Короткий триллер - Уоддел Мартин - Страница 18

По моему телу будто пробежали электрические искры, а волосы поднялись дыбом. Чудовищным усилием воли я отдернул руку. Умтонга, не выходя из транса, вздрогнул, послышался глухой стук, и я понял, что змея ударила в то место, где мгновением раньше находилась моя рука.

Лязгая зубами и едва не обезумев от страха, я вдруг почувствовал ледяной ветер и задрожал от холода, хотя на самом деле ночь была жаркая и душная, — ветер из ноздрей спящего Умтонги. Я застыл на месте, окутанный холодом, и знал, что не пройдет и минуты, как я рухну наземь.

И тут я всю свою силу воли, до последней капли, сосредоточил на руке, держащей револьвер. Змею я не видел и поэтому впился взглядом в лоб Умтонги, изо всех сил пытаясь заставить замерший на спусковом крючке указательный палец произвести выстрел. И вновь случилось нечто необъяснимое.

Умтонга заговорил со мной во сне — разумеется, не как человек с человеком, а как дух с духом. Он застонал и завертелся на месте, не поднимаясь с ложа. Обильный пот увлажнил его лицо и тощую шею. Я видел его так же ясно, как и вас, — он умолял не убивать его, и той душной ночью, когда время и пространство перестали существовать, я понял, что Умтонга и змея — одно и то же. Если я убью змею, то убью и колдуна. Каким-то странным образом он подчинил себе силы зла, и припадок, завершающий колдовской ритуал, переселял его злой дух в тело змеи.

Пожалуй, мне следовало убить и змею, и колдуна, но я не сделал этого. Как утопающий видит перед собой прожитую жизнь в минуту смерти, так и я увидел свою собственную: передо мной промелькнули картины всех тридцати лет разочарований и неудач, но было и еще кое-что. Я увидел себя сидящим в приличном костюме в аккуратной конторе Йоханнесбурга. Увидел и этот дом, таким, каким видели его вы снаружи, — хотя раньше я не имел о нем ни малейшего понятия. Видел я и многое другое…

В те минуты Умтонга был в моей власти, и я ясно слышал его голос: «Все это будет твоим, только пощади мою жизнь».

Затем его черты расплылись, тьма рассеялась, и я снова увидел струящиеся сквозь жалюзи потоки лунного света в комнате старого Бенни, — и голову змеи!

Сунув револьвер в карман, я открыл дверь и, заперев ее за собой, отправился спать. Я спал так крепко, словно вернулся после десятидневного изнурительного перехода. Проснувшись уже на исходе дня, я вспомнил все случившееся ночью и понял, что это не было сном. Зарядив дробовик, я пошел прямо в контору Бенни.

Змея все еще находилась рядом со столом, голова ее в корзине, а на тело навалены тяжелые конторские книги. Казалось, она слегка распрямилась, а когда я дотронулся до нее дулом ружья, то обнаружил, что она закостенела. Трудно было поверить, что это вовсе не безобидная деревяшка. Но я знал, что в ней кроется ужасная сила, и осторожно отложил посох в сторонку…

Умтонга показался чуть позже, как я и ожидал; он выглядел постаревшим и согбенным. В нескольких словах он попросил простить ему часть долга — он, конечно, готов заплатить все, но тогда ему придет конец. Продажа жен означала потерю уважения у племени.

Я объяснил ему, что это — дело Ребекки, хозяйки предприятия Бенни.

Это удивило колдуна, ведь аборигены никогда не делятся собственностью со своими женами. Он объяснил, что считал бизнес моим, а Ребекку лишь приживалкой, которую следует кормить вплоть до смерти. Потом он пожелал узнать, не стану ли я возражать, если дело повернется таким образом, что хозяйство перейдет ко мне. Я ответил, что в мои понятия о бизнесе вымогательство не входит. Ответ вполне удовлетворил его, и, подхватив свою ужасную палку, Умтонга захромал прочь, не добавив ни единого слова.

Неделей позже мне понадобилось отправиться в Мбабане за припасами. Через пару суток я возвратился и обнаружил, что Ребекка умерла и уже похоронена. Подробности рассказали мальчишки-слуги. Оказывается, Умтонга навестил ее в тот же вечер, когда я уехал, и снова проделал ритуал перед крыльцом, а утром ее нашли почерневшей и мертвой. Я спросил, не забыл ли он случайно свой посох, хотя ответ знал заранее. Да, он приходил за ним на следующий день.

Я начал приводить в порядок дела Бенни и постепенно разобрал по доскам его дом. Бенни не доверял банкам, и я знал, что где-то он прятал свою кубышку. Поиски заняли три недели, но увенчались успехом. Вместе с выручкой от распродажи я собрал десять тысяч, а с тех пор приумножил их до сотни. Теперь вам ясно, что, если бы не черная магия, меня не было бы здесь.

Карстерс закончил рассказ, и что-то заставило меня оглянуться и посмотреть на Джексона; тот злобно глядел на хозяина темными, горящими на бледном лице глазами.

— Твое имя не Карстерс! — резко воскликнул инженер. — Ты — Томпсон! А я — Айзексон, тот самый ребенок, которого ты ограбил!

Не успел я осознать происходящее, как он вскочил, и блестящий нож вонзился в грудь Карстерса. Я услышал крик молодого еврея:

— Негодяй, ты заплатил этому дьяволу, чтобы он убил мою мать!

В то жаркое, обычное для Флориды утро я опоздал на работу на десять минут и решил, что Сэм Трекл устроит мне горячий денек.

Я работал на этого неряшливого здоровяка не по собственному желанию, а из-за ошибки, совершенной два года назад. Мне нужны были деньги для оплаты последнего учебного года в колледже, и я завербовался на рубку кипариса. Работа была тяжелой, но платили хорошо. Однажды субботним вечером, после недельной работы в болотах, наша рабочая команда забрела в ближайший городишко. Один из местных ловкачей попытался было прокатить меня на жульнической игре в кости, случилась небольшая размолвка — он ухватился за нож, а я проехался по его голове бутылкой.

Вышло так, что он оказался сынком шерифа и именно этого округа. Мне приписали нападение с оружием и покушение на убийство. Присяжные оказались сплошь двоюродной родней и друзьями, но не моими.

Прошло два года, и офицер полиции по делам об условных освобождениях представил меня Сэму Треклу. Платить много Сэм не мог, а в моем положении много и не попросишь — короче, у нас обоих не было выбора.

Предприятие Сэма располагалось на старом, заброшенном участке пляжа: это было вместительное, смахивающее на амбар строение, обшитое покоробленными от солнца досками и называвшееся «Тропический аквариