Отрава - Вудинг Крис - Страница 40
- Предыдущая
- 40/54
- Следующая
Все это нереально. Абсолютно все. Отрава жила в волшебной сказке и была такой же марионеткой, как остальные. Все решения, которые она приняла, все усилия, которые приложила и та боль, что пришлось вынести, были только иллюзией собственной воли. Но это не ее. Просто так надо по сюжету.
Действительно ли то, что она делала, было ее выбором или то была лишь иллюзия самостоятельности?
Слишком тяжело. Земля ушла из-под ног, весь мир опрокинулся и кубарем полетел в бездну. Все стало бессмысленно. Ничто не имело значения. Какая разница, если она все равно плясала под чью-то дудку? Как она могла теперь принимать решения, зная, что это только воля автора, что ей кажется, будто она выбирает сама?
В самом деле, какая разница, что будет? И она осталась в постели. Большую часть времени Андерсен спал у нее на животе. Брэм, Перчинка и Парус по очереди сидели рядом, постоянно разговаривали с ней, спрашивали, что произошло, почему с ней такое творится. Но девушка не отвечала. Брэм, очевидно, пришел к выводу, что Отрава узнала о смерти Азалии и сходит с ума от горя. Отраве хотелось засмеяться. Смерть Азалии в сравнении с этим ничто. Какое вообще ей теперь дело до Азалии? Ведь сестренка – такая же выдумка, которая играет свою маленькую роль.
Но ей было дело. Вот в чем суть. Даже после того, что она узнала, жизнь – как таковая – продолжалась. Отрава по-прежнему чувствовала на щеках следы слез. Чувствовала теплого кота, который дремал на одеяле. Она по-прежнему переживала потерю Азалии и знала, что бросить сестру на произвол судьбы было бы страшным предательством. Не важно, сколько раз она повторяла себе, что всё – лишь фантазия, сердце не могло смириться с этим. Как бы ни было больно, но у Отравы еще оставались силы.
Проходили дни. Хотя, может, только часы или целые недели. Кто знает, насколько время искажается в волшебных королевствах? Парус читал Отраве свои старые книги, не осознавая горькой иронии того, что читает сказки, в то время как они сами живут в одной из них. Неужели все герои этих книг – тоже живые, как Отрава и все, кого она знает? И сказочные персонажи тоже думают, что существуют на самом деле… А как же Иерофант, творец ее мира? Может, он – тоже плод чьего-то воображения, а сам об этом не подозревает? Хорошая бы получилась шутка! Как два зеркала, которые поставили друг напротив друга. Бесконечные отражения, миры в других мирах, без начала и конца.
От одной мысли об этом можно сойти с ума.
Парус все время рассказывал Отраве что-нибудь забавное, надеясь заинтересовать ее делами замка. Некоторые правители уже разъезжались, обозленные и разочарованные. Они поняли, что Иерофант так и не примет их. Гругарот уехал вместе со своей свитой троллей. Но Элтар оставался непреклонен и уже начал сыпать угрозами, требуя приема.
Отрава почти не слушала Паруса. Она даже не ела с тех пор, как слегла в постель, и ничего не пила. Девушка выглядела болезненно бледной, и от нее даже пахло болезнью. Длинные черные волосы спутались и жирными прядями свисали на лицо. Она начала бредить во сне. Ее друзья ах, какое бессмысленное теперь это слово – пытались уговорить ее поесть хоть что-нибудь. Но аппетит пропал, и даже голод был только тупой далекой болью, ноющей где-то внутри.
И Отрава была настолько поглощена своим горем, что не заметила происходящего вокруг, пока оно не стало слишком явным.
Однажды, когда Парус читал ей, девушка произнесла первые осмысленные слова с тех пор, как заболела.
– Парус… – прохрипела она. Старик тут же поднял глаза, и в его глазах засветилась надежда.
– Парус, ты болен. Он на самом деле был болен. Теперь она увидела это. Впалые щеки и глаза, истощенное тело, дряблая кожа. Как будто бы это он голодал, а не она. И потом… это нечто большее, чем просто недоедание. Что-то еще было в его состоянии, что-то помимо болезни и физической слабости. Но она ушла в забытье от голода и ничего не поняла.
– Мы все больны, Отрава, – сказал Парус. – Перчинка и Брэм тоже? – Тревога кольнула в сердце Отравы. – И Андерсен?
– Все. Слуги, архивариусы, даже короли и королевы. Даже Элтару плохо.
