За бортом жизни - Хоум Стюарт - Страница 23

Длинный чёрный плащ висел на крючке. Моя рука потянулась к нему, очевидно, непроизвольно. Я надела плащ, его фалды упали к моим ногам. Я посмотрела в его лицо и тут же осознала, что от меня исходит какая-то сила — а именно, способность быть собой. Его глаза расширились, и я потерялась в их бездне. Он двигал рукой, делая со мной, сама не знаю что, выбивая почву у меня из-под ног, так что я рухнула на пол. Где я упала, там и осталась лежать, без какой-либо надежды подняться.

Я не могла понять, что со мной случилось. Возможно, на мне были какие-то внешние признаки смерти, так говорили мне мои инстинкты. Я чувствовала себя так, как могла бы себя чувствовать мёртвая женщина.

Так раньше, в минуты раздумий, я представляла себе ощущения мёртвого человека. Это вовсе не бесспорно — то, что сознание обязательно гаснет вместе с гибелью нашей смертной оболочки. Я не переставала спрашивать себя, не умерла ли я — этот вопрос мучил меня беспрестанно. Неужели тело умирает, а сознание, «Я», эго, продолжает жить.

Шли часы. Мало помалу тишина отступала. Звуки дорожного движения, спешащих шагов, жизни стали предвестниками утра. На улице щебетали воробьи, мяукал кот, лаяла собака, был слышен стук колёс тележки молочника. Солнечные лучи проникали сквозь ставни и становились всё ярче. Всё ещё шёл дождь, время от времени он стучал по оконному стеклу. Ветер, должно быть, сменил направление, потому что впервые послышался звук боя далёких часов, пробивших восемь раз. А потом, с промежутками длиною в целую жизнь, часы пробили девять — десять — одиннадцать.

Чьи-то страшные глаза посмотрели мне в лицо. Не знаю, жива я была или мертва, но подумала про себя, что это не человек. Это чудовищное создание было ни на кого не похоже. Пальцы сжали мои щёки, проникли мне в рот, они прикоснулись к моим открытым глазам, закрыли мои веки, потом снова их открыли и — о, ужас — в мой рот проник язык — какой-то злой дух проник в меня под видом поцелуя. Потом оккультный сутенёр медленно встал.

Он оставил меня. Я услышала, как открылась и захлопнулась дверь, и поняла, что он ушёл. Он ушёл на весь день, и, как мне казалось, навсегда. Я не знала, вышел ли он на улицу, но, похоже, он так и сделал, поскольку дом казался пустым. Много раз за этот долгий и скучный день, люди снаружи пытались привлечь внимание кого-нибудь внутри. Машины подъезжали к воротам, останавливались, за этим следовали более или менее усердные звонки в дверь. Но всякий раз эти усилия оказывались тщетными.

Проститутка, работавшая на моего сутенёра, сама открыла дверь в дом. Она была ростом выше среднего, стройная и необыкновенно изящная. Хотя двигалась она вяло, ничто в её облике не говорило о болезни. Выглядела она сияющей. Черты её лица были миниатюрными и красивыми. Её глаза были большими, тёмными и блестящими. Её волосы были прекрасны. Никогда я не видела таких восхитительно густых и длинных волос, спускающихся на плечи. Они были красивыми и мягкими, насыщенного каштанового цвета с золотистым отливом.

Таня Гиббс объяснила, что ужесточившиеся нападки со стороны полицейских делали невозможным работу в обычных местах. Девочки перебрались на восток, к кладбищу Тауэр Хемлетс, где одетые, как вдовы, они могли торговать телом, не опасаясь полицейских. Я должна была пойти с Таней на кладбище. Мы будем заниматься проституцией. Но для начала меня надо было проинструктировать насчёт ещё более важного задания. Клиент, которого я использовала в качестве дьявольского воплощения Смита, был настоящей человеческой инкарнацией Озириса. Поскольку я так неосторожно убила бога солнца, меня надо было посвятить в таинство его воскрешения.

Мне вручили знамения и ключи, поведали песнопения и заклинания, дали различные магические инструкции. Как только я освоила теорию и практику египетской некромантии, мы с Таней оделись в чёрное кружево, и пошли на кладбище Тауэр Хемлетс. Было темно. Тело Озириса лежало на могиле. Таня склонилась над ним; её сладкие уста прикоснулись к его лбу. На него струился запах её дыхания и волос. Свет её великолепных очей пытался добраться до его души и прочитать написанный там ответ. Бог умер, но вскоре воскреснет.

