Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 6

• Предыдущая
• 6/42
• Следующая

Случалось ли вам когда-нибудь оказаться в кухне у фермерши, когда опара в большой глиняной бадье стоит возле огня и поднимается на глазах? Если случалось и если вы были тогда так молоды, что все увиденное вызывало в вас интерес, то вы вспомните, как не смогли побороть искушения и проткнули пальцем эту округлую массу, похожую на гигантский гриб. И – помните – в тесте поначалу образовалась вмятина, а потом – не сразу, но постепенно – все стало опять как было. Правда, если у вас тогда были грязные руки, то на тесте должен был остаться темный след.

Что-то похожее происходило с чувствами детей. Папин отъезд и связанные с этим мучения мамы произвели на них глубокое впечатление, но нельзя сказать, что это оставило в полном смысле слова неизгладимый след у них в душах.

Они вскоре привыкли обходиться без папы, хоть и не забывали его ни на минуту. Точно также они привыкли к тому, что перестали ходить в школу, и очень мало стали общаться с мамой, которая почти на весь день запиралась у себя наверху и писала, писала, писала…

Лишь к вечеру мама обычно спускалась вниз и читала вслух написанные ею рассказы. Прелестные, удивительные рассказы!

А между тем скалы и холмы, долины и перелески, канал и железная дорога над ним – все это было так ново и доставляло такую бездну удовольствия, что начинало казаться: прежняя жизнь приснилась им во сне.

Мама то и дело повторяла, что они стали теперь бедными, как церковные мыши, но они воспринимали это как нечто сказанное к слову, оборот речи. Потому что еды у них всегда было достаточно, и одевались они так же красиво, как там, на вилле.

Но однажды в июне погода испортилась на целых три дня. Дождь полил как из ведра, и сделалось не по-летнему холодно. Никто не выходил наружу, но холод проник и в дом. Дети сидели по углам, и у них зуб на зуб не попадал. Наконец они поднялись наверх и постучались в дверь маминой комнаты.

– Да… Что? – спросил мамин голос.

– Мама, разреши мне затопить печь. Я знаю, как! – попросила Бобби.

Но мама сказала в ответ:

– Нет, доченька. Мы не должны топить в июне, потому что уголь стоит очень дорого. Если вы мерзнете, пойдите поиграйте, побегайте на мансарде – сразу согреетесь.

– Мама, но разве нужно много угля, чтобы протопить дом?

– Нет, не много, но мы и этого не можем себе позволить. Ну, бегите. Я сегодня безумно занята.

– Мама все время теперь занята, – шепнула Филлис на ухо Питеру. Питер ничего не ответил. Он пожал плечами и задумался. Ему приходили в голову разные мысли.

Мысли мыслями, но чердак зажил жизнью разбойничьего логова. Главарем разбойников был, конечно, Питер. Бобби исполняла роль его помощника, и в то же время она олицетворяла всю шайку головорезов. И еще, кроме всего этого, она была матерью и отцом Филлис, похищенной и взятой в плен, так что за нее надо было немедленно заплатить большой выкуп – целый табун лошадей.

К чаю они сбежали вниз такие растрепанные и разгоряченные, словно и впрямь были разбойниками из горного ущелья.

Филлис намазала хлеб толстым слоем масла и хотела еще поверх масла положить варенье, но мама ее остановила:

– Варенье и масло – это слишком. Выбирай: или масло, или варенье, одно из двух.

Филлис оставила на тарелке бутерброд с маслом и взяла хлеб, намазанный джемом. Питер задумчиво тянул из стакана пустой чай.

После чая они вернулись в мансарду. Питер вдруг объявил сестрам, что у него появилась хорошая идея. Но когда те попытались выспросить, ответил неожиданно резко:

– Я пока ничего вам не скажу!

– Нет – значит, нет, – кротко согласилась Бобби.

– Мы потерпим, подождем, – поддержала ее Филлис.

– Это вы на словах терпеливы, а на самом деле, что касается девчонок… – проворчал Питер.

– А что касается мальчишек, то они во всем безупречны, – вспылила Бобби. – Вовсе мы не хотим знать про твои секреты.

– Рано или поздно ты все узнаешь, – сказал Питер с неожиданным, поразившим сестер смирением. – Если бы ты не полезла в пререкания, я бы пока молчал, а теперь, пожалуй, все выложу.