– Что случилось? – прошептала девушка. – Что происходит?
– Не знаю. Словно замок наполнился призраками. Вокруг безразличие, все… устали. Целители не могут понять причину. Они говорят о чуме или иных недугах, но дело в другом… Оно даже в стенах… сам замок ослабел, стал бледным… не таким крепким, как раньше, – Парус вздохнул. – Как будто все угасает, растворяется…
– Но… – начала Отрава, – как… – Не знаю… не знаю… – прошептал Парус. Он был сам на себя не похож – не тот твердый, живой Парус, какого она знала. Он поднял голову и устало посмотрел на девушку.
– Отрава, я слышал, о чем ты бредила во сне. Это бессмысленно… я… я не понимаю… Перестань так делать.
– Я? – Отрава была настолько ошарашена, что даже не смогла рассердиться. – Я ничего не делаю. Ничегошеньки, просто лежу. – Как ни странно, она еще могла шутить, пусть и не очень удачно.
– Ты… ты говорила о сказках. Что тебе сказал Иерофант? Что он сделал?
Но Отрава думала о словах Горюна, которые тот произнес в своей хижине у озера. Как мир изменился в худшую сторону, когда он отказался от своей роли и попытался придумать себе другую жизнь. «У меня тоже была история, но мне она не понравилась, и я решил все изменить. Не стоило этого делать». Он не стал объяснять, что это значило. Мол, не время еще. Но сейчас все встало на свои места.
– Это из-за меня, – сухими губами произнесла она. – Из-за меня. Я виновата.
– Как? Почему? – Боль в голосе Паруса камнем легла на ее сердце.
– Я перестала подчиняться, – ответила девушка.
– Кому? – спросил Парус. Отрава приподнялась на локте. – Ты не видишь этого, Парус. Не видишь, потому что не хочешь. Но все это сказка и больше ничего. Ее придумал Иерофант. Не хочу быть пешкой в его игре, с которой можно делать все, что заблагорассудится. Если я не могу решать за себя, то вообще ничего не буду делать. Если я не могу действовать по своей воле, – девушка опустила глаза, – уж лучше умереть.
Она видела, что Парус поник, но всеми силами пытался понять ее слова. Отрава представила ему невероятную картину мира, которая была выше его понимания.
– Не понимаю, – сказал он. – Я не… я не знаю, как это связано с… недугом, поразившим нас. Но я вижу, что это имеет отношение к тебе, Отрава. Что здесь такого ужасного, что ты не хочешь больше жить? Разве ты не понимаешь, что обрекаешь и нас на смерть?
Отрава бы заплакала, если бы у нее остались еще слезы.
– Вы выдумка, вы все. И я тоже… – Как ты можешь так думать? – воскликнул Парус, вдруг оживившись. – Мы чувствуем, мы любим, плачем, страдаем, приносим себя в жертву… Если это не жизнь, то что же? Чем ты это можешь назвать? С чего ты взяла, что Иерофант может каким-то образом тобой управлять? Разве ты не принимаешь свои решения? Ты же сама решила отправиться в это путешествие.
– Не знаю, правда ли это, – ответила Отрава и опустилась на подушки. – Мне нужно доказательство того, что моя самостоятельность – иллюзия, и вот, пожалуйста, посмотри, что происходит, если я отказываюсь ему подчиняться. Сказка рассыпается. А может, я хочу сдаться?
На это у Паруса не было ответа. Отрава перевернулась на другой бок спиной к старику, и, в конце концов он ушел.
Они часто приходили к ней с тех пор, как она снова заговорила. Им казалось, что это хороший признак, но все было совсем наоборот. Отрава просто хотела попросить прощения за то, что происходит. Брэм и Перчинка, как и Парус, ничего не понимали, но умоляли ее поесть, чтобы набраться сил. Они сами умирали, растворялись, превращались в ничто, в то время как сказка вокруг Отравы заканчивалась. И как ей теперь вырваться из пропасти, в которую она провалилась? Как жить с сознанием того, что она – выдумка? Отрава терпела слезы Перчинки и молчание Брэма, не зная, что хуже. Но она не хотела поддаваться. Лучше умереть, угаснуть вместе с ними, и тогда все закончится. Этот выбор Отрава сделала для себя. И если ее смерть нарушит планы Иерофанта, значит, так ему и надо. Он сам придумал такого упрямого персонажа. Чем сильнее ее толкали, тем сильнее она сопротивлялась.
- Предыдущая
- 40/54
- Следующая
