Этьен и его тень(изд.1978) - Воробьев Евгений Захарович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/107
• Следующая

– За одни сутки три свидания с тремя женщинами в трех городах… Помнишь, у вашего Генриха Гейне? «Блаженства человек исполнен, но очень человек слабеет, когда, имея трех любовниц, он только две ноги имеет…» – Этьен грустно улыбнулся. -Трижды за эти сутки я нарушил конспирацию. И каждый раз это было необходимо. Понимаешь, Ингрид? Иногда высший закон конспирации заключается как раз в том, чтобы его умело нарушить…

– Что произошло? – спросила она, понизив голос.

– Без риска в нашем деле нельзя. Но риск должен быть обеспеченный и умный!.. И поэтому сегодня вечером «Травиата» выйдет на связь в последний раз. – Этьен достал из кармана бумагу, сложенную вчетверо.

– Давно знаю, что я для вас не Ингрид, а только «Травиата», – сказала Ингрид обиженным тоном.

– А еще передай в Центр, я не успел зашифровать: мною точно установлено, что контрразведки Франко, Муссолини и адмирал Канарис держат между собой тесную оперативную связь.

Она торопливо зашифровала последнюю фразу, а Этьен сказал вполголоса:

– Тебе нужно срочно ехать в Швейцарию. Завтра же. Комнату оставь за собой. Передатчик разбери. Сама знаешь, куда его девать… Озеро рядом.

– А как моя встреча с Анкой в среду?

– Я уже вызвал Анку на свиданье из Генуи и съездил вместо тебя.

– И я не услышу больше голос моего хозяина?

– Во всяком случае – в ближайший месяц.

– А разве вы не уезжаете?

– Я уехал бы, срочно уехал, если бы не война в Испании. Но во время боев такой наблюдательный пункт не оставляют. Не дай бог, пропадут все наши труды и кому-нибудь придется начинать все сначала.

– Вам здесь опасней оставаться, чем мне…

– Да что ты меня хоронишь! Если бы они хотели меня арестовать… – Он махнул рукой. – Им нужны мои связи, нужна «Травиата». – Этьен поднялся, мимолетно прислушался к пластинке и сказал громко, подойдя к самой двери: – Какой тембр! Какое дыхание! Есть у кого учиться… Музыку не бросай, тебе еще поступать в консерваторию… Ауфвидерзеен, ауфвидерхорен, моя милая Травиата! – Он поцеловал ее в лоб. – Сердечный привет Фридриху Великому… А сейчас, – он взглянул на часы, нахмурился, – угости меня еще какой-нибудь арией из своего будущего репертуара…

Он вдоволь наслушался патефонных пластинок и вокальных экзерсисов Ингрид, прежде чем вышел от нее и, соблюдая все мыслимые предосторожности, подался в обратный путь.

Он шел, ехал и снова шел с чувством всеохватывающего облегчения – не только потому, что в случае ареста и обыска лишал своих преследователей каких бы то ни было улик и вещественных доказательств, но прежде всего потому, что, независимо от исхода событий, выполнил свой долг…

Кертнер застал Джаннину за машинкой. По обыкновению, она мурлыкала себе под нос что-то легкомысленное и при этом перепечатывала копии банковских счетов. Вручила почту за эти дни, доложила, что вчера прислали заказанные шефом новые визитные карточки; карточки лежат наверху в его кабинете, на письменном столе. А еще Джаннина сообщила, кто звонил по телефону.

Кертнер рассеянно поблагодарил и спросил:

– А совсем недавно, за последний час, кто-нибудь звонил в контору?

– По делу? Никто. Впрочем, один звонок был. Женский голос. Просили позвать синьору Анжелу. Очередная ошибка. Какая-то рассеянная особа не умеет правильно набрать пять цифр.

Вздох облегчения. Значит, Ингрид передала материал без помех.

Джаннина не обратила внимания на то, что при ошибочных вызовах по телефону всегда называли синьора или синьорину, чье имя начинается с гласной буквы.

Этьен был так измучен, что с трудом скрывал это от Джаннины.

Он давно уже решил уйти из конторы и отдохнуть дома, но продолжал сидеть в кресле, бессильно опустив руки, склонив голову.

– Жаль, – сказал он наконец после долгого молчания. – Жаль…

– О чем вы, шеф?

