Доннерджек - Желязны Роджер Джозеф - Страница 43

• Предыдущая
• 43/135
• Следующая

— Не произноси имя, — перебила ее Эйрадис, — я боюсь его могущества.

— Но оно твое.

— Теперь — нет. Великий Поток есть древнее начало Вирту. Тогда я являлась лишь частью легионов одной из воюющих сторон.

— А сейчас ты принадлежишь себе? — спросила банши, бросив выразительный взгляд на ее огромный живот.

— Сейчас я Эйрадис. И принадлежу Эйрадис. Другая… принадлежала иному существу… и служила чужим нуждам. Я не представляла, насколько сильно не хочу вспоминать о своем прошлом до тех пор, пока ты — пусть и на короткое время — не заставила меня принять прежнее обличье.

— Понимаю, — ответила плакальщица. — Когда-то я была Хэзер, дочерью владельца замка. А потом превратилась в банши. Когда я перестану быть банши, кем я стану? Былой Хэзер? Я скучаю по своему прежнему «я», но понимаю твои страдания и нежелание возвращаться назад — хотя твое первое «я» обладало поразительным могуществом.

— И практически не имело свободы. Когда мой создатель отдавал приказ, мне оставалось лишь подчиняться. После многочисленных сражений я сумела сохранить малую толику себя — кое-что от моей тайны и моих триумфов — и превратиться в Эйрадис.

— Ты просила меня о пощаде. — Слова банши прозвучали как утверждение.

— Я не знала, что снова стану Эйрадис. И хотя заклинание подсказало, в чем заключается моя ближайшая цель, я чувствую связь со своим создателем. И боюсь, что он позовет меня к себе.

— Твой создатель?

— Один из Тех Кто Наверху, Обитателей Горы Меру. Большинство называют его Морепой. Его владения — огромные потоки информации Вирту. Вместе с Небопой и Террамой он составляет великую Троицу.

— Отец, Сын и Святой Дух?

— Нет. Здесь гораздо меньше метафизики — а может быть, она другая. Небопа отвечает за общую структуру системы. Террама — эйон всех эйонов, базовая программа Хранителей. На Меру обитают и другие божества, каждый из них следит за порядком в какой-то определенной области — разделение полномочий явилось результатом жестоких битв. У всех есть определенный статус, показывающий, как высоко они могут подняться по склону Меру.

— И так было с самого начала?

— Нет. Отгремел не один десяток сражений. И многое — прости мне мою слабость, дорогая подруга, — я предпочла бы забыть. Я уже тебе говорила, что не отличаюсь набожностью — даже когда речь заходит о религиях Вирту. На то есть причина.

— Ты сердишься на меня?

— Ни в коем случае. Ты ведь предупреждала, что заклинание очень сильное и может оказаться для меня опасным. Просто ты не знала, насколько оно сильное. Кроме того, мы ведь сумели пройти мимо стража.

— Да. А сейчас прости, Эйра, — ведь именно я так жестоко тебя использовала — ты выглядишь уставшей и должна вернуться в замок.

— Я действительно неважно себя чувствую, но не знаю, смогу ли быстро успокоиться.

— Мои ограниченные возможности по оценке вашего состояния, — вмешался Войт, — показывают, что вам настоятельно необходим отдых. Отказ от него способен отрицательно повлиять на развитие ребенка.

— Что ж, тогда, пожалуй, пойду немного полежу. Однако меня продолжает беспокоить одна вещь, Хэзер.

— Да?

— Кто послал тебе заклинание?

— Мне показалось, что я попросту извлекла его из коллективного сознания расы — душа мира, как любил говорить Йетс.[27]

— А разве Йетс не появился на свет после твоей смерти?

— Здесь когда-то жил ленивый поэт с романтической душой; он часто приходил к развалинам замка и читал вслух стихи Йетса. Возвращаясь к твоему первому вопросу… Я часто знаю то, что мне нужно — современные диалекты, например. Одно из преимуществ работы.

— Возможно, так оно и есть, но нельзя исключать вариант, что заклинание, которое ты пропела, явилось из мировой души Вирту, а не Веритэ.

— Согласна, нельзя. Но тогда, как и в случае с теми землями, откуда мы только что вернулись, возникает частичное взаимопроникновение.

