Львы и Драконы - Исьемини Виктор - Страница 22

Вдруг стало тише, а затем толпа на площади разразилась воплями. Императрица шагнула на балкон — и замерла. Площадь у стен Валлахала была заполнена народом — целое море людских голов. Толпа окружала обширный помост в центре площади. Две цепочки солдат ограждали коридор в толпе, ведущий к помосту от ворот дворцовой ограды. А на помосте… Санелана вздрогнула и прижала ладони к горлу, едва сдержав крик — там на столбах, укрепленных подпорками, были установлены длинные перекладины, с которых свешивались веревки. В петле бился и хрипел человек, наспех сколоченная виселица потрескивала от этого движения, раскачивая полторы дюжины тел. Ряд был заполнен. Палачи перешли к соседней перекладине, а по коридору между рядами солдат из дворца уже волокли новую жертву.

Значит, пока она, Санелана, бродила по складам и подвалам Валлахала, пока она пересчитывала мешки с мукой и бочонки прокисшего вина… здесь…

Алекиан обернулся на звук, его лицо скривилось от недовольства.

— Дорогая, мне не хотелось, чтобы ты глядела на это.

— Зачем ты…

— Дорогая, — твердо промолвил Алекиан, — это необходимо. Ради Империи. Сейчас казнят всех, кто участвовал в заговоре, всех, кто знал о готовящемся бунте.

— Зачем…

— Это необходимо, — повторил император, — это послужит уроком всем подданным, пусть воочию убедятся, каково это — злоумышлять против Великой Империи. Поверь, мне самому неприятно… Но необходимость…

Тем временем толпа под балконом то замирала в предвкушении — то взрывалась многоголосым буйным хором, приветствуя новую казнь. На помост водрузили плаху, из группы палачей выступил крупный мужчина, вооруженный мечом. Наступил черед приговоренных благородного сословия. Распорядители казни не мешкали.

— Дорогая, — напряженным тоном проговорил император, — тебе лучше удалиться.

— Удалиться? — прерывающимся голосом спросила Санелана. — Но разве я не поклялась перед алтарем быть с тобой в горе и радости? Разделять любые испытания? Может, мне нужно взять тот меч и смахнуть голову нескольким беднягам?

Вельможи, стоявшие на балконе рядом с императором, отодвинулись, насколько позволяло тесное пространство, сейчас им хотелось бы оказаться подальше, хотелось бы оказаться вовсе не здесь, но…

— Дорогая, — голос Алекиана окреп. — Этот меч ты не сможешь даже приподнять. Каждый должен исполнять свой долг. Палач — рубить головы тяжелым мечом, я — отдавать ему приказ, а…

— А я не желаю! — Санелана топнула ногой. — Не желаю этого! Мой долг, в таком случае — призвать тебя к милосердию… Хотя бы детей!..

На эшафот втащили рыдающих женщин — жену и дочерей Каногора. Приговоренные выли. Толпа визжала и улюлюкала, вид крови предыдущих жертв, стекающей с плахи, привел людей в неистовство. Люди с вожделением взирала на толстую графиню и двух некрасивых девиц.

— Сегодня здесь казнят тридцать шесть человек, — отрезал император. — В битве с войском мятежников погибло около пяти с половиной тысяч. Моих подданных. И твоих. Пожалей их — пожалей, как жалеешь этих. Я хочу, чтобы сегодняшняя кровь предостерегла возможных заговорщиков и спасла в будущем многие и многие жизни. Война не окончена, она продолжается здесь и сейчас.

Санелана отвернулась, чтобы не видеть, как палач обезглавит женщин… По щекам ее текли слезы и голос дрожал.

— Но… можно… проявить милосердие…

— Нет!

— Если кровь необходима, пролить ее поменьше, хотя бы…

— Нет! — снова рявкнул император и мягче добавил. — Поверь, это необходимо. Ради Империи!

На балкон вбежал солдат. Придерживая ножны, поклонился.

— Ваше величество, сэр маршал! Наш тролль уходит!

— Что? Дрым уходит? — переспросил ок-Икерн. — Почему?

— Он не отвечает, сэр, он просто идет.

— Но задержать…

— Сэр… он идет… Прежде чем уйти, он сказал, что не хочет… потому что казнят… Его невозможно задержать. Сэр.

Да, подумал сэр Брудо, когда тролль идет, его невозможно задержать…

— Ингви!

— А?

— О чем ты сейчас думаешь?

