Кровопролития на Юге - Дюма Александр - Страница 41
- Предыдущая
- 41/58
- Следующая
Около шести часов вечера к воротам епископства явился волонтер с красной кисточкой и, обратившись к привратнику, приказал ему подмести двор, поскольку, как он выразился, скоро придут волонтеры задать бал драгунам. Побахвалившись, он удалился, но тут же вернулся с запиской следующего содержания: «Приказ привратнику епископства под страхом смерти не впускать начиная с вечера 13 июня 1790 года ни одного драгуна, ни пешего, ни конного». Эта записка была представлена лейтенанту, который подошел к волонтеру и заметил ему, что в епископстве слушаются только приказов, исходящих из муниципалитета. Волонтер ответил дерзостью; лейтенант предложил ему убираться и пригрозил, что в случае, если он не уйдет добром, его вышвырнут вон. Тем временем красных кисточек прибавилось; привлеченные шумом драгуны также высыпали во двор. Препирательства становились все яростнее, полетели камни, зазвучали призывы к оружию; тут же на площадь перед епископством прибежали человек сорок цибульников с ружьями и саблями, бродивших по окрестным улицам. Лейтенант, видя, что при нем только двенадцать драгун, приказывает трубить сбор, чтобы призвать тех, кто находится в отлучке. Тут легионеры набрасываются на трубача, вырывают у него трубу и разламывают ее на куски. Из рядов легионеров раздаются несколько выстрелов, один из драгун стреляет в ответ, затевается перестрелка, а там и схватка. Лейтенант понимает, что это не просто драка, а подготовленный бунт; он догадывается, что дело принимает серьезный оборот, и через заднюю калитку посылает одного из драгун в муниципалитет.
Г-н де Сен-Понс, майор легиона, слышит суматоху и отворяет окно. Город кипит; со всех сторон бегут люди, крича на бегу, что в епископстве убивают драгун; он мигом выбегает из дому, собирает человек десять-двенадцать безоружных добровольцев-патриотов, бежит в ратушу, где застает двух муниципальных советников и убеждает их идти на площадь перед епископством в сопровождении первой роты, несущей охраны ратуши. Члены муниципалитета отвечают, что готовы во всем содействовать его добрым намерениям, и немедля пускаются в дорогу. По пути их обстреливают, но пули пролетают мимо. Прибыв на площадь, они обрушивают на цибульников оружейный огонь, но никто не задет. По трем улицам, ведущим к епископству, сбегаются красные кисточки. Первая рота перекрывает выходы, ведет перестрелку, оттесняет осаждающих и расчищает площадь. Убит один из солдат, но и среди цибульников есть раненые, и многие отступают.
Пока у епископства идет сражение, в других местах начинается резня.
У ворот Мадлен люди с красными кисточками берут приступом дом г-на Жалабера. Несчастный старик выходит им навстречу и спрашивает, чего они хотят.
— Разделаться с тобой и со всеми псами-протестантами, — отвечают ему.
Его выволакивают из дома, тащат по улицам; пятнадцать легионеров увечат его своими саблями, и два дня спустя он умирает от ран.
Другого старика по имени Астрюк, согбенного под бременем семидесяти четырех лет, с седыми волосами до плеч, останавливают по пути от ворот Короны к Кармелитским воротам; в нем признают протестанта и наносят ему пять ударов теми самыми вилами, которыми вооружена рота Фромана. Несчастный падает, убийцы поднимают его и кидают в ров, а потом для забавы добивают камнями; наконец один из них, наиболее человечный, приканчивает его выстрелом из ружья.
На трех выборщиков — Массадора от округа Бокер, Виала от кантона Ласалль и Пюэша от того же кантона, люди с красными кисточками напали, когда те возвращались домой; все трое получили тяжелые ранения.
Капитан, командовавший отрядом, который нес охрану выборного собрания, возвращался вместе с сержантом и тремя волонтерами своей роты; на Малой аллее их остановил Фроман, он же Дамбле, и, приставив капитану пистолет к груди, сказал: «Стой, мерзавец! Отдай оружие!» Тем временем цибульники с красными кисточками схватили капитана за волосы, опрокинули на землю; Фроман выстрелил, но промахнулся. Падая, капитан выхватил шпагу, но ее вырвали у него из рук, и Фроман ударил его своей шпагой. Тут капитан, поднатужась, высвободил одну руку, выхватил из кармана пистолет, оттолкнул убийц, выстрелил во Фромана, но промахнулся. Одного из сопровождавших его волонтеров ранили и разоружили.
В Калькьер направлялся патруль гиеньского полка, с ним вместе следовал драгун Будон. На Будона напала кучка людей с красными кисточками. У него отобрали каску и мушкет, в него несколько раз выстрелили; у одних стрелков ружья дали осечку, другие промахнулись; патруль заслонил его, но Будон успел получить два штыковых удара и жаждал отомстить; он отстранил защитников, бросился отнимать у нападавших свой мушкет и был убит на месте. Ему отрубили палец, чтобы забрать перстень с бриллиантом. У него украли часы, кошелек и бросили тело в ров.
Тем временем площадь Францисканцев, площадь Кармелитов, Большая улица и улица Богоматери на Эспланаде заполнились людьми, которые были вооружены кто ружьями, кто вилами и саблями; и люди, и оружие появились из дома Фромана, который высился над тем кварталом Нима, что зовется Калькьер и примыкает к стенам и башням монастыря доминиканцев. Три главаря мятежа — Фроман, Фолаше и Декомбье — захватили эти башни, составлявшие часть старинного замка; отсюда католики могли вести огонь по всей набережной Калькьер и по крыльцу театральной залы; а в случае, если их бунт не был бы сразу поддержан всем городом, как они рассчитывали, им было бы легко удержаться на этой позиции до прихода подкрепления.