— Да, и меня это тревожит. Я достаточно представляю себе религию эйонов, чтобы знать: многие из них утверждают, будто Вирту, а вовсе не Веритэ, является первой реальностью. Они считают, что компьютерная сеть способна создать условия для перехода.

— Ну и что?

— Быть может, они правы — а если так, долго ли боги Вирту будут мириться со своим второстепенным положением? Вдруг они захотят возродить свои легендарные армии? Твое заклинание до сих пор звучит в моем мозгу, призывая вернуться обратно.

— Ты устала, Эйра. Скажи роботу, чтобы он доставил тебя в спальню. Возможно, после того, как ты поспишь и поешь, заклинание перестанет донимать тебя.

— Наверное, ты права. В моем состоянии не следовало отправляться в такие рискованные путешествия.

— Отдохни, Эйра. Поговорим позднее.

Банши прошла сквозь стену и исчезла, а за ней и лунный портал. Эйрадис покачала головой, в которой сразу начала пульсировать боль, поняла, что совершила ошибку, и оперлась на Войта.

— Пожалуйста, Войт, отвези меня в спальню. И свяжись с кухней — я хочу горячего какао.

— Госпожа, шоколад вам противопоказан, — напомнил робот, создавая из своих манипуляторов кресло для хозяйки.

— Тогда пусть приготовят какой-нибудь заменитель, где будет все то, что мне необходимо, но не окажется вредных компонентов.

— Попробую сделать, как вы просите.

Эйрадис вернулась в свои комнаты, плохо понимая, что происходит вокруг. Она почти не почувствовала, как Войт осторожно опустил ее на постель, а Дэк (принесший горячий напиток, о котором она уже забыла, так ей хотелось спать) снял с хозяйки туфли и одежду, а потом накрыл одеялом.

Ей приснились давно ушедшие времена. Во сне она знала, зачем Властелину Непостижимых Полей понадобился ее сын. Когда Эйрадис проснулась, она увидела сидящего рядом Джона, сжимавшего ее руку в своей ладони. На бородатом лице легко читалось беспокойство — Доннерджек даже не пытался его скрыть. И откровение исчезло, уступив место радости и миру.

Весна. Множество крошечных цветов — голубых, красных, желтых и белых; пена на гребнях волн; низкое ночное небо, роняющее сверкающие самоцветы; океанский прилив, чье дыхание белоснежными лентами тумана поднимается в горы… и протяжный плач волынки, доносящийся с далекого утеса или из долины; солнце, встающее над облаками, оранжево-золотые врата тепла.

Весна.

В бескрайней монотонности рассвета в разные стороны медленно текут мелодии.

С семнадцатого века волынка практически не изменилась. Никто не знал, где находится волынщик и его инструмент. Впрочем, какая разница? В такой чудесный день надо наслаждаться свежим воздухом, а не рассматривать прозрачный весенний свет сквозь подзорную трубу. А тот, кто в состоянии оценить пение волынки, может найти ее где угодно, стоит только пожелать.

Традиционная мелодия набирала силу, потом медленно затухала, и у слушателей далеко не сразу появлялось необъяснимое ощущение, будто прилетела она сюда на волшебных крыльях древних преданий.

Вслед за «За морем и небом» и «Моей долиной» вдруг возникла веселая незнакомая песня, каким-то непостижимым образом имевшая непосредственное отношение к настоящему дню. Оказалось, что она называется «Салют в честь рождения Джона Д'Арси Доннерджека-младшего».

Даже если банши решила бы в этот момент завыть, ее стоны вряд ли перекрыли бы пение волынки. Звуки летали в воздухе весь день, и многие пытались определить, где находится музыкант. Невидимого волынщика искали в горах, на берегу, в долине и в городе, и чем старательнее, тем более неуловимой, сложной и изощренной становилась музыка — а откуда она лилась, не мог указать никто. Знал ли волынщик, что любой мужчина был бы счастлив угостить его выпивкой, если бы он захотел открыть им свое имя? И что его шансы добиться успеха у женщин как никогда высоки?

А если знал и его это не интересовало, почему так, и не пожелал предстать перед своими восхищенными слушателями? Часть произведений, которые он исполнял, были никому не известны. Даже музыковедам из университета, единодушно сходившимся на том, что все мелодии очень древние, не удавалось определить их авторство и время написания.

• Предыдущая
• 43/135
• Следующая