Версальский утопленник - Паро Жан-Франсуа - Страница 66

• Предыдущая
• 66/87
• Следующая

— А еще, — продолжил Прованс тоном юного старца, — хочу вас поздравить с чудесным сыном. Вам, разумеется, известно о моей страсти к лошадям. Так вот, он отличный наездник. А я, как вам известно, являюсь полковником, владельцем нескольких полков, в том числе и кавалерийского. Кстати, у меня имеется несколько патентов, и я полагаю, все лишь порадуются, когда увидят его в числе моих лейтенантов. Впрочем, у нас еще будет время поговорить об этом. Прощайте, господин маркиз.

С этими словами наследник трона, переваливаясь с ноги на ногу, удалился, а у Николя неожиданно возникло странное предчувствие, что принц перешел дорогу своей судьбе.

Двигаясь через анфиладу комнат больших апартаментов, Николя даже не пытался разогнать осаждавшие его неприятные мысли. Одна из них касалось впечатлений, оставшихся у него от разговора с графом Прованским. Он никак не мог найти ответ на вопрос, обязан ли он блюсти верность члену королевской семьи, к которому не питает ни добрых чувств, ни уважения. Но более всего его тревожило, что этот член семьи, внук почитаемого им покойного короля, может оказаться наследником трона, а возможно, и будущим монархом. Если хорошенько поразмыслить, то предложение оказать покровительство Луи в обмен на его услуги прозвучало настолько незамаскированно, что он имел полное право воспринять его как оскорбление. Неужели таким образом принц хотел добиться его расположения, иначе говоря, его умения молчать и в нужный момент держать язык за зубами? Он с отвращением вспомнил самодовольного коротышку, похожего на обезьяну. Упрекнув себя за раздражительность, кою он в глубине души всегда осуждал, он, дабы воспрянуть духом, подумал о нынешнем короле, оказывать услуги которому ему было только в радость.

Николя удручала необходимость вести расследование при дворе. Что подтолкнуло принца обратиться к нему, совершить сей поистине неожиданный поступок? А ведь принц не только отыскал его, он еще и стерпел, когда некий Ле Флок, комиссар полиции Шатле, отпускал в его адрес весьма недвусмысленные иронические замечания. Что побудило принца запастись долготерпением? Неужели он испугался, что, в случае если события примут нежелательный оборот, его роль в кознях, направленных против королевы, выплывет наружу и станет известна королю? История королевства изобиловала заговорами коварных братьев. Николя попытался представить себе, в каком настроении пребывает Прованс. Разумеется, он действовал как любитель, заинтересованный заполучить универсальный ключ королевы, чтобы, имея его в руках, начать торг. В игру вполне могли вмешаться англичане, для которых важен результат: скандал, марающий честь и достоинство королевы.

Но что такого узнал Прованс, что заставило его выйти из тени и обратиться к Николя? Страшная игра настолько напугала его, что он, бросив карты, решил бежать из-за стола, где множатся опасности и может пролиться кровь? Возможно, изображая чистосердечие и с лицемерной улыбкой доверяя приближенному к королю следователю по особо важным делам свои тревоги и заботы, он, таким образом, готовил себе пути отступления. Упорно возвращаясь в мыслях к четкому объяснению принца, откуда тот наблюдал за ним, Николя пытался ответить на вопрос, почему Прованс подчеркнул, что находился в апартаментах Мадам, окна которых выходят на Дом для прислуги. Неужели этим уточнением он хотел снять с себя подозрения в сообщничестве с разыскиваемым преступником? Но ведь никому даже в голову не приходило, что он мог подвергать себя такому риску. С другой стороны, если принц каким-то образом связан с событиями предшествующей ночи, не было ли это своего рода знаком, которым он давал понять, что готов произвести некий обмен? Николя не мог этому поверить. Раздраженный до крайности мутными речами Прованса, он решил остановиться на самом, с его точки зрения, правдоподобном объяснении: события, отголоски которых докатились до принца, стали разворачиваться не так, как хотелось бы Его Высочеству, вынудив его тем самым искать пути отступления и обратиться к Николя.

