Тайна деторождения: практика и теория (СИ) - Саринова Елена - Страница 5

— А ты сам от нас убежишь?

— Ненадолго. Начальство собирает перед праздником. Надеюсь, поздравить. Вернусь, будем все вместе стряпать праздничный пирог. А то, с пустыми руками к твоим родственникам.

— Понятно, — вздохнула я в мужскую грудь. — Ник?

— Да, любимая?

— Что за коробка стоит в гостиной на камине? Ленточкой перевязана.

— Неужели не просветила? — хмыкнул он.

— Времени не было. Так что за…

— Это подарок Нинон от нас троих. По дороге купил.

— Подарок Нинон? — подскочила я на локте. — А что там?

— Кофемолка. У нее же сломалась.

— Когда?

— Ну, помнишь, мы в среду там были, и ты еще сказала, что у кофе привкус странный: перец и тмин?

— Ну-у?

— А тетушка твоя ответила, что грохнула банку с полки прямо на чашку кофемолки и та разбилась. И кофе Нинон теперь мелет в мельнице для пряностей.

— Тысь моя майка. А я и не вспомнила даже. Вот ведь, скобан. А ты — молодец… Как всегда.

— Ты не скобан, любимая, — засмеялся Ник. А потом вздохнул. — Скобан…

— Ага, — присоединилась я к нему.

— Она сильная.

— Варвара? Да, сильная.

— Помнишь ее рассказ о том, как они с матерью в своей избушке двое суток держали оборону от луда?

— Помню… Но, ей с этим всю жизнь, Ник.

— Агата, — вздохнул он, проведя мне по скуле ладонью. — От такой «грязи» не спрячешься. Просто надо знать, что есть место, где тебя любят, каким бы ты ни был, с каким бы прошлым. И в этом месте нет… «грязи».

— Ага, — запустила я пальцы под его распахнутую рубашку. — Нет «грязи»… Ник, откуда у тебя этот шрам? Почему ты мне не рассказываешь?

— Этот шрам? — перехватил он мою ладонь у себя на шее. Там, откуда вниз и наискосок шла, уже бледная длинная «нить». — А что о нем говорить? Он — старый.

— Ага. Лет пять-шесть и непростой. Обычный бы рассосался. А этот…

— Сувенир из Джингара, — выдохнул Ник. — Почти шестилетней давности.

— И-и? — сцепила я свои пальцы с его.

— И… от демона.

— Ага… Ты тогда первый год служил там в охране нашего посольства.

— Так точно, — оттолкнувшись, перебросил меня мужчина на спину и завис сверху. — Теперь все, любимая? Можем переходить к неофициальной части нашего диппротокола?

— Ну, если вы настаиваете, господин, секретный агент.

— Нет, «агент» теперь у нас ты, — провел Ник своим носом вдоль моего. — «Особый агент Главной канцелярии». Звучит, по-моему…

— Лучше чем то, чем я на самом деле за… ух… — запустив пальцы в волосы Ника, выгнулась я навстречу его губам, но уже через мгновенье, застыла. — Ты это… слышал?

— Что? — приподнял он голову.

— Варвара! — и, выскользнув из-под мужчины, подорвалась с кровати. — Плачет. Тихо плачет.

— Угу. Я сей…

— Ник, я сама с ней. Должна же я хоть что-то сама, — обернулась я уже из двери, услышав вдогонку:

— Хорошо… Зови, если что.

Наш «сильный не ребенок», действительно, плакал. Тихо. Для души, не для жалости. Она вообще, редко это делает и всегда — именно так. Значит, все-таки, достало то «грязное» слово, чтоб его.

— Варя? — опустилась я сбоку на постель.

Девочка вскинула мокрое лицо из подтянутых коленок:

— Агата! — и совсем неожиданно рванула навстречу, обхватив меня руками.

А вот я… растерялась:

— Варя, Варенька. А хочешь, мы прямо сейчас с тобой пойдем и им стекла повышибаем?

Дитё, шмыгнув носом, удивленно отпрянуло:

— Кому?

— Ну, так… Кристиночке этой.

— А-а, — и снова нырнуло ко мне. — Мне сон приснился плохой. И теперь очень страшно.

Ну, ты и скобан, Агата Вешковская, хоть и агент:

— Так это сон ведь, Варенька. А сон — лишь иллюзия. Посмотри вокруг, здесь все по-прежнему. Тихо и спокойно.

— А сон был, как настоящий. И в нем меня пытали и маму… забрали, — вновь захлюпало дитё носом. — И совсем не на небо.

— Ох ты ж… Но мы-то с тобой знаем, что она — ангел? И не во сне, а на самом деле.

