Прилив - Льювеллин Сэм - Страница 9

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая

Я направил «ситроен» под арку из позолоченной ковкой стали и въехал на конный двор. Мужчина в голубой куртке подравнивал там безупречный желто-белый гравий. Даже по меркам международных суперзвезд это был солидный материал.

Холодок в моем желудке усилился. Возможно, Мано-де-Косе был как раз тем домом, что ассоциируется с испытывающим финансовые затруднения яхтсменом.

Я вышел из машины, прохрустел по гравию ко входу и подергал шнурок звонка. У двери стоял желтый мотоцикл. Откуда-то из глубины дома доносился неясный глухой шум. Никто не открывал.

Я позвонил еще раз — и опять никого. Позади меня, во внутреннем дворе, уже никого не было. Человек, ровнявший гравий, куда-то исчез. Над моей головой, щебеча, летали ласточки.

Вдруг раздался крик.

Кричала женщина, голос был приглушен расстоянием. Его перекрыл мужской — отрывистый и с южным акцентом. Он звучал резко, с нажимом. Я повернул ручку двери и вошел в дом.

Помещение начиналось выложенным каменными плитами коридором, довольно длинным: его стены сходились в перспективе. Голоса звучали на повышенных тонах. Женский — был исполнен ужаса. Я побежал.

В конце коридора виднелись каменные ступеньки лестничного марша. Незамысловатая дверь, должно быть, комнаты для прислуги, открылась в бело-золотой холл с двойным, лирообразно изогнутым лестничным маршем, ведущим на второй этаж. Шум доносился из комнаты за холлом. Мужчина сыпал проклятиями. Раздался хлопок ладони по телу.

— Ну что ж, хорошо, — угрожающе прорычал мужской голос, подобно переставшему лаять и решившему укусить псу. Послышался грохот металла по камню. Женщина пронзительно закричала. Я распахнул дверь.

Это была одна из тех маленьких гостиных, что анфиладой опоясывают величественные французские дворцы. Над большой каминной доской висела не слишком хорошая современная картина крупного формата. Несмотря на жаркий день, в камине тлели поленья. На них стояла женщина; она сопротивлялась.

Мужчина нависал над ней. Он был маленького роста, с узкими бедрами короля диско и лицом избалованного греческого Бога: нос слишком прямой, губы слишком похотливы; с трехдневной щетиной на квадратной челюсти и ниспадающей на глаза черной как вороново крыло челкой.

— Ну что, Бьянка, созрела? Где он? — пытал мужчина.

Он услыхал, как я вошел, и резко обернулся — угрожающий рефлекс, знакомый мне по боксерскому рингу в школьные годы. Я миновал его, схватил женщину за руку и вытащил ее из камина.

Она стояла на каменной плите и стряхивала пепел со своих кожаных брюк.

— Все в порядке? — спросил я.

Женщина кивнула. Она выглядела словно цыганка с картины Гойи: длинные черные волосы, прозрачная кожа, подрумяненная на скулах. Ее темно-синие глаза блестели от гнева.

— Так где он? — не обращая на меня внимания, упрямо повторил «милый паренек».

Я не знал, кого он имел в виду. Женщина подошла ко мне, встала рядом и чуть сзади.

— Это животное, — сказала она, — утверждает, что разыскивает господина Леду.

Бьянка нахмурилась.

— Разве ты — Мик Сэвидж? — спросила она.

Этого было вполне достаточно. Я поднял телефонную трубку. Она хотела сказать «не надо», но передумала.

— Положи трубку, — приказал «милый паренек».

Я набрал номер сто семь: «экстренная помощь».

«Милый паренек» сунул правую руку в боковой карман своей кожаной куртки мотоциклиста.

— Алло! — услышал я в трубке.

Он уже вынул руку из кармана. В ней был зажат длинный стальной нож, который отливал серебром в солнечных лучах.

— Алло! — повторили на том конце провода.

— Положи трубку, — угрожающе процедил парень. Его глаза с причудливой пеленой горели.

Сразу как-то похолодало. Я мягко, не производя резких движений, опустил трубку на рычажки. Парень направился ко мне. От него слабо пахло потом. Он намотал телефонный шнур на руку и дернул — тот выскочил из стены со звуком пробки, вылетающей из бутылки.