— Да так… ни о чем. Просто здесь хорошо.

Ннаонна села и обхватила колени.

— А я вспоминаю твой рассказ о битве богов на далеком берегу. Выходит, Гилфинг злой?

— Нет, с чего ты взяла?

— Как же нет?! — девушка даже вскочила в волнении, но потом опустилась на колени и поглядела на короля сверху вниз. — Он же хотел уничтожить наш Мир!

— Я его понимаю, — Ингви сорвал травинку и принялся ее жевать, — отчасти. Иногда мне кажется, что у здешних богов возраст идет как-то… циклами, что ли. Судя по «Хроникуму», он уже был молодым, зрелым, старым… потом удалился — это как бы…

— Умер? — подсказал Ннаонна.

— Переродился. И вернулся младенцем. Младенец, понимаешь ли, склонен к разрушению. Он рвет все, что ему дают, ломает игрушки, потому что отчаянно хочет утвердить себя в Мире. Для этого он должен ощущать, как Мир меняется в его руках. В моем мире малышам дают ненужные бумаги, чтобы рвали и утверждались. Потом, взрослея, человек учится создавать, строить и менять Мир, созидая, ну а младенец — нет, не может. Только разрушает. Зато младшие боги подросли и желают созидать и защищать. Теперь это надолго, Мир может спать спокойно.

— Конечно, ты же убил Гилфинга.

— Насколько я понял, убить его невозможно.

— Как, а меч? Ты сказал, что его поглотил твой меч. Выпил.

— Меч выпил магическое содержимое его тела — ту часть существа Гилфинга, которая привязывает его к Миру. И он теперь снова удалился в Вечное Ничто. Интересно, что его грядущий приход был в самом деле предсказан этим, как его? Когером! Пророк, должно быть, очень чувствителен к колебаниям маны. Они складываются для него в привычные символы: Бог-Дитя, Гилфинг, разрушение Мира… А источник колебаний — Гилфинг в Великом Ничто. Ты читала «Хроникум»?

— А, эту толстую книжищу… Читала, конечно, я же читала все, что у нас есть. Скучновато. «Авейн неистовый» лучше. Ну, так что там с Великим Ничем?

— По-моему, это не склоняется: «что там с Великим Ничто?» Да, в общем-то, ничего. Смертным не дано понимать, что такое бесконечность… то есть Великое Ничто. Если ты можешь его представить, то ты бог. А если ты не бог, то не можешь его представить.

— Глупости какие-то, — Ннаонна вздохнула. — Скукота. Ну а с твоим мечом теперь как быть?

Ингви приподнял голову и поглядел на Черную Молнию, лежащую в ножнах поодаль. Он не раз ловил себя на мысли, что избегает лишний раз прикасаться к оружию и даже держать поблизости. Что-то тревожное начинало биться в груди, когда он брался за меч… Что-то чужое. Ннаонна сдвинулась чуть ближе, внимательно глядя в глаза демону.

— А что с моим мечом? — Ингви перекатил травинку в угол рта. — А, ну то есть, это Черный Меч Демона, Меч, Выпивающий Жизни Создателей… и прочее, что в романах пишется с большой буквы.

— А ну-ка, выплюнь травинку. Она мешает, — серьезным тоном потребовала вампиресса.

— Зачем? Чему мешает?

— Выплюнь, тебе говорят!

— Пожалуйста…

Девушка тут же повалилась на Ингви, прижимаясь губами к его рту…

Часом позже они выехали к дороге и остановили коней, приглядываясь к следам.

— По-моему, наши уже проехали, — вынесла вердикт Ннаонна.

Ингви пожал плечами и они медленно двинулись в западном направлении. Вскоре впереди послышался стук. Ингви пустил коня быстрей, вампиресса поскакала следом.

За поворотом солдат из отряда Воробья неторопливо тюкал топориком, отесывая кол. Его конь был привязан поодаль. Когда Ингви с Ннаонной остановились рядом, солдат пояснил:

— Здесь будет постоялый двор, так сержант сказал. Вобью колышек, чтобы место было отмечено.

Сержантом солдаты по-прежнему звали Никлиса.

— Почему именно здесь?

— Сержант говорит — вид красивый.

Наемник махнул топором, указывая. Вид действительно был замечательный. Солнце, уже склоняющееся к западу, заливало живым золотом склоны холмов, лес в дальней лощине, уходящий к горизонту синеватым лохматым одеялом…