Танцующая с Ауте. Трилогия - Парфенова Анастасия Геннадьевна - Страница 46

• Предыдущая
• 46/295
• Следующая

Какая оперативность! Обычно требуется не меньше недели, чтобы собрать Лиран-ра всех Домов, и еще столько же, чтобы убедить отвлечься от внутренних склок и выслушать кого бы то ни было. Аррек, я вновь недооценила тебя. В который раз.

Только Доррин открывает рот, чтобы задать наконец свои вопросы, как Вероятности в зале вновь пошли резкими волнами. Вспышка абсолютной темноты, пронзенной стальными молниями: распахнув стальные крылья, с потолка резко планирует Ллигирллин. В нескольких сантиметрах над полом вдруг изгибается, взмывая вверх, и замирает передо мной в воздушном эквиваленте коленопреклоненной позы. Серебристо-белые волосы падают на лицо, пряча усталое, опустошенное выражение серых глаз. Люди вряд ли что-нибудь заметили, но мне ясно видно, чего папиному мечу стоила эта битва. После танца с боевой звездой северд-ин я была в лучшем состоянии, чем она сейчас. Резкий, очень сложный и очень четкий сен-образ вспыхивает на мгновение, вмещая в себя длинный и страшный рассказ о смерти двенадцати дарай-воинов. Великая Ауте! Это уже не просто воинское искусство, не просто мастерство, это что-то запредельное. Еще несколько дней назад скажи мне кто, что подобное возможно, я бы рассмеялась ему в лицо. Северд-ин рядом с этой маленькой усталой женщиной выглядят неумелыми подростками, впервые взявшими в руки деревянный меч.

Как?

Разделяй и властвуй, девочка, разделяй и властвуй. Если не можешь справиться с дюжиной одновременно, разбросай их по разным Вероятностям и добей по одному.

Аа-а…

Протягиваю руку, касаясь белоснежных волос. Тут же начинаю перекачивать ей свою энергию. Может, в Целительстве я мало что понимаю, но на банальное «переливание крови» этих познаний хватит. Облегченная улыбка на сером от изнеможения лице, и в следующее мгновение мои пальцы смыкаются на белоснежной рукояти изящного меча. Подхватываю узел, который она с собой притащила, и аккуратно пристраиваю отцовское оружие у себя за спиной. На поясе ощущаю тяжесть какого-то прибора. А, один из тех ключей, которыми арры открывают проходы в своем дворце. Так вот как Ллигирллин вернулась сюда. Что ж, лишним не будет.

Только теперь замечаю ошеломленную тишину в зале. Что на этот раз?

Доррин мужественно прочистил горло:

– Антея-эль, вы не представите нам свою… э-ээ… спутницу?

Возмущенно фыркаю в ответ:

– Это не спутница, это мой меч и мой друг! Для чужих она известна как Поющая.

Пока люди переваривают это заявление, резким толчком отправляю к ним сверток, оказавшийся при ближайшем рассмотрении окровавленным дарайским плащом, в который завернуты двенадцать мечей.

– Возвращаю принадлежащее вам. И примите мои соболезнования. Эти двенадцать не должны были умирать по приказу того, кто поклялся их защищать.

Доррин сначала кажется встревоженным этим неожиданным жестом, затем успокаивается. Все присутствующие наконец соображают, что у народа, чье оружие имеет привычку время от времени превращаться в очаровательных женщин, должно быть особое отношение с орудиям убийства. А еще через секунду до них доходит смысл моих слов. Двенадцати дарай-воинам было приказано убить меня, и теперь они мертвы, а на мне нет даже царапины. Страх, до этого лишь ненавязчиво напоминавший о себе, охватывает здешних жителей. Морщусь от накатившего вдруг эмпатического шторма. Что ж, по крайней мере, теперь мои слова воспримут всерьез.

Чувствую, как знакомая слабость начинает вновь накатывать. Ллигирллин. Сколько еще силы я смогу ей дать? Упрямо сжимаю зубы. Столько, сколько нужно.

– Не будет ли кто-нибудь так добр проводить меня в мои покои?

Вперед вылетает темнокожая женщина с медового цвета волосами и ярко-зелеными глазами. Черный перламутр. Красиво. Позволяю Вероятности поглотить себя и в следующий момент оказываюсь в уже почти родной мне красно-черной комнате. Дарай-леди отвешивает низкий поклон и спешит удалиться от греха подальше. Не могу сказать, что особенно виню ее.

