Короткий триллер - Уоддел Мартин - Страница 26

Прихлебывая чай, он прошелся по гостиной. В отдаленном от огня углу стоял высокий стол с каркасом, на который была накинута темная ткань. Чувствовался слабый запах разложения.

— Как поживаете, милые? — спросил старик.

Скрупулезными движениями подрагивающих рук он поднял и убрал ткань: под проволочным каркасом располагались десятки лягушачьих чучел, одетых в крошечные сюртуки и панталоны согласно старинной моде. Там были и леди, и джентльмены, и кланяющиеся лакеи. Одна фигурка, с кружевами у желтого горлышка, держала деревянный кубок для вина; к высушенной лапке ее соседа был пришит крошечный монокль без стеклышка, поднятый к черному пуговичному глазу. В пасти третьей фигурки зажата лилипутская трубка с невесомым клочком шерсти, заменяющим дымок. Клочки той же шерсти, очищенные и завитые по моде, служили миниатюрными париками для леди, одетых в длинные юбки и держащих в лапках веера.

Старик с гордостью осмотрел неподвижные фигурки.

— А вы, милорд, — зачем так угрюмо поджимать губы? — и пальцы хозяина разжали челюсти круглобрюхой, одетой в атлас лягушки. Должно быть, они сжались во время сушки.

— Ну вот, можете снова спеть песенку и выпить вина!

Старик пристально вгляделся в группу, изображавшую банкет.

— А где же…? Ах!

Посреди стола застыли в старинном танце три фигурки.

— Скоро наша леди получит кавалера, — сообщил старик, — самого красивого кавалера в компании, а поэтому не забывайте улыбаться и старайтесь быть привлекательной, дорогая!

Торопливо просеменив к очагу, он снял кастрюльку и слил кипящую воду в ведро.

— Прекрасная коробочка для мозгов, — заметил он, очищая ножичком крошечный череп. — Главное, не торопиться…

Он в восхищении положил череп на стол; тот напоминал резной кусочек слоновой кости. Одну за другой старик вынимал из кастрюльки изящные косточки, зная, куда именно следует приладить каждую.

— Итак, мой маленький герцог, теперь мы имеем все необходимое, — заключил он. — И можем включить вас в композицию в качестве «украшения бала» и объекта ревности наших милых леди!

С помощью проволоки и прочной нити он собрал маленький жесткий скелет, постепенно стягивая косточки, чтобы сохранить нужные пропорции. Лягушачья кожа уже не казалась вялой. Старик продел нитку в иглу, поднеся их поближе к лампе. На этот раз он извлек из ящика стола клочок шерсти и заговорил, как доктор, успокаивающий пациента описанием предстоящего лечения:

— Эта шерсть жестковата, дружок, я знаю. Неважный материал для набивки — всего лишь клочки, оставленные на изгороди овцами. Но придется согласиться, ведь набивка придаст тебе нужную упругость, и ты скажешь мне спасибо. А теперь я буду особенно осторожен…

С поразительной аккуратностью он еле заметными стежками сшил кожу вокруг набивки.

— Что же дать тебе в левую руку? Кружевной платочек или, скажем, монокль?

Крошечными ножницами старик подрезал лишние кусочки кожи.

— Минутку, ведь ты танцуешь, поэтому правой рукой ты будешь поддерживать нашу леди…

Он точно подогнал кожицу на черепе. Пустыми глазницами он займется позже.

Внезапно старик опустил иглу.

И прислушался.

Удивленный, он отложил полунабитое тельце, подошел к двери и открыл ее.

Небо уже потемнело. Он расслышал звук более отчетливо. Он доносился от пруда. Далекое резкое кваканье, словно там собралась целая стая лягушек.

Он нахмурился.

Извлек из пристенного шкафа фонарь и щепкой зажег фитиль. Припомнив, что на дворе холодно, надел пальто и шляпу. Взял сачок…

Он шел с опаской, первое время плохо различая тропу после работы под яркой лампой. Потом, привыкая к темноте, прибавил ходу.

Как и прежде, он вскарабкался на настил, предварительно перебросив сачок. Впрочем, на этот раз ему пришлось разыскивать сачок в темноте под дразнящее кваканье с пруда. Подняв его, он осторожно двинулся дальше. Ярдах в двадцати от пруда он остановился и прислушался.

