Ведьма Ильзе - Брукс Терри - Страница 5

Шпион подобострастно склонился вперед, сплетя пальцы под подбородком, как при молитве.

— Он лежит в госпитале у целителя. За ним ухаживают, но никого к нему не допускают до возвращения Крылатого Всадника. Никому не разрешают с ним говорить.— Шпион тихо фыркнул. — Будто кто–то сможет с ним поговорить. У него ведь язык отрезан.

Ведьма жестом велела ему посторониться, и он, словно марионетка, тотчас исполнил ее приказание.

— Жди меня здесь, — сказала ведьма. — Жди, пока я не вернусь.

Она вышла и растворилась в ночи, ее призрачная фигура бесшумно и легко заскользила в тени. Ведьма Ильзе любила темноту, темнота давала ей утешение, какое не мог дать дневной свет. Темнота все скрадывала и скрывала, смягчала острые углы, снижала ясность. Зрение теряло свое значение, так как глаза могли и обмануться. То, что было ясно при свете дня, в темноте становилось подозрительным. Темнота была отражением ее жизни — коллажа образов, голосов и воспоминаний, в котором ведьма выросла и стала тем, кем стала. Не все в этом коллаже укладывалось в последовательные ряды, не все имело явную связь. Как и тени, которые так нравились ведьме, ее жизнь была похожа на лоскутное одеяло, где лоскутки обтрепались, нитки торчали, и которое просто требовало, чтобы его распороли и сшили заново. Прошлое ведьмы не было выбито на камне, а писано на воде. «Изобретай себя заново, — говорил ей когда–то давно Моргавр. — Изобретай себя заново, и ты станешь еще более непроницаема для тех, кто захочет разгадать, кто ты такая на самом деле».

Ночью, в темноте, среди теней делать это было проще. Она могла скрыть свою внешность и свою сущность. Пусть окружающие представляют ее себе, как им заблагорассудится, и, таким образом, все время пребывают в заблуждении.

Она шла по деревне, ни у кого не вызывая подозрений, почти никого не встречая на пути, а те, кого она все–таки встречала, не замечали ее. Было поздно, почти вся деревня спала, а те, кто предпочитал ночь, находили себе занятие в пивных и притонах и, поглощенные своими страстями, не обращали внимания на происходящее вокруг. Ведьма прощала слабости этим мужчинам и женщинам, но никогда не могла признать их равными себе. Она давно перестала притворяться, что верит, будто общее происхождение как–то связывает ее с ними. Она была существом из огня и железа. Она рождена для волшебства и власти. Ее предназначение — менять жизни других, а не идти у кого–то на поводу. Ее желанием было подняться над судьбой, предписанной ей другими в детстве, и отомстить им за все, что они посмели с ней сделать. Она возвысится, а они будут унижены.

Когда она позволит им снова произнести свое имя, когда она сама захочет произнести его, это будет запоминающееся событие. Имя ее не будет погребено во прахе ее детства, как было когда–то. Оно не будет отброшено как частица ее потерянного прошлого. Имя ее будет парить в высоте, как ястреб, и сиять, как луна. Ее имя люди будут помнить вечно.

Дом целителя стоял на краю окружавшего деревню леса. Ведьма вылетела сюда из Диких Дебрей ранним вечером, вышла из своего укрытия, получив послание от шпиона, так как почувствовала важность этого известия и захотела сама разузнать, какая за ним кроется тайна. Она оставила своего боевого сорокопута в старой роще под скалой, зачехлив его страшную голову и связав лапы. Иначе он улетит. Эта птица такая неукротимая, что даже волшебная сила не может ее удержать в отсутствие ведьмы. Но в бою равных ей нет. Даже гигантские роки ее побаиваются — сорокопут всегда бьется насмерть. Сорокопута никто здесь не найдет, так как ведьма положила вокруг него заклятие, которое не подпустит к нему посторонних. С восходом солнца ведьма уже вернется к себе. С восходом солнца здесь ее уже не будет, несмотря ни на что.

