Версальский утопленник - Паро Жан-Франсуа - Страница 65

• Предыдущая
• 65/87
• Следующая

— Я не слишком разбираюсь в кухне и умею готовить только блюда моей родной провинции Умбрии. Сам я родом из Норчии, как, впрочем, и Бальбо. Но, предупреждаю вас, мы станем говорить о музыке.

— Это лишь возбуждает мой интерес! Куда мне прийти и в котором часу?

— Не угодно ли вам явиться ко мне в тринадцать часов? Я живу в антресольном этаже дома на рыночной площади, над лавкой зерноторговца. Ошибиться невозможно. Вам знакомы эти места?

В памяти немедленно всплыли картины мучных мятежей.

— Да, вот уже два года как. Отлично, сударь, я вас благодарю и прощаюсь, но лишь на время.

Он не стал спускаться обратно в часовню, а прошел по хорам до королевской ложи, расположенной прямо напротив алтаря, и вышел в салон Геркулеса, дабы оттуда спуститься вниз. Но когда он вошел в салон, к нему навстречу, ковыляя на толстых ногах, направился молодой человек. Николя тотчас узнал графа Прованского, брата короля. Глаза, гнездившиеся на невыразительном пухлом лице Прованса, смотрели пристально и холодно, словно претензии, имевшиеся у принца, были адресованы именно Николя. Комиссар поклонился наследнику трона.

— Господин маркиз, — произнес Прованс, чуть заметно улыбаясь, — не уделите ли вы мне несколько минут? Но прежде мои поздравления, своей храбростью вы вполне заслужили крест Святого Людовика. Не удивляйтесь, брат рассказывал мне о ваших подвигах с таким пылом, с каким говорят о войне те, кому — увы! — никогда не доведется попасть на поле боя.

Николя подумал, что мог бы многое сказать в ответ принцу.

— Я к услугам Вашего Высочества, — произнес он.

Пованс указал на скамью.

— Давайте сядем, — вымолвил он, беря Николя под руку и опираясь на нее при ходьбе. Он сел, однако комиссар остался стоять.

— Ну же, к черту этикет, мы не на приеме. Садитесь.

Наступила довольно долгая пауза, свидетельствовавшая о том, как трудно принцу изложить суть дела.

— Вы любовались работами Куапеля, Лафосса или Жувене?

— Всех троих. Во время службы отвлекаться не позволяет либо благочестие, либо необходимость внимательно наблюдать за Его Величеством, безопасность коего я обязан обеспечивать.

— Вы единственный, кто во время службы думает о благочестии! Вы любите сказки, сударь?

— Когда они хорошо кончаются.

— Увы, вынужден вас разочаровать: сказка, которую я намерен вам рассказать, не имеет конца. Впрочем, начала я тоже не знаю, равно как и середины; только несколько коротких эпизодов. Да и те весьма сомнительны.

— Если Ваше Высочество обратились ко мне, значит, вы полагаете, что я смогу заполнить лакуны.

Прованс вскинул голову, отчего складки плоти у него на шее слегка разгладились. Похоже, он оценил смелость ответа.

— Сначала небольшое вступление. Даете слово, сударь, сохранить мой рассказ в тайне?

— Суть рассказа или лицо, от которого я имею честь его услышать?

— Особенно лицо. Итак, слово маркиза де Ранрея?

— Его слово или слово Николя Ле Флока одно стоит другого, ибо они принадлежат одному и тому же человеку. Так считал ваш дед, да примет его Господь под свою святую десницу!

— Черт побери! Ну и характер. Не сердитесь. Это просто словеса, принятые в разговорах между благородными людьми. Полагаю, сударь, вам известно, что моя тетка Аделаида не умеет держать язык за зубами. Она по секрету рассказала мне, что обратилась к вам. Мой дед, коего вы только что вспомнили, высоко ценил вас, а потому все поют вам хвалы.

Николя подумал, что сдержанность отнюдь не является добродетелью королевского семейства. В сущности, если поразмыслить, хранить секреты умеет, возможно, только король.

— Его Высочество может заметить, что я ничего не подтверждаю, но и ничего не оспариваю. Полагаю, Его Высочество с уважением отнесется к обязательствам, кои могут быть у меня по отношению к вашей августейшей тетке, коей я имею честь служить вот уже почти два десятка лет.

