Последний рыцарь Тулузы - Андреева Юлия Игоревна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/61
• Следующая

Выбравшись из подземелья, я хотел проводить Раймона до лагеря, но тот запротестовал, опасаясь за мою жизнь. Свиту графа в эту ночь составляли переодетые в плащи крестоносцев ученики школы де Савера.

В последний момент Раймон подошел ко мне и сообщил, что, оказывается, из рядов крестоносцев начали выбывать один за другим самые его именитые участники, уводя с собой своих солдат, что, без сомнения, расшатывало позиции самого крестового похода. Безнаказанно снять с себя белый плащ разрешалось после сорокового дня – срок, поставленный самим Римом. К сожалению, Раймон не мог поступить так же и вернуться домой. Он все еще был под подозрением. Мы снова расстались.

Позже я узнал, куда сеньор Амори де Савер услал моего сына. Андре и неизвестному мне воину было поручено почетное дело: вызволить оставшихся в темницах рыцарей. Что они с радостью и проделали, отмыкая двери, снимая цепи и разрезая веревки.

Через два месяца после памятного посещения каркассонской тюрьмы я получил известие от сына, в котором он сообщал мне, что он отправляется в свите Раймона Шестого в Рим для частной аудиенции у Папы.

Все церкви Тулузы принялись горячо молить Господа Бога, чтобы тот вразумил Иннокентия Третьего и помог обелить честное имя тулузского графа. Но вместо ожидаемых послаблений нас совершенно заели папские легаты. Вместо того чтобы подготавливать очередной Собор, целью которого должно было стать продолжение разбирательства дела Раймона Шестого и снятие с него, как с участника крестового похода, всех обвинений, легаты постоянно обращались к пастве, убеждая их отказаться от их же законного и Богом поставленного господина.

Специально созданное духовное братство, имя которого я, как ни пытаюсь, уже не могу вспомнить, вместо того чтобы обращать еретиков в католичество, ходило по улицам наших городов с увещеваниями про дьявольскую природу нашего графа и про то, что из-за него тулузцы непременно отправятся в ад. Но ни народ, ни знать не собирались предавать своего господина. Скорее уж наоборот – происходящее разжигало еще большую ненависть к завоевателям.

Сам нынешний хозяин Тулузы, Каркассона и Безье Симон де Монфор со своими рыцарями не без труда пробирались сквозь опальное графство, сжигая крепости и оставляя за собой адские запахи серы и гари.

Пал город Минерва, и вновь зажглись костры, куда с радостными песнопениями всходили сотни и тысячи людей, отказавшиеся отречься от своей веры.

Взяв Минерву, рыцари в белом встали у стен Термэ. Я прекрасно знал, что Термэ был укреплен самым наилучшим образом и ему было нечего опасаться даже длительной осады. Тем не менее аббату Сито это тоже было известно. Поэтому к Термэ он притащил самую современную осадную технику – тараны и катапульты. Он поручил осаду города знатоку осадных орудий и, я не побоюсь этого слова, мастеру своего дела парижскому аббату Гильому, да свалится когда-нибудь каменное ядро с катапульты на его лысую голову!

Несколько месяцев все шло лучше не придумаешь – крестоносцы голодали в лагере, защитники Термэ жили за стенами крепости если не в свое удовольствие, то по крайней мене вполне сносно. Но потом закончилась вода, и долгое время не было никаких дождей. Тогда хозяин города рыцарь Раймон открыл свои винные погреба и напоил жителей вином. Но и оно должно закончиться. Понимая, что его люди не смогут выстоять, Раймон решился открыть ворота крестоносцам.

Но в последний момент Господь послал долгожданный дождь.

Казалось бы, Термэ спасся, но не тут-то было: дождь принес несчастье, в городе начались болезни и смерти. Напуганные горожане пытались выбраться из зараженного города. Но эти вылазки были замечены крестоносцами, которые перебили пытающихся покинуть город через потаенные ходы людей и проникли за стены. Так был взят Термэ.

Снова запылали костры. Хозяин города был замурован в подвале собственного замка.