Он сокрушенно махнул рукой:

– Понимаете, Джаннина, иногда мы делаем в жизни ошибки, совершенно одинаковые по масштабу… Но некоторые ошибки можно легко исправить, а другие, такие же, – невозможно. Как на пишущей машинке. Легко переправить ошибочную точку на запятую или букву «с» на «о». Никто и не заметит. А вот когда нужно переправить «о» на «с» или вместо запятой поставить точку – ничего не получается.

Джаннина ждала, что шеф скажет что-нибудь еще, но он сосредоточенно и угрюмо молчал, а мешать его молчанию она не хотела. Она хмурила красивые брови, но лоб при этом оставался чистым, без единой морщинки.

Перед уходом из конторы, уже стоя в дверях, он попросил Джаннину позвонить из телефона-автомата в учреждение, где служит русская по имени Тамара, срочно повидаться с ней, соблюдая обычные предосторожности, и передать его просьбу: если она может, пусть придет завтра к нему на свидание.

Джаннина понимающе кивнула. Она никогда не задавала своему шефу лишних вопросов, касающихся его работы в антифашистском подполье. А он по молчаливому уговору ничего не объяснял, уверенный в ее понятливости, в ее преданности и в том, что она заслуживает его доверия…

Дома он еще раз пересмотрел все свои бумаги, книги – ничего компрометирующего.

«Почему меня не арестовали сегодня? Преследуют по пятам не первый день. Значит, решили собрать против меня побольше улик. Значит, таких улик не должно быть вовсе».

Под диваном лежал свиток чертежей и технических документов, касающихся самолетов русского происхождения. Чертежи и документы предельно безобидные, но на них стоят русские штампы «Совершенно секретно». Этьен держал свиток у себя дома неспроста – русские «совершенно секретные» чертежи могут помочь ему в случае надобности.

Единственное, что он забыл уничтожить, – русский журнал «Техника – молодежи» № 2-3 за 1936 год, он берег журнал из-за письма академика Ивана Павлова к молодежи. «Мы все впряжены в одно общее дело, и каждый двигает его по мере своих сил и возможностей. У нас зачастую и не разберешь – что «мое», а что «твое», но от этого наше общее дело только выигрывает», – наскоро перечитал сейчас Этьен. Будто не про свою физиологию пишет Павлов, не про обезьян Розу и Рафаэля, но о военной разведке! Еще много ценных мыслей было в письме – и насчет последовательности, и насчет того, что нужно всегда иметь мужество сказать себе – «я невежда», и насчет страстности в работе… Перед тем как сжечь журнал в камине, Этьен еще раз пробежал глазами письмо Павлова, стараясь запомнить как можно больше.

– Жаль, до слез жаль, – сказал Этьен самому себе по-русски. – Все рушится, и ваши старания, уважаемый герр Кертнер, больше ни к чему…

Он потерянно повертел в руке свою визитную карточку, вынутую из коробки, и машинально положил ее в бумажник.

Перед тем как лечь, он не забыл закрыть жалюзи на окнах, выходящих на площадь, чтобы это не пришлось делать рано утром. Очень удобно наблюдать сквозь жалюзи, когда тебя самого никто не видит.

Он внимательно посмотрел в сторону трамвайной остановки, на асфальтовый островок, и уже не прекращал наблюдения. Прошел трамвай, второй, третий…

Входили и выходили пассажиры, а на остановке продолжал торчать тот самый синьор неопределенного возраста, без особых примет, в новеньком канотье. Он вновь притворялся пассажиром, ожидающим трамвая, а на самом деле поглядывал наверх, на окна «Эврики» и квартиры Кертнера.

В то утро Этьен был озабочен предстоящим, вне графика, свиданием с Тамарой. Их свидания обычно происходили вечером в парке, но только при одном условии – если она в тот день не заглядывала в обеденный перерыв в кафе «Мандзони», где Кертнер в это время завтракал. Если он хотя бы мельком через окно или раскрытую дверь видел Тамару – вечернее свидание отменялось. Значит, или не пришла свежая почта, или были другие обстоятельства, делающие свидание в парке, в заранее назначенной аллее, невозможным или ненужным.

В контору он наутро не спустился. К тому же компаньон должен приехать только днем, особо срочных дел нет. На телефонные звонки не отвечал.

• Предыдущая
• 29/107
• Следующая