Сделав продолжительную паузу, он сказал:

– Я, собственно, потому не хотел говорить, что это может оказаться плохая затея, и мне не надо втягивать вас в это дело…

– Если плохая, то не делай сам, а поручи мне, – ответила Бобби.

– Ну, если это плохо, а вы все-таки будете делать, тогда и я с вами, – сказала Филлис.

– Нет, – ласково пробормотал Питер, тронутый такими проявлениями преданности. – Это почти гиблое дело, но я все же рискну. А от вас требуется только одно – чтобы вы не проболтались маме, если она станет спрашивать, почему меня часто не бывает дома.

– Как же мы можем проболтаться о том, что нам не известно? – возмущенно спросила Бобби.

– Ладно! – вздохнул Питер, нервно перекладывая из одной руки в другую большой конский каштан. – Сейчас я доверю вам важную тайну. Я собираюсь пойти на такое дело… Все скажут, что зря, но вдруг выгорит! Так вот, если мама спросит, куда я хожу, скажите, что мне понравилось играть возле шахт.

– Каких шахт?

– Шахт, и все.

– Так нечестно, Пит! Ты нам обещал сказать.

– Хорошо, угольных шахт. Только клянитесь, что и под пыткой меня не выдадите.

– Ой, какие страсти!.. Но мы ведь должны тебе как-то помочь в том, что ты задумал, – говорила Бобби.

– Если я найду шахту, то вы будете помогать мне возить уголь, – снисходительно улыбнулся Питер.

– Можешь ничего не говорить, если боишься, – вступила Филлис.

– А сам-то ты сумеешь все сохранить в тайне? – спросила Бобби.

– Я-то уж как-нибудь! – вздохнул Питер.

Даже в самых педантичных семьях принято, чтобы между чаем и ужином был небольшой перерыв.

Обычно в это время мама писала, а миссис Вайни уходила к себе домой.

После того как Питера осенила новая идея, он два вечера подряд с таинственным видом в темноте подзывал к себе девочек.

– Пойдемте со мной, – говорил он. – Надо принести римскую колесницу.

Римской колесницей они называли детскую коляску, которая много лет валялась без надобности на чердаке над кухней. Ребята смазали ее, чтобы она могла двигаться бесшумно, как пневматический велосипед*[6], и была послушна управлению, хотя, кажется, и в старые добрые времена она была далека от совершенства.

– Теперь следуйте за своим бесстрашным командиром, – воскликнул Питер, и они стали спускаться по склону к станции.

Над станцией сгрудились на торфянике многочисленные валуны. Казалось, что они тоже, как дети, интересуются железной дорогой.

В небольшой впадине между тремя скалами были сложены горкой сухая ежевика и вереск.

Питер, торжественно улыбаясь, принялся складывать хворост в старый чехол.

– Вот первый уголь с шахты Святого Петра. Мы отвезем его домой в колеснице. С отправлением не опаздывать. Ожидать дальнейших распоряжений. Каждую заметную кучу укорачивать на благо потребителей.

Колесница была доверху загружена топливом. Но, нагрузив, они должны были снова ее разгружать, а потом нагружать заново…

Три ездки было осуществлено, прежде чем уголь из шахты Святого Петра пополнил мамину угольную кучу в подвале.

Потом Питер отлучился еще раз один и возвратился весь черный и очень радостный.

– Я был на моей шахте, – сообщил он. – Завтра вечером мы доставим сюда в колеснице черные бриллианты.

По прошествии недели миссис Вайни с удивлением заметила в разговоре с мамой, что угольная куча в подвале как будто даже подросла.

Ребята на лестнице бросились обнимать друга, едва сдерживая хохот, когда услышали это.

Они уже и думать забыли о том, что поначалу Питер с опаской относился к своей затее, но вот однажды ночью случилось ужасное. Хозяин станции надел сандалии, поистоптанные за лето, когда он отдыхал на океанском побережье, и прокрался неслышно на двор, где подобием Содома и Гоморры*[7] высилась черная куча, окантованная белой полосой. Он подобрался ближе и стал выжидать, как кот, засевший у мышиной норки. На самом верху что-то небольшое и темное копалось и шуршало украдкой среди угольной россыпи.

• Предыдущая
• 6/42
• Следующая