Павлик Морозов [1976] - Губарев Виталий Георгиевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/21
• Следующая

— Постой, там же сказано, что в три раза быстрее.

— Это как?

— Ну вот, давай побежим с тобой до угла наперегонки…

— У-у, — разочарованно протянул Федя, — ты все равно перегонишь.

— Это я к примеру… Ты десять шагов сделаешь, а я в три раза больше.

— Десять умножить на три!

— Ну вот!

— А как с автомобилями?

— Так то же самое.

Федя блеснул глазами:

— А-а, понял!

— Чего ж ты так долго думал?

— А ты бы сразу сказал, что наперегонки.

— Да ведь никакой разницы нет.

— Ну да, нету… То мы с тобой, а то автомобили да тракторы. Я и в глаза их никогда не видал.

— Решай, решай!

Федя старательно, высунув кончик языка, записал решение задачи, закрыл тетрадь, облегченно вздохнул.

— Все!

В избу вошла Татьяна.

— Ребятки, вы почему не спите?

— Уроки делали. А ты сама почему так поздно?

— Конюшню для колхоза строим… — Она улыбнулась, развела руки. — Большущая! Никогда такой не видела… Ну-ка спать, спать!

…Ночью Павла разбудил плач Романа. Усталая мать крепко спала — не слышала. Павел спрыгнул с печи, укрыл Романа, подумав: «Вырос как Ромка! Скоро в школу пойдет!»

Школа! Он с нежностью вспомнил Зою Александровну, новых учителей, которых она, как директор, представляла сегодня, в первый день занятий, ребятам. Какими будут эти новые учителя? По первому дню судить трудно, но кажется, что все хорошие. Только, конечно, лучше Зои Александровны никого не будет!

Роман вдруг заревел на всю избу. Павел быстро склонился над ним.

— Тише, Ромка!.. Ну, спи, спи, Ромочка!

Вскочила сонная мать.

— Ох, горе мое! Что же ты не скажешь?

— А он уже засыпает, маманька…

Роман умолк, едва мать прикоснулась к нему. Павел, зевая, полез на печь. Федя тоже проснулся и, свесившись с печи, смотрел в окно.

— Чего ты?

— А вон глянь, что там?

Над двором из-за легкого облака выплыл желтый месяц, и на земле от него легли тени и светлые полосы. Прямо перед окном забор деда Сереги. За забором двигались чьи-то тени.

Павел шагнул к двери.

— Ты куда еще? — зашептала мать.

— Сейчас…

Он неслышно спустился с крыльца, подошел к забору. Во дворе деда Сереги фыркали лошади. Трое — дед Серега, Данила, Кулуканов — снимали с ходка полные мешки, торопливо носили их в сарай. Бабка копошилась у ворот, никак не могла справиться с засовом.

— Паш, а кони-то кулукановские, — услышал Павел шепот Феди за спиной.

— Чего ты пришел?

— А ты побежал, и я тоже… Чего там, Паш?

— Прячут зерно в яму.

— Ох, много как! Да ведь у дедуни нет столько хлеба.

— Ну, ясно, нет… Зерно-то кулукановское. Вот подлые! Сгноить хотят.

— А зачем они прячут?

— Чтоб не отобрали… А Дымов говорил — хлеб для государства сейчас самое важное!

Федя возбужденно зашептал:

— Вот я им сейчас крикну!.. Хочешь?

— Ступай спать.

Федя послушно ушел. Тихо во дворе. В тишине захрапел конь, звеня сбруей. Слышен приглушенный голос Кулуканова: «Ну, не балуй!»

Данила вышел из сарая, остановился как будто в раздумье и вдруг быстро шагнул, к забору.

— Подглядываешь, коммунист? — грохоча жердями, он прыгнул через забор, но Павел уже исчез.

Дед Серега и Кулуканов замерли посреди двора.

— Кто? — забормотал дед.

— Пашка!.. Кажись, к Потупчику побежал…

Кулуканов сорвался с места, схватил Серегу за рукав, зашипел прерывающимся голосом:

— Опять он!.. Если какого-нибудь уполномоченного из района присылают — не страшно: сегодня здесь, а завтра уехал обратно. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!

Дед не двигался.

— Слышишь, Серега?

Дед сказал тихо и четко:

— Убью…

Все молчали. Лишь бабка Ксения что-то шептала и крестилась. Кулуканов наклонился к Даниле:

— Я тебе давал… и еще дам… выследить его надо… И конец!