— Это — да. Она — там. А я…

— А ты здесь, с нами. И… Варя? — закусив губу, обхватила я детское лицо руками. — А ты помнишь тот стишок?

— Нашу клятву? — моргнула она.

— Ага, клятву? Которая нас с тобой породнила? Ты забыла что ли, что мы с тобой тоже — родственницы? Правда, не знаю: дочь ты мне или сестра. Да, какая разница? Мы же — навеки вместе. И как там в ней?

— Облац — нем. Сунце — да.

— Точно. Облац — нем. Сунце — да. Код нас зрак ньего… навек.

— Худо — нем. Добро — да.

— Код нас радост заувек. Страху — нем. Вера — да.

— Зайдно ми с тобий навек, — последние слова мы произнесли с дитём уже вместе. И на следующем моем вдохе… бу-бух…

Волна силы, глухим импульсом ударившая между нами, вмиг ослабила в моих руках детское тельце. Варвара обвисла, уронив набок голову, и напоследок всхлипнув… окончательно провалилась в сон. Я — ошарашено застыла с дитём на руках.

— Что здесь только что… — Ник, влетевший в комнату, удивленно прищурился. — Хобья мать. Агата, ты какое заклятье… Я волну от него…

— Ник, я понятия не имею. Мы с ней лишь стишок тот повторили, — опустила я Варвару на подушку и нервно прикрыла одеялом. — Я понятия не имею, что это… — и прищурилась сама. — Тысь моя майка.

— Вот и я о том же. Ее свечение изменилось.

— Но, как?

— Та-ак, — упал он на колени рядом с нами. — Давай думать… Тот стишок. Тебя ведь Глеб предупреждал. Хотя, что теперь…

— Да причем тут…

— Агата, — открыв рот, вскинул на меня мужчина глаза. — Вы с ней сделали дубль.

— Какой еще «дубль», Ник? Причем здесь энергокопия?

— Да не тот. «Дубль», значит: два действия в один присест. Активировали отсроченное заклятье, что вполне объяснимо, ведь закладывалось оно в Грязных землях. И влили этим новую силу в Варвару.

— Поэтому ее свечение изменилось?

— Так точно, — кивнул, не отрываясь от спящего дитя, Ник. — И отсюда вопрос…

— Кто у нас… папа? — выдохнула я, глядя туда же. На словно отмытые до яркости цвета с новыми, сиреневыми прожилками. — Не человек, точно. И ты знаешь, что интересно: это ведь не заклятье защиты, а что-то совсем другое. Я будто до сих пор ее сердцебиение чувствую рядом со своим. Ну, Стэнка, деревенская травница со священной сомой в заначке.

— Древний ритуал породнения.

— Что?

— Это старая магия. Я читал о ней, но на практике сталкиваться не приходилось. Она — из предтечного мира и, если взять за факт, что Бередня — молодое государство, то такие обряды там могут быть до сих пор в ходу. Особенно, в глуши. А аналог травкам для сомы можно найти даже в Грязных землях. Было бы время для экспериментов.

— Семь лет, — покачала я головой. — Значит, она тогда, при прощании, на будущее передо мной извинялась. Хотя, за что? Я-то, вроде как, без изменений… Ник?

— Ты — да, — обозрел он меня с профессиональным прицелом. — А вот Варвара… Теперь надо следить.

— Ага. В четыре глаза, — вздохнула, подправив одеяло, я.

— Ты про родственников своих забыла.

— О-о.

— И про начальство.

— О-о-о… Вот теперь-то он точно расскажет: кто семь лет назад был тем «таинственным моральным уродом».

Ник, глядя на меня, лишь головой покачал… Надеюсь, из сострадания к Глебу…

Праздничное утро началось с громкого стука и встряски, вмиг дав понять: «вот оно я!».

— Просыпайся, Агата! Дрова принесли! — мутный силуэт, прыгающий надо мной, замер и угрожающе взмахнул широкими рукавами ночнушки.

— Не-е надо.

— Ну, так вставай… — сдуло его на пол вниз, — или я сама сейчас дяде Мичу открою.

— Я тебе открою. И ведь, наверняка, принеслась босой. Быстро обуваться, одеваться, умываться. И желательно, в этом порядке… А, ну, постой! — протертыми глазами поверх растрепанной детской головы. — Теперь лети… мотылек, — да… За ночь новых переливов в свечении явно не появилось. Зато прежние радовали своей «яркой красой» даже мои, едва проснувшиеся глаза. А вот ощущение «внутреннего единения» ушло. Правда, еще ночью, через пять минут после появленья… Вот же загадка природы. — Да иду я!.. Лбом он что ли, там стучит? — и, запахнувшись в плед, пошлепала тапочками к двери.