С кошачьей грацией она проскользнула в дверь госпиталя и прошла через центральные помещения к больничным палатам. Каждый раз, когда она проходила мимо дежурных санитаров, она начинала тихо петь, отводя в сторону их мысли и взгляды, и ее никто не заметил. Санитаров, дежуривших у занавешенного входа в помещение, где лежал подобранный в море, она усыпила. Одни развалились на своих стульях, другие привалились к стене, третьи опустили головы на столы — все они закрыли глаза, дыхание их сделалось мерным. В доме целителя все было мирно и спокойно, и тихая песня ведьмы не нарушала окружающую тишину. Ведьма все окутывала своей мелодией, мягким одеялом нежно укрывала все тревоги, которые могли проснуться. Вскоре она была одна и могла действовать свободно.

Человек, подобранный в море, дремал, покрытый легкой простыней, на койке в комнате с плотно задернутым шторами окном. Его кожа была покрыта волдырями, воспалена и блестела от целебной мази, наложенной целителем. Тело его исхудало, черты лица обострились, сердце в груди билось слабо. Ввалившиеся пустые глазницы, потрескавшиеся губы, а во рту на месте языка — красный шрам.

Ведьма Ильзе внимательно осмотрела этого человека, стараясь ничего не упустить. Она отметила явно эльфийские черты лица, седеющие волосы, говорящие о том, что он уже не молод. Его скрюченные пальцы и то, как, напряженно вывернув, он держит шею, говорили о том, что он перенес пытки. Ведьме не понравилось общее впечатление, какое производил этот человек: его намеренно мучили и творили с ним то, о чем ей даже страшно было подумать. Ей не понравился запах, который от него исходил, ни то, как он жалобно постанывал. Этот человек жил сейчас в другом месте и времени, никак не мог позабыть то, что пережил, и все это было неприятно.

Ведьма очень нежно коснулась своими тонкими холодными пальцами его груди, и он вздрогнул, словно его ударили. Она тут же применила свое волшебство, начала петь, чтобы успокоить его. Его судорожно выгнутая спина медленно расслабилась, а скрюченные пальцы, мертвой хваткой державшие простыню, разжались. Человек вздохнул. «Он рад любому облегчению»,— подумала ведьма, продолжая петь, пробираясь, преодолевая его оборону, к его мыслям.

Когда человек снова был спокоен и, приняв от нее помощь, стал зависим от нее, ведьма положила ладони на его тело, чтобы воспринять от него его чувства и мысли. Она должна добраться до того, что находится у него в голове, до его переживаний, его страданий, его тайн. Добраться до них она должна через его ощущения, но, прежде всего через его слова. Говорить, как обычные люди, он больше не имеет возможности, но общаться он все же может. Ей нужно лишь сделать так, чтобы он захотел.

В конце концов, все это не так сложно. Она привязала его к себе при помощи песни и одновременно очень осторожно прощупала его внутри, и он уже начал выдавать тихие нечленораздельные звуки, какие только и мог произносить. Она вытягивала из него по одному стону, по одному мычанию, по одному всхлипу. С каждым звуком ведьма получала от человека какой–нибудь известный ему образ, откладывала его и делала своим. Звуки были нечеловеческими, преисполненными боли, но ведьма вбирала их в себя, не отступая от своей цели. Она окутывала человека состраданием, давая умиротворение, нежность и надежду на исцеление.

Поговори со мной. Перескажи мне свою жизнь. Отдай мне все, что ты прячешь, и я дам тебе покой.

И он делал, как она просила, и образы были яркими и удивительными. Там был океан, огромный, голубой и неизведанный. Там были острова, одни полные зелени, другие скалистые и безжизненные, и каждый скрывал что–то страшное. Там были яростные сражения, где под звон оружия гибли люди. Там были эмоции такой силы, такой мощи, что вызвавшие их события затмевались, но зато становились видны оставленные этими чувствами шрамы.

И, наконец, там были ледяные столбы, уходящие в туманное холодное небо, они покачивались и скрежетали, словно гигантские зубы, в то время как тонкий луч, рожденный волшебной силой эльфийских камней, освещал что–то лежавшее далеко впереди. Там был город, весь в развалинах, древний, населенный стерегущими его чудовищами. И там был засыпанный землей замок, который охранялся гладким металлом и горящими красными глазами, в которых была волшебная сила…