонимский, Натанзон, Пинтов, Ожинский — были среди этих несчастных жертв. Немецкие надсмотрщики вели себя как властелины с рабами; евреи должны были выполнять самые гнусные их прихоти: петь песни, ходить на четвереньках, подражать животным, танцевать, целовать обувь у немцев и т. д.

Немцы изощрялись во всевозможных издевательствах. Так, например, работавших на вокзале в Крулевщине ставили под водокачку и обливали холодной водой. Очень часто измученных после работы людей заставляли входить одетыми в озеро, ”искупаться”, а потом ложиться на песок и т. д.

Но все это были еще невинные забавы ”арийцев”.

20 октября 1941 года гебитскомиссар объявил, что в течение получаса все евреи должны переселиться в гетто. Вещей нельзя было забирать, только некоторую рухлядь, и то с разрешения специально назначенной комиссии из магистрата.

М. Раяк дает красочное описание этого ”перемещения”.

”Во время переселения весь город выглядел, как базар. Все улицы были загромождены рухлядью. Евреи несли свои жалкие вещи в отведенный для них лагерь — гетто. На улицах был небывалый шум, крик, толкотня. Полиция со своей стороны ”наводила порядок” и била людей прикладами, палками и чем ни попало по головам, рукам и т.п.”

Так совершилось переселение в гетто.

В гетто жили в страшной тесноте, — несколько семейств ютилось в одной комнате. Вся меблировка комнаты обычно состояла из столика и скамейки. Спать укладывались семьями на полу.

Сначала евреям было разрешено в течение двух часов производить покупки на базаре, но потом посещение базара было категорически запрещено. Евреям не разрешалось вообще покупать масло, мясо, яйца, молоко.

Общение с крестьянским населением под страхом смертной казни было запрещено. Но, несмотря на все эти жестокие ограничения, обрекавшие еврейское население на голод, эти каннибальские распоряжения всячески обходились.

Много крестьян, несмотря на грозившую им опасность, передавали и даже сами вносили продукты в гетто. Были случаи, что крестьянки надевали на рукава ”еврейские знаки” и приносили в гетто своим знакомым продукты.

Братья Раяк рассказывают, что крестьянин Щебеко ежедневно тайком доставлял молоко их больной матери.

Крестьянин Гришкевич украдкой приносил капусту, картошку и другие овощи для нескольких семейств — для врача Раяк, для портного Шамеса, для Гительсона и др.

Если такие ”преступления” обнаруживались, то виновные расплачивались жизнью. До смерти избивали людей за найденный кусок масла, за щепотку соли. Эту политику немцы проводили во все время своего хозяйничания.

Жена Залмана-Вульфа Рудермана была задержана и страшно избита за то, что пыталась при возвращении с работы внести в гетто два яйца. В начале мая 1943 г. был арестован и расстрелян мясник Шолом Ценципер. Контроль обнаружил у него в мешке петуха, которого ”преступник” хотел внести в гетто.

Евреям было категорически запрещено есть ягоды...

Трудно поверить, что за несколько съеденных ягод людей преследовали, как за совершение страшного государственного преступления.

Из поколения в поколение портняжила в Глубоком семья Глозманов. Честные труженики, искусные мастера, они пользовались всеобщим уважением и любовью.

У Зелика Глозмана был 10-летний сын Арон. С надеждой смотрел отец на успехи своего первенца. Из школы он приносил только отличные и хорошие отметки; в играх и даже в ”художественной самоде-я-я-ятельности”, — как немного нараспев произносил отец, — он был всегда первым. И портной Глозман с замиранием сердца думал о будущем сына. ”Слава богу, при советской власти все может быть. У Арника золотая голова, того гляди, он выучится на доктора или на инженера”.

Пришли немцы. И уже спустя несколько дней Арчика Глозмана искали по всему городу. Гестаповец Гайнлейт поднял всех и вся на ноги, чтобы обнаружить мальчика, ”преступление” которого заключалось в том, что он принес в платке несколько ягод. Мальчик успел убежать от охраны; и сколько труда стоило родителям — при помощи добрых знакомых — спрятать его.

Впрочем, впоследствии были истреблены и родители и сын Глозманы...

Учитель Давид Плискин работал переводчиком у коменданта Розентретера. Однажды (дело было летом, в конце июня 1943 г.) Плискин подошел к кусту малины и сорвал несколько ягод. Из окна соседнего дома это увидел немецкий инженер из ”ОД”. С пеной на губах, он подбежал к Плискину, начал ругать его последними словами и кричать, что евреям кушать ягоды воспрещено. Плискин обещал впредь строго соблюдать это распоряжение немецких властей.

Ему угрожал расстрел, и только принимая во внимание ”чистосердечное раскаяние” и то, что за него заступилось начальство, у которого он служил, расстрел ему был заменен денежным штрафом... С него потребовали было 2000 рублей, но после долгих препирательств согласились на сумму в 500 руб., которые тут же и были внесены. Когда Плискин вносил штраф в гестапо, он был предупрежден, что при повторении подобного преступления, ему не уйти от наказания, согласно новому закону, грозившему евреям за употребление в пищу ягод, плодов, жиров, смертной казнью.

Н. Краут был ранен, а затем убит за то, что он пытался пронести в гетто в мешочке немного соли.

В марте 1943 г. жандармерия и полиция искала Залмана Флейшера, обвиняемого в том, что он купил у крестьянина кусок масла.

Предупрежденный заблаговременно о том, что его разыскивают, Флейшер сумел бежать...

Но преступление должно быть примерно наказано, и шеф жандармерии Керн распорядился забрать первых встречных евреев и их примерно наказать. ”Ответчиками за грехи” Флейшера оказались Лейвик Дрисвяцкий и его 18-летний сын Хлавнэ, а также Липа Ландау.

Дрисвяцкий в апреле 1942 г. во время ”акции” потерял своего старшего сына Овсея. Потеря старшего сына — способного и образованного юноши — глубоко потрясла отца. Жизнь потеряла для него ценность, он никак не мог придти в себя. Сам Дрисвяцкий был всесторонне образованный человек: талмудист, математик и лингвист; в Глубоком он был всеми уважаем и любим.

Липа Ландау тоже был человеком с высшим образованием, остроумный собеседник, шутник. В июне 1942 г. во время ”акции” немецкие палачи убили его жену и детей. Сам он спасся чудом: он выполз из ямы смерти из-под груды трупов. Долго он скитался по лесам и полям, наконец, он добрел до Глубокого и здесь остался.

В Глубоком он сдружился с Дрисвяцким, и они коротали вместе немногие часы отдыха.

И вот однажды их схватили, повели в гестапо, мучили всю ночь, а под утро погнали в кровавые Борки — место казни. Так немецкий ”закон” отомстил за кусок масла, ”незаконно” пронесенный Залманом Флейшером.

С декабря 1941 г. началось систематическое истребление еврейского населения, обозначаемое немцами кратким страшным словом ”акция”.

В раннее декабрьское утро гестаповцы ворвались в дома и без всяких объяснений стащили с постелей несколько десятков человек. Этих людей — по их определению ”ненужный элемент” — они заставили голыми идти по лютому морозу.