Итак, раунд первый я, кажется, пережила. Что дальше?

За спиной чувствуется полусонное шевеление.

Бережно расстегиваю ремень и снимаю ножны. Укладываю меч на небольшой, но выглядящий удобным диванчик, делаю шаг назад.

Плавный изгиб меча затуманивается, теряет очертания. Под черным покровом ножен что-то дрогнуло, изменилось, и миниатюрная женщина сонно вытягивается на диване. Удивительно, как такое коренное изменение может быть одновременно настолько узнаваемым. Даже человек, не умеющий видеть внутреннюю сущность, без труда отметит идентичность серебристого клинка и изящной воительницы. Тому же, кто может пользоваться не только глазами, вообще трудно заметить разницу.

Ее кожа чуть отливает металлом, остро отточенные когти сверкают светлым серебром. Узкий черный костюм кажется мягким и удобным, но я знаю, что это скорее доспехи, чем одежда. Как, впрочем, и любое платье эль-ин. Короткие прямые волосы, безупречно белые, с серебряными прядями. Лицо… лицо, в котором нет ничего детского, узкое, хищное, с острыми скулами, тонким ртом и глазами цвета чистейшей стали. На лбу, между тонкими бровями вразлет, горит внутренним светом небольшой камень, того же светло-серого, почти белого цвета, что и глаза. Точеная линия подбородка подчеркивает безупречность шеи и тонкое изящество рук. Очень маленькая для эль-ин, почти на две головы ниже меня, но, несмотря на кажущуюся хрупкость, язык не поворачивается назвать это тело слабым.

Мои глаза отдыхают, скользя по отточенным тысячелетиями чертам. В Ллигирллин нет правильности и совершенства, которые поражают в дараях, но она излучает такую внутреннюю силу и цельность, что понятие «красота», кажется, переходит на новый, недоступный осознанию уровень. Ее красоте присуща та завораживающая и тревожащая дисгармония, которая присуща всем эль-ин и по которой я так истосковалась. А вообще-то чуть тронутая чернью завершенность древнего клинка – вот и все, что можно сказать о ее внешности.

Обрамленные белоснежными ресницами глаза наконец приобретают осмысленное выражение, фокусируясь на моем лице. Зрачки сужаются, взгляд становится серьезным. Она поразительно быстро восстанавливается. Вспоминаю, чего мне стоило прийти в себя после подобного потрясения, и зябко ежусь.

Серебристые губы трогает улыбка:

– Я гораздо старше вас обоих, девочка, и запас прочности у меня побольше. Трудно протянуть несколько тысячелетий, ведя подобный образ жизни, если не умеешь быстро самоисцеляться.

Пытается сесть, опираясь на все еще чуть подрагивающую руку, затем без сил откидывается на подушки.

Я осторожно опускаюсь рядом с ней на колени, касаясь лба кончиками пальцев. Кожа рядом с кристаллом имплантанта горячая и чуть воспаленная. Плохо, очень плохо. Это на каком же пределе работает иммунная система, если начала отвергать даже камень, являющийся частью ее разума, ее сущности? Обеспокоенно прикусываю нижнюю губу. Все это время я сознательно не позволяла себе волноваться, запретив даже тени беспокойства за Ллигирллин появляться рядом. Но теперь, когда все худшее позади, можно дать волю небольшой истерике.

Воительница снова слабо улыбается. За годы, проведенные вместе со мной, она успела узнать меня так хорошо, что теперь без труда читает все сен-образы, точно открытую книгу. Не могу сказать то же о себе. Для меня ее сознание – бескрайняя темнота, озаренная редкими вспышками серой стали. Все мысли, которые она пытается донести до меня, ей приходится формулировать, в специально упрошенных образах.

Вопросительно приподнимаю уши.

– Они пытались убить меня, отправляя в места… неблагоприятные для живого организма, а я далеко не так изменчива, как ты, Анитти. Приходится обходиться старыми добрыми средствами. Не беспокойся. Через пару часов буду как новенькая.

Беспомощно смотрю на нее, нервно выпуская и втягивая когти. Что тут можно сделать? Еще энергию давать бесполезно, она и так уже взяла сколько нужно. Исцелять, по крайней мере, на таком уровне, я не умею. Разве только…

• Предыдущая
• 46/295
• Следующая