Тем временем я получил вести от своего сына из Сен-Жиле, где вновь был собран Собор по делу Раймона. Андре писал мне, что поскольку тулузский граф добровольно отрекся от ереси и, приняв крест, выступил в Христовом воинстве против еретиков, папские легаты не посмеют более мучить его и снимают все или почти все обвинения.

Но мой наивный сын оказался не прав. И в ответ на смиренные просьбы Раймона снять с него хотя бы обвинение в убийстве Петра из Кастельно, его спросили, есть ли еще на его земле хотя бы один еретик.

Раймон был вынужден признать, что еретики в Тулузском графстве еще есть. Большая часть подданных Раймона не принадлежала к официальной церкви, и отрицать это было бы сложно.

«А клялись ли вы в том, что уничтожите еретиков?» – спросили его.

«Да, клялся», – вновь был вынужден признать Раймон.

«Но если вы признаете, что клялись уничтожить еретиков, но соглашаетесь с тем, что еретики в Тулузе есть, следовательно, вы не выполнили своей клятвы. Вы клятвопреступник, граф, а клятвопреступник может быть и убийцей!»

Я не был на этом Соборе, что было неплохо, так как я мог бы и накинуться на легатов с одним острым и увесистым аргументом в виде меча. Раймон же, не скрываясь и не пытаясь что-либо возражать, горько заплакал. Об этом мне написал мой Андре, и я не склонен подвергать его слова сомнению.

Месяцем позже я случайно встретился с сыном в замке Монсегюр, куда мы привезли провиант, деньги и оружие.

По словам Андре, из-за этого похода, смерти любимого племянника и бесчестности противника, с которым нельзя было ни о чем договориться, Раймон по-настоящему сдал.

Он то заговаривал о смерти, грозя покончить с собой, то вдруг ни с того ни с сего начинал опасаться, как бы ему не подали яда. При этом он то впадал в ревностное и неистовое благочестие, то требовал к себе девок, пьянствовал и заставлял свою свиту и гостей орать вместе с ним солдатские песни.

Казалось, Раймон разуверился в собственных силах и способностях что-либо сделать для своего графства, как вдруг Папа Иннокентий Третий сам подтвердил его приверженность к католичеству, сняв с графства церковное проклятие.

Должно быть, очумев от радости, Раймон тут же устроил роскошный пир, на который было приглашено множество участвующих в крестовом походе благородных сеньоров. В благодарность за снятие обвинений в ереси он тут же повелел своему казначею отправить в Сен-Жиль достаточно приличную сумму денег, чтобы отреставрировать собор.

Признаться, я до сих пор не могу с точностью сказать, катаром был мой господин или добрым христианином, так как помогал он и тем и другим. Но одно можно утверждать со всей определенностью – он терпеть не мог, когда дом Бога выглядел не должным образом, и всегда помогал терпящим нужду приходам.

Иннокентию Третьему, в благодарность за то, что тот спас его от козней легатов, Раймон приготовил роскошный и изящный подарок – расшитый каменьями плащ и прекрасного коня, равного которому невозможно было найти во Франции, Англии и Каталонии вместе взятых. В порыве восторга и признательности граф снял с пальца перстень и, положив его на плащ, с теплотой посмотрел на стоящего перед ним пилигрима, который должен был отправиться в Рим.

– Передай этот скромный дар его святейшеству Папе от вечно преданного ему раба божьего Раймона, – сказал он, весело рассмеявшись и не замечая, как заблестели глаза посланца и с какой жадностью он посмотрел на драгоценные дары.

Непостижимо. Но в этот раз Раймона сгубила его же щедрость, так как Папа и его кардиналы восприняли подарок графа как знак явного издевательства. Позже я узнал об этом из доверенного источника.

– Мне говорят, что графство Тулузское в развалинах, что нет семьи, не потерявшей хотя бы одного родственника, что защитники крепостей умирают от голода, а Раймон Шестой сделался бесприютным, словно осенний ветер? Но что вижу я? Он богат, как царь Мидас! Осажденная Тулуза шлет королевские подарки, словно издевается над нами! Мы рассчитывали увидеть Раймона в рубище, а он счастлив и богат! Он издевается над Римом и самим Крестовым походом!

• Предыдущая
• 54/61
• Следующая