Из камина торчала кочерга размером с опорный крюк. Женщина подняла ее и швырнула. Кочерга волчком крутанулась в воздухе и ударила парня по плечу. Он осел и растянулся на сияющем паркете. Корчась от боли, он все еще сжимал в руке нож. Пять лет, проведенных в цирке «Кракен», приучают вас не иметь неприятностей с клинками. Ногой я припечатал его кулак к полу.

Он издал не то вопль, не то стон. Пальцы его разжались, и нож со стуком выпал. Я поддал его носком, нож отлетел и глухо ударился об отороченный позолотой плинтус. Я спикировал за ним. Где-то звенел звонок, издавая тот самый глухой звук, что я слышал, когда терзал шнурок у входа. Мои пальцы сжали нож. Хлопнула входная дверь. Стиснув рукоятку, я поспешно поднялся, ощущая глухие удары сердца.

«Милый, паренек» ретировался. Его огромные ботинки простучали через холл и вдоль коридора. Женщина прислонилась к одной из опор каминной доски. Гнев оставил ее, лицо посерело.

— Вы обожжены? — спросил я.

Она вытянула свою правую руку, изящную, смуглую и мускулистую, с золотым плетением браслета на запястье. Выше браслета виднелась широкая полоса блестящей, сморщившейся кожи.

— Слегка, — сказала она.

— Чего он добивался от вас?

Она пожала плечами. Ее глаза были невинны, как безоблачное небо. Где-то в дальней стороне дома хлопнула входная дверь.

— Присядьте, — предложил я.

Рука ее дрожала.

— Не хочу.

Из холла послышались шаги. Дверь распахнулась. На пороге стоял опрятный усатый человек в костюме, позади него маячили еще трое в таких же опрятных костюмах. Усатый держал в руке толстый, официального вида конверт, словно щитом прикрывая им свою грудь.

Он посмотрел на нож в моей руке, затем на меня самого. У него были строгие, смахивающие на две черные пуговицы глаза.

— Где господин Тибо Леду? — спросил он.

— Во всяком случае, не здесь, — отрезал я, складывая нож и засовывая его в карман.

— Притворяться бесполезно, — настаивал усатый.

— Вы кто? — поинтересовался я.

— Жан Лома. Банк «Кахо».

— И какое у вас дело?

— Частного характера. Оно касается взаимоотношений господина Леду с банком.

Женщина откинула волосы с лица и вызывающе дернула подбородком.

— Как вам уже сказали, господина Леду здесь нет. Будьте добры покинуть помещение, — изрекла она.

В ожидании дальнейших событий мой желудок отвердел, как рифленое железо.

Зловещая улыбка тронула усы господина Лома.

— Весьма сожалею, — сказал он, — но это я вынужден просить вас покинуть дом.

Лома вскрыл конверт.

— В соответствии с данным предписанием я пришел, чтобы вступить во владение Мано-де-Косе.

— Merde[10], — выдохнула рядом со мной женщина.

«Вот так дела! — подумал я. — Прощайте, „Яхты Сэвиджа“! Тибо, шельмец, где ты?»

— Так не изволите ли оказать мне честь и удалиться? — вопросил Лома.

Банк «Каренте» разыскивал Леду в ресторане, банк «Кахо» — в Мано-де-Косе. А вооруженные ножами парни — повсюду, где был шанс найти его. Когда и те и другие выстраиваются в одну очередь, судостроители голодают. Я ощущал себя столетним стариком.

— Предъявите ваши документы! — потребовал я.

— Вы англичанин? — поинтересовался он.

— Ирландец.

Лома показал документы.

— Теперь все в порядке, не так ли? — перешел он на английский.

— В общем, да, — пожал я плечами.

— И мне предъявите! — потребовала женщина. Она достаточно близко подошла к Лома и заглянула через его плечо.

— Это неправда! — произнесла она совсем иным, чем прежде, мягким тоном. И нахмурилась: недовольный взгляд невинности.

— Боюсь, что правда, — с важным видом возразил господин Лома. Он уже отметил тот факт, что находится в присутствии красивой женщины.

— Хорошо. — Она обхватила мою руку и прислонилась к плечу. Это был однозначно интимный жест. Я в недоумении взглянул на нее. Ее левый глаз — тот, что находился подальше от господина Лома, — заморгал, что можно было расценить как подмигивание.

• Предыдущая
• 9/72
• Следующая