Эти меры были либо давно продуманы, либо с ходу сымпровизированы искусным стратегом. Быстрота, с какой все подступы к этой крепости были взяты под охрану двойной цепью легионеров с красными кисточками, тщание, с каким самых лихих поставили у казарм, где размещалась артиллерия, и наконец, то, что целая рота перекрыла путь в цитадель — единственное место, где патриоты могли раздобыть оружие, — все доказывало, что этот план, по виду оборонительный и дававший двойное преимущество, позволяя и нападать без особой опасности, и делать вид, будто мятежники сами подвергаются нападению, был составлен уже давно; и прежде чем горожане успели хотя бы вооружиться, он был осуществлен; только часть пеших стражников да двенадцать драгун в епископстве продолжали сопротивляться заговорщикам.
И тут все настойчиво потребовали красное знамя, штандарт, вокруг которого в случае гражданской войны должны были сплотиться добрые граждане; оно хранилось в муниципалитете, откуда его надлежало достать при первых же выстрелах; аббата де Бельмона, каноника, старшего викария и члена муниципалитета, попросили и чуть не заставили его нести, потому что он как духовное лицо был наиболее способен усмирить восставших именем Божьим.
Вот рассказ самого аббата де Бельмона о том, как он исполнил эту миссию.
«Около семи часов вечера я вместе с г. г. Понтье и Ферраном проверял счета. Мы услыхали шум во дворе и с верхней площадки лестницы увидели, что к нам приближаются несколько драгун, в том числе некий Парис; они сказали нам, что на площади перед епископством идет сражение, потому что какой-то человек явился к привратнику епископства и принес ему частное письмо, в коем говорилось, чтобы тот под страхом смерти не пускал туда драгун. Тут я сказал, что им следовало арестовать этого человека и запереть ворота; они отвечали, что это оказалось неисполнимо. Тем временем г. г. Ферран и Понтье взяли свои шарфы и ушли.
Немного погодя несколько драгун, среди которых я узнал лишь Лезана дю Понте, Париса-младшего и Будона, а с ними толпы легионеров явились и попросили меня вынести красное знамя; они побежали к дверям в залу совета и, обнаружив, что она заперта, обвинили в этом меня. Я зову ратушного служителя, его нигде нет; я прошу у привратника ключи, а тот отвечает, что их унес г-н Верден; волонтеры начинают ломать дверь; тут приносят ключи, дверь отпирают, берут красное знамя, вручают его мне, увлекают меня во двор, а оттуда на площадь.
Напрасно я пытаюсь выставить предварительные условия, ссылаюсь на свой сан; мне возражают, что речь идет о моей жизни и что моя ряса внушит почтение возмутителям общественного спокойствия. Я увещеваю их, что не мое это дело — нести знамя, но меня никто не слушает. И вот я иду, сопровождаемый пикетом гиеньского полка, частью первой роты и несколькими драгунами; рядом со мной безотлучно находится молодой человек, вооруженный штыком. На лицах всех, кто меня сопровождает, написана ярость; они бросают мне в лицо ругательства и угрозы, которые я пропускаю мимо ушей.
Я прохожу по улице Грефф; моей свите кажется, что я держу красное знамя недостаточно высоко и не до конца его развернул. Когда мы добираемся до кордегардии, что у ворот Короны, мои сопровождающие изготавливаются к бою и приказывают офицеру, охраняющему ворота, следовать за нами; он возражает, что сделает это лишь по письменному распоряжению муниципалитета; обступившие меня люди велят мне написать такое распоряжение; я прошу перо и письменный прибор, и меня снова обвиняют, на сей раз в том, что у меня нет при себе ни того, ни другого; оскорбительные речи и угрожающие жесты, кои позволяют себе по отношению ко мне волонтеры и многие солдаты гиеньского полка, внушают мне страх; меня осыпают грубостями, бьют; Будон приносит бумагу, перо, и я пишу: «Приказываю отряду оказать содействие». Теперь офицеру гиеньского полка ничего не остается, как следовать за нами.
Не успеваю я отойти несколько шагов, как у меня требуют распоряжение, которое я только что написал; оно куда-то задевалось; все бросаются ко мне, твердя, будто я его не писал, и отчаяние мое доходит до предела, но тут один из легионеров извлекает его, скомканное, из кармана. Угрозы меж тем усиливаются: меня гневно уличают в том, что я недостаточно высоко поднимаю красное знамя, и замечают, что при моем росте я мог бы держать его и повыше.
Но вскоре показываются легионеры с красными кисточками, некоторые с ружьями, а большинство при саблях: с обеих сторон поднимается стрельба; линейные войска и национальная гвардия строятся в боевом порядке тут же в небольшой низине, а мне предлагают одному выйти вперед; я отказываюсь, чтобы не очутиться между двух огней. Тогда на меня обрушивается сущий град проклятий, угроз и побоев; меня выталкивают из толпы окружающих солдат и ударами ружейных прикладов принуждают идти вперед; один удар в спину был так силен, что на губах у меня выступила кровь. Между тем противник подходит ближе, а мне все кричат, чтобы я шел вперед. Я приближаюсь с красным знаменем в руках, подхожу к представителям противоположного лагеря, заклинаю их удалиться; я даже падаю перед ними на колени; я их увещеваю, но они увлекают меня за собой через Кармелитские ворота, берут знамя и отводят в дом к какой-то неведомой мне женщине. У меня началось сильное кровохарканье; она подала мне кое-какую помощь, а затем я велел, чтобы меня отвели к г-ну Понтье».
- Предыдущая
- 41/58
- Следующая