Николя и Лаборд вместе поднялись на антресольный этаж; хозяин встретил их, как и подобало, вполне куртуазно. В тесной квартирке с развешанными на стенах итальянскими пейзажами и гравюрами на темы музыки царил отменный порядок. Когда они вошли в маленькую гостиную, где стоял клавесин, навстречу им поднялся высокий человек, представившийся певчим королевской часовни Винченцо Бальбо. Николя внимательно оглядел певчего. Больше всего его поразило узкое с резкими чертами лицо, обладавшее, несмотря на чрезмерную вытянутость, какой-то неуловимой красотой. В близко посаженных глазах, не мигая смотревших на него, полыхало темное пламя. Общее впечатление смягчало некое подобие улыбки, однако понять, постоянна она или речь идет о сиюминутном изгибе губ, возможности не представлялось. Когда певчий встал, друзья, озадаченные первым впечатлением, и вовсе застыли от изумления. Певчий не встал, а, скорее, выпрямился — настолько он был высок. Стоило ему выпрямиться, как обнаружилась чудовищная нелепость его фигуры. Тощие ноги поддерживали искривленный торс, с которого свисал выдающийся вперед живот, казавшийся каким-то чужеродным телом — настолько он не соответствовал облику певчего. У Барбекано Николя тоже заметил выходящие за рамки обычного недостатки телосложения, однако у него они не бросались в глаза, возможно, по причине солидного возраста, ибо тот был значительно старше Бальбо. Бальбо возвышался над гостями, словно стоял на ходулях.

Церемонно, как обычно бывает в присутствии новых лиц, все заняли свои места. Повисло стесненное молчание; тогда Лаборд с присущей ему легкостью, приобретенной при дворе, начал разговор, быстро подхваченный хозяином дома, который поначалу явился его единственным собеседником. Темой обсуждения стали мотеты Делаланда, написанные, как полагали, специально для контральтиста. Тут оба певчих затеяли спор, ибо их мнения по вопросу расходились, а скромные познания комиссара не позволяли ему рассуждать на эту тему. Затем заговорили о Баньера, с которым Барбекано поддерживал отношения в юности.

— Господа, — произнес Бальбо, — трудно себе представить, что он добровольно подверг себя мучительной операции, дабы сохранить без изменений качество своего исключительного голоса.

— И все же это так, — произнес его собрат, — он сам, по собственной инициативе, велел кастрировать себя, когда проживал во Франции, и оказался под угрозой высылки, ибо такова была воля короля.

— Который никогда не угрожал напрасно, — добавил Бальбо. — И все же король остановил карающую длань, занесенную над артистом, ибо высоко ценил его голос.

— Скажите, а правда ли говорят, что он был не слишком красив?

— О! Не просто некрасив, а уродлив! Ростом чуть выше карлика, спереди и сзади горб, ноги кривые и хромые, а нос и подбородок почти соприкасались, как у куклы, изображающей Пульчинеллу!

— У куклы?

— Точнее, у марионетки. Но как только он начинал петь, все забывали о его внешности, завороженные потрясающим тембром его голоса!

Лаборд, без сомнения, понимая, куда может завести вопрос, который он намеревался задать, сделал паузу, а потом вновь взял слово.

— Полагаю, господа, вы все, а особенно вы, дорогой Барбекано, знаете, в каком я восторге от вашего таланта и какое глубочайшее уважение он мне внушает. Но, увы, я также знаю, что ради него вам приходится претерпевать страдания не только физические, но и моральные. Когда понимаешь, насколько суровы испытания, что приходится вам преодолевать, хотелось бы спросить, каким образом принимается такое решение.

— О, на столь деликатно поставленный вопрос нельзя не ответить; думаю, мы с Бальбо сможем разъяснить вам все, что вам хотелось бы знать.

Бальбо буркнул нечто неодобрительное.

• Предыдущая
• 66/87
• Следующая