В конце концов, зашевелилась рука, но демонический труп, который я так великодушно реанимировала, перевернулся и умер прямо в момент своего воскрешения. Простой смертный не смог бы вынести ужас этого зрелища. Даже вернувшаяся к жизни мумия не могла бы выглядеть настолько ужасно, как солнцеликий бедняга Озирис. Я чуть не упала на землю от истощения и крайней слабости. К ощущению ужаса примешивалась горечь разочарования. Мечты, которыми я жила и дышала, теперь стали моим кошмаром — и перемена была так быстра, крушение таким необратимым!

Оставив фарс с воскрешением Озириса — наверное, я неправильно произнесла какую-то важную фразу в своих песнопениях — я стала искать другое интересное занятие. На тропинке в лунном свете я увидела странную процессию. Она двигалась быстро, но бесшумно. Четверо мужчин несли траурный паланкин, поддельный похоронный кортеж на самом деле представлял собой охотников до женских прелестей. Когда паланкин остановился, из длинной тёмной тени, которую он отбрасывал на землю, передо мной появилась женщина. Её фигура была скрыта под свободными фалдами чёрной накидки.

Черты её лица прятала чёрная вуаль, были видны лишь тёмные мрачные глаза. Она была высокой и держалась по-королевски. Один из мужчин увлёк её подальше от группы в близлежащие заросли нецветущих хвойных деревьев — мистические растения, никогда не меняющие цвет тёмно-зелёных листьев и постоянно меняющие оттенки своей чёрно-серой, осыпающейся коры. Некоторое время я смотрела на очертания двух человеческих фигур, едва проглядывавших сквозь просветы в листве. Она стояла на коленях, он стонал. Минет — это дело доверия.

Повернувшись, я увидела стоящего рядом со мной мужчину, которого раньше не замечала. Когда он шёл ко мне, его ноги ступали по дёрну беззвучно. Его одежда была траурной и мало отличалась от одежды его приятелей, как по покрою, так и по цвету Тёмный костюм, белая рубашка, чёрный галстук. У него были черты лица хищной птицы. Орлиный клюв и глаза грифа. Его щёки были впалыми. Его руки — скрещены на груди. Его ширинка была расстёгнута, и из неё выглядывал вставший член.

В скелетоподобной фигуре этого клиента было что-то, что наталкивало на мысль о змеиной гибкости и силе. Когда его голодный пристальный взгляд встретился с моими изумлёнными глазами, я импульсивно отстранилась, повинуясь инстинкту самосохранения. Заметив моё отступление, мужчина склонил голову в знак покорного приветствия и показал двадцатку, которую он держал в правой руке. Я взяла деньги и, задрав юбку, легла на прямоугольную могильную плиту. Скелетоподобный мужчина приблизился, и я натянула ему на член презерватив. Через мгновение он был во мне, проливая своё семя в резинку.

Один из клиентов зашёл в паланкин, и шлюха в вуали закрыла за ним чёрную штору. Блудница оглянулась на меня и подняла свою вуаль. Лицо, на которое я смотрела, было строгим, но необыкновенно красивым. На нём не читалась ни молодость, ни старость, только красота, зрелая и царственная, как у мраморного изваяния Деметры. Женщина опустила свою вуаль и, пройдя в мою сторону несколько шагов, остановилась на некотором расстоянии от меня. Там, где она стояла, луна полностью освещала её худощавую фигуру, её лицо, решительное, весёлое и гордое, не смотря на впалые щёки и болезненный цвет лица.

Проститутка повернулась и пошла обратно к паланкину. Жестом подозвав одного из мужчин, она обняла его рукой. Вместе они взяли сундук и горючее из её транспортного средства. Дрова разложили там, где кладбище лучше всего освещалось лунным светом — часть их сложили для костра, остальное свалили в груду рядом, на всякий случай. И вот она встала, сложила руки под накидкой, её тёмный силуэт казался ещё темнее в лунном свете, обелившем землю, с которой она поднималась медленно и изящно.

Я молча смотрела на. то, как она тихо совершала свои странные приготовления. На земле она чертила широкий круг коротким прутом, на конце которого была губка, пропитанная воспламеняемой жидкостью, так что бледный, колыхающийся огонь следовал за маршрутом, начерченным прутом в руке проститутки, сжигая траву, по которой он пробегал, и замыкаясь в отчётливом кольце. В этот круг были помещены двенадцать маленьких ламп, жгущих ту же жидкость, из того же сосуда, и зажжённых тем же прутом. Свет, испускаемый этими лампами, был даже более ярким, чем тот, которым был так чётко начерчен круг.