— Вы именно тот человек, который мне нужен, — с восторгом воскликнул Прованс. — Я все расскажу вам, хотя рассказ мой и не имеет ничего общего с рассказом тетушки.

«Куда он, черт побери, клонит?» — подумал Николя.

— Представьте себе семью, очень богатую семью, где всеми богатствами распоряжается старший сын, у которого нет наследника мужского пола. И вот жена его беременеет.

Мимо с поклоном проследовал лакей в голубой ливрее, и принц на минут прервал рассказ.

— …рассказывать дальше?

— Ваше Высочество может не продолжать.

Маленький толстяк смерил его надменным взором.

— Почему же, сударь?

— Потому что я знаю, что Ваше Высочество мне скажет.

— И что, например?

— Что дурные люди предложили младшему брату опорочить жену старшего брата, со всеми вытекающими последствиями. Но так как младший человек честный и любит своего брата, он не хочет, чтобы зло свершилось, а, напротив, хочет остановить задуманную махинацию. Но как?

Холодный взор принца пронизывал его насквозь.

— Nil agit exemplum, litem quod lite resolvit!

— Nam furis! An prudens ludis me, obscura canendo?[55]

— Ах, Ранрей, друг мой, в игре в цитаты вам нет равных! Какие познания! Какое близкое знакомство с Горацием!

— Что еще, Ваше Высочество?

— Собственно, все. Мне хотелось, чтобы вы знали. Чтобы комиссар Шатле был в курсе.

— Но у вашей сказки отсутствует мораль.

— О чем это вы? Какая еще мораль? Маркиз, надо уметь вовремя остановиться. Это высшее искусство. Недавно об этом вышла книга некоего аббата Дюнуара. В сущности, он плагиатор, но Александр среди плагиаторов: он присваивает все, что сам прочитывает. Бельгард, Жоли де Флери, аббат Манжен, Николь, Лабрюйер и даже архиепископ Парижский: каждый из этих авторов внес свою лепту в его труд!

— Ваше Высочество, я поражен широтой ваших познаний. И все же, каковы будут выводы?

— О боже, человек должен уметь держать себя в руках, особенно наедине с собой. В политике я сторонник тишины, а потому полагаю, что человек осмотрительный, поступающий осторожно и с оглядкой, никогда не выдает свои истинные мысли, не высказывает то, что думает, не имеет обыкновения объяснять свое поведение и свои намерения, и, не желая изменять истине, не всегда выражается ясно, ибо истину следует открывать далеко не каждому.

Судя по его лицу, принц удовлетворил свою мелочную гордыню, набросав в сих выспренных словах портрет Николя.

— Ваше Высочество, после ваших слов я просто не могу не рассказать вам содержание той басни, что вертится у меня в голове.

— «Quid tamen vedit sibi fibula, si licet ede».

— Снова Гораций! Так вы хотите, чтобы я объяснил вам суть этой басни? Нет ничего проще. У королевы украли ценную вещь, что может быть чревато неприятными последствиями. Вещь ищут, равно как и того, кто ее украл. Предатели поднимают вокруг пропажи возню. Вокруг украденной драгоценности кишат мошенники, жаждущие поправить свое финансовое положение; все ищут, кому бы ее продать. Узнав об этом, Его Величество поручает некоему комиссару Ле Флоку начать расследование. Вот, собственно, и весь сюжет басни.

Прованс выдержал удар, сохранив бесстрастное выражение лица, что, впрочем, ему, бесспорно, удалось.

— Думаю, господин маркиз, что мы друг друга поняли.

— Ваше Высочество позволит мне задать ему последний вопрос?

— Задавайте, но я оставляю за собой право не отвечать на него.

— О! Вопрос совершенно невинный. Каким образом вы узнали, что я зашел в часовню?

Принц улыбнулся, словно гурман при виде изысканного блюда.

— Ха-ха! Вот я и сумел заинтриговать нашего комиссара. Хорошо, я вам отвечу. Находясь в апартаментах Мадам, расположенных в левом крыле дворца, со стороны Оранжереи, в окно, выходящее на улицу Сюрантанданс, я увидел, как вы вышли из Дома для прислуги. Потом вы отправились гулять по парку, а я следил за вами из окна.

Упоминание Дома для прислуги насторожило Николя: он не любил подобного рода случайностей.

• Предыдущая
• 65/87
• Следующая