Ветра не было. Должно быть, здесь собрались сотни лягушек с окрестных полей. Возможно, соседние пруды стали чем-то для них опасны. Может быть, они начали пересыхать. Он слышал о подобных случаях.

Старик подкрался к пруду чуть ли не на цыпочках. По-прежнему ничего не было видно — луна пропала, а воду скрывали кусты терновника. До пруда оставалось лишь несколько шагов, когда шум внезапно стих.

Он снова замер. Тишина была абсолютной: ни единого всплеска — а значит, ни одна из сотен лягушек не устремилась в убежище из тины. Странно. Он шагнул вперед. Было слышно, как трава шуршала под сапогами.

Держа сачок на груди, он приготовился действовать, если заметит какое-то движение. В полной тишине он подошел к терновнику. Судя по недавнему шуму они должны были просто кишеть под ногами… Напряженно всматриваясь в темноту, он издал горловой звук — тот, которым подзывал самца днем. По-прежнему тишина…

Старик вглядывался туда, где была вода, но не смог различить поверхности пруда. Непроизвольно вздрагивая, он решил ждать.

Постепенно он стал ощущать какой-то запах. И весьма неприятный. По-видимому, запах исходил от водорослей, но в нем можно было различить запах гниющих овощей. Появление запаха сопровождалось тихим, булькающим чмоканьем. Должно быть, из слоя тины поднимаются газы; не стоит рисковать здоровьем, находясь в подобном месте.

Он нагнулся, все еще удивляясь отсутствию лягушек, и вновь всмотрелся в темную поверхность. С сачком наготове еще раз издал горловой звук.

И тут же, вскрикнув, отпрянул.

Огромный, фыркнувший гнилью пузырь вылетел из пруда. Еще один лопнул у него за ухом, и тут же — следующий. Меж кустов взметнулись комья осклизлых водорослей, пруд забурлил, как будто закипел.

Старик повернулся и бросился прочь, но угодил прямо в терновник. Корчась от боли, ужасного шума и одуряющего запаха, он почувствовал, как из руки выдергивают сачок. По лицу растеклись леденящие водоросли, тростник обжигал, словно плеть, и вдруг все тело облепила податливая, но неумолимая тяжелая масса. Он услышал собственный крик, но уже знал, что никто на свете ему не поможет.

Взошло солнце, и дождь ослабел.

По дороге мимо коттеджа медленно проезжал полисмен; он стряхнул ладонью воду с накидки и ждал, что вот-вот на крыльце появится старик и пройдется насчет погоды. Его внимание привлек слабый огонек лампы, все еще горевшей на кухне, и он слез с велосипеда. Дверь была приоткрыта. Полисмен забеспокоился и позвал старика. Потом вошел, увидел незаконченную работу, будто на минутку оставленную на столе, и нетронутую постель.

Около получаса он осматривал местность вокруг дома, то и дело окликая старика по имени, пока не вспомнил о пруде. И поспешил туда.

На берегу он увидел обнаженную фигуру.

Подойдя поближе, полисмен узнал старика, сидящего на корточках.

— Эй! — позвал полисмен и нырнул под ветку терновника. — Это никуда не годится. Мало ли что с вами может случиться…

Только сейчас он заметил неподвижный взгляд старика и зеленую тину в его бороде. По спине пробежал холодок, но, преодолевая отвращение, он быстро схватил старика за предплечье: оно оказалось холодным. Он вздрогнул и тихонько потянул старика за руку… И тут же застонал и бросился прочь.

Рука отвалилась, и из-под мышки полезли зеленые водоросли вперемешку с илом. Тело старика опрокинулось, и поперек живота блеснули зеленью крошечные стежки.

Идея принадлежала Брэдли, газетчику из «Экспресс». Ночь в грязноватой комнатке полицейского управления тянулась долго, и собравшиеся на «вахту» репортеры в ожидании какого-либо происшествия коротали время за картами.

— А что если подшутить над старым Хендерсоном? — предложил Брэдли, сбрасывая карту.

Поп Хендерсон был ночным служителем в морге, находящемся в подвале здания. Это был медлительный старик, возрастом за семьдесят, а мозги у него шевелились еще медленнее, чем тело. Ему следовало уйти с муниципальной службы на пенсию еще несколько лет назад, но его жена была инвалидом, приходилось ее содержать, а на одну пенсию вдвоем вряд ли протянешь. Поскольку обязанности служителя не были обременительными, начальство смотрело на возраст Хендерсона сквозь пальцы.