…Утром комиссия из сельсовета сделала обыск во дворе у деда Сереги. Хлеб был найден. В сарае нашли и кулукановский ходок.

Стайками и в одиночку бегали на болото герасимовские ребятишки и возвращались с наполненными клюквой кошелками.

На рассвете в воскресенье Павел и Федя собрались по ягоды.

— Сбегай за Яшкой, — сказал Павел брату, вытираясь полотенцем, — а то он, соня, будет целый час собираться.

Федя опрометью бросился на улицу.

Павел стоял на пороге, помахивая полотенцем. Огромное красное солнце высунулось из-за дальней крыши; все порозовело кругом. Было слышно, как на другом конце деревни перекликались петухи.

Прибирая избу, Татьяна бросила взгляд на Павла и задержалась посреди комнаты. Четким силуэтом вырисовывался он в открытой двери — рослый, худощавый, с руками, вылезающими из рубашки, которую она шила в прошлом году. «Совсем большой стал», — подумала она с нежностью и проговорила вздохнув:

— Пашутка, вы допоздна не ходите только.

Павел быстро повернулся к ней, ухмыльнулся, сказал шутливо:

— Мы в Тонкую гривку махнем и у тетки переночуем.

— Вот я вам махну! — продолжая любоваться сыном, погрозила она пальцем.

— Да я шучу, мам… Мы часа через три вернемся, как раз к утреннику в школу поспеем.

— Ну то-то… — Татьяна увидела, как в соседнем дворе мелькнула фигура Данилы, и прибавила, понижая голос: — Эти… соседи наши не грозятся тебе?

— Не… — неопределенно ответил он, помолчав.

— А вчера Данила ничего не говорил, когда комиссия у них в сарае кулукановский хлеб раскопала? — допытывалась она. — Ты же их на чистую воду вывел.

— Молчит… не смотрит даже…

— Сколько хлеба загубить хотели! Окаянные!

Прибежал, тяжело дыша, Федя.

— Паш! Братко!.. Яшка спит — не добудиться!

Павел расхохотался.

— Так я и знал. Вот соня!

— Я его и щипал, и кулаком под бок, а он только мычит.

— Пошли сами?

— Пошли! — обрадовался Федя. — Дай я только мешок возьму.

Спустились с крыльца. Посреди двора Павел остановился, огляделся вокруг.

— Хорошее утро! Тепло!

— Ага… А я зиму люблю. Хорошо на санках! А трактор по снегу ходит?

— Ну ясно, ходит… Постой, а ты чего это босиком?

— А что?

— Ногу наколешь. Надень-ка сапоги.

— Жарко, — взмолился Федя.

— Надень, надень…

Вышли на улицу. Вдалеке сквозил осенний лес.

…Запыхавшийся Данила прибежал к Кулуканову.

— Ушел на болото… за клюквой…

Кулуканов молча надел картуз.

— Пошли к Сереге…

Дед сидел на крылечке, вертел папиросу. Увидев торопливо подходящего Кулуканова, поднялся, положил нескрученную папиросу в карман.

— Ушел на болото… — очень тихо сказал Кулуканов. — В самый раз!

Дед, не отвечая, заходил по двору, забормотал что-то. Наконец остановился, словно устал.

— Данила, — сказал он тихо, — дай его…

— Кого? — так же тихо спросил Данила.

— Нож… — выдохнул дед.

Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы, у него дрожали руки. Наконец выдернул и бегом бросился во двор.

Дед яростно замахал руками, зашипел:

— Да не этот! Тот, горбатый, неси!

Данила исчез и сейчас же вернулся, пряча нож в рукаве.

— Вот он…

— Чего зубами-то ляскаешь? — хрипло сказал дед. — Иди!

— Он… не один пошел…

— С кем?

— С Федькой…

— Выдаст… — шепнул Кулуканов.

Дед вздрогнул.

— Обоих!.. Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын? Стой! Я с тобой пойду…

Кулуканов смотрел им вслед и крестился.

…Усталые мальчики возвращались в деревню. Федя всю дорогу оживленно болтал.

Павел шел задумавшись, на вопросы отвечал рассеянно.

— Паш, а кто быстрее: волк или заяц?

— Волк, наверно.

— Паш, а у меня галстук будет, когда я торжественное обещание дам?

— А как же!

В березовых зарослях, где разветвляется тропинка, мальчики вдруг увидели деда Серегу и Данилу. Павел задержал шаг.

• Предыдущая
• 19/21
• Следующая