Грешная женщина - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 49

— Ты неправильно поняла, Таня Плахова, — сказал он миролюбиво. — Я не хотел тебя унизить или оскорбить. Но ты тоже хороша. Давай рассуждать как коллеги, как единомышленники. Там, где речь идет о деньгах, нет места всяким женским штучкам-дрючкам. Это оставь для других. Со мной дурнинка не проходит. Я твой работодатель. Все, что могу для тебя сделать, это повысить тебе жалованье.

Она внимательно слушала, лицо ее приобрело осмысленное выражение.

— Хорошо, — сказала она. — Но все-таки вы позвали меня, чтобы затолкать в постель, не правда ли?

— Не затолкать, нет. Это как товарищеское соглашение. Никаких эмоций. Обыкновенный акт дружбы.

— При котором одному из друзей сворачивают скулу?

Пришлось Сергею Петровичу выпить еще водки и собраться с терпением.

— Что тебя беспокоит, Таня? Ты, может быть, девушка?

Шутил Серго редко, наверное, раза два в жизни, но полагал, что обладает обостренным чувством юмора, и, естественно, надеялся на адекватную Танину реакцию. Позволяя себе пошутить, он прокладывал очередной мостик к душевному взаимопониманию.

— Странный вы, Сергей Петрович, — Таня Плахова тоже добавила водочки, закурила и как-то расслабилась. — В вас действительно есть что-то восточное. Вы требуете беспрекословного подчинения и любви одновременно. Но так же не бывает.

— Любви твоей мне не нужно, — возразил Серго. — Ты опять не поняла. Мне нужно знать, надежный ли ты человек.

— А я для вас разве человек?

Этот вопрос не застал его врасплох. Если быть искренним, он, конечно, не принимал женщин вполне за людей. Но и к животному миру, грубо говоря, их не относил. Он был согласен со Львом Николаевичем Толстым, который где-то написал, что мы вообще не знаем, что такое женщина. И пока этого не узнаем, не поймем своего предназначения. Однако обсуждать эти тонкие материи с Таней Плаховой было бы нелепо.

— Нет, — сказал он, — ты для меня не человек. Ты сотрудница фирмы «Аякс». Я вложил в тебя деньги и хочу быть уверенным, что не выбросил их на ветер. Устраивает тебя такой расклад?

По его потемневшему, заиндевевшему взгляду Таня Плахова уловила, что дальше дразнить его чересчур опасно. Она смирилась. Он прав, она давно не девушка и давно поняла, что есть живые люди с мертвыми сердцами. Серго — один из них. В его сердце достучаться нельзя. Увы, те, чьи сердца открыты добру, не способны содержать ветреных прелестниц. Она робко коснулась его руки:

— Я дура, прости! Больше не буду капризничать. Я дура и неблагодарная тварь. Благодаря вам только и зажила по-человечески. По гроб жизни обязана за вас Бога молить.

— Опять актерствуешь?

— Помню, как вы подошли на выставке, благородный, умный, сильный человек. Вы спасли меня. Я погибала. Потом целый год не обращали внимания. Вот я и сбесилась. Прости, Серго!

Ее глаза возбужденно заблестели.

— Иди, ложись, — сказал он. — Я еще сделаю пару звонков.

В постели Таня Плахова с бешеным пылом старалась ему угодить, трепыхалась, как щука в неводе, и он окончательно убедился, что доверять ей нельзя ни в чем. Эта припадочная заноза способна на самую изощренную хитрость, и за ней, конечно, надобен особый пригляд.

В опытных-то руках они все одинаковы, как матрешки на ярмарке.

Вот и настал день, когда сбылась его догадка. Таня приехала к восьми, как ей назначалось, вошла с опущенной головой, и Сергей Петрович с раздражением отметил, что разборка с ней будет обременительной.

— Ну что ж, мышонок, — сказал добродушно. — Садись, потолкуем последний разочек. Помнишь, как в хорошей песне поется: лучше бы ты, падла, сразу померла.

— Вы про что, Сергей Петрович?

В офисе было уютно, шторы задернуты, на столе пикантный, в виде писающего мальчика, торшер, финская мебель фирмы «Эко», коврики под ногами — и аппаратуры миллионов на пятьдесят. Сколько трудов во все это вложено, да разве только в это? Свою жизнь деревенский хлопец Сережа Антонов по кирпичикам строил и к сорока пяти годам поднял дворец. Но время от времени объявлялись поганцы, которые пытались заложить под стены дворца свои маленькие самодельные мины. Одна такая поганка сидела сейчас перед ним, иезуитски улыбаясь. Сергей Петрович не испытывал к ней злости, его чувство было сложнее. Так смотрит опытный, всезнающий хирург на подопытного зверька, которому произведены редкие дорогостоящие инъекции, а он возьми и сдохни.

— На долгую петрушку времени не осталось, — вздохнул он устало, — но шанс на спасение у тебя есть. Чистосердечное признание. Говори, кому продалась, за сколько и почему? Все как на духу, ничего не утаивая. Потом вынесу приговор.

Таня Плахова вдруг засмеялась, да так задорно.

— Барин ты наш, Серго Петрович, пахан всемогущий. Господи, ну до чего же ты глуп!

Серго направил лампу так, что сам скрылся в тени.

— Ну-ну, мели дальше!

Плахова никак не могла остановиться, смех ее скрючил. Несколько дней ждала этой встречи, понимала: некуда укрыться. Уповала лишь на то, что гнев хозяина на ней иссякнет, не коснется Вдовкина: миленок-то совсем 6ecnoмощный. Он как мишень в тире, как олень, выбежавший из дикого леса на городскую улицу. Само по себе это открытие было чарующим. Она не догадывалась прежде, что мужчина может быть так беззащитен. Миленка прихлопнут как муху, а он все будет корчить из себя героя. После того как его прихлопнут, ей придется последовать за ним. Но у нее не было уверенности, что сумеет его догнать. Может, все врут про Божье царство. Может, ничего не приготовлено человеку, кроме этого суматошного мира, где в безумном отчаянии, в жуткой тесноте люди только и заняты тем, чтобы укусить соседа за локоть. А те, кто не кусается, как ее Вдовкин, служат лакомой добычей для таких, как Серго.

— С чего ты взял, что я продалась? — спросила она.

— Догадался, — Сергей Петрович потер пальцами переносицу. — Не тяни резину, Танечка, не имеет смысла. Заметила у входа Винсента?

— Эта желтая чурка с глазами?

— Эта чурка поможет тебе разговориться, если заартачишься. Он большой специалист, доктор анатомии.

— Стыдно пугать женщину палачом, Сергей Петрович. Займись со мной сам, ради исключения. Как у вас принято? Утюгом пузо жечь? Или ногти рвать?

— Вон ты как зачирикала, Плахова. Ну, как знаешь… С клиентом тебя засекли, он у тебя ночевал, остальное понятно. Позвал я тебя из чистого любопытства. На что ты клюнула, вот что мне важно. На какую приманку? И на что рассчитывала? Молчишь? Ну молчи. Тогда я еще вот что скажу. Ты свое отгуляла, тут мы оба ничего изменить не в силах. Но я тебя уважал. Думал, умная, волевая баба. А ты раскололась, как гнилой орех. Мне по-человечески обидно. Это ты можешь понять?

Приговор был уже произнесен, оставалась минутка для обыкновенного разговора. Таня прижгла сигарету и пустила по комнате красивые дымные кольца.

— Ты хоть и зверь, Серго, но тоже с одной головой. На каждого зверя есть более крупный хищник. Или про это забыл?

— Ты, никак, грозишь, Плахова?

— Разве я посмею! Но пойми и ты. Однажды глянешь в зеркало и ужаснешься. Оттуда вылупится натуральное свиное рыло вместо человеческого лица. Молчишь? Ну молчи. Тогда я еще вот что добавлю. Я каждый раз после тебя отпаривалась хлоркой. Я тебя никогда не уважала, Серго. Всегда знала, что ты подонок.

— Та-ак, да-а… — задумчиво протянул Сергей Петрович. — А ты, часом, не перекурилась от страха?

— Нет, я в норме.

— Значит, втрескалась в этого лысого ханурика? Не верю. Не могу поверить. Так не бывает.

— У зверей — нет, между людьми случается.

— И к кому же ты его направила за подмогой?

На этот вопрос Сергей Петрович получил ответ не от Тани Плаховой. Зазвонил телефон, он с досадой снял трубку, поднес к уху — и внезапно его лицо изменилось, скукожилось, точно по нему проехался железный каток. Перемена была поразительной. Таня рот открыла, и поджилки ее перестали трястись. Услышал Серго вот что. Молодой, жизнерадостный голос сообщил, что сынок его, одиннадцатилетний Данила, временно извлечен из лона семьи, но это не все. Веселый юноша предупредил, что если Серго начнет залупаться и не вернет немедленно двадцать тысяч баксов, он больше никогда не увидит своих дочурок и даже любимую жену Наталью Павловну. Смачно заржав, звонивший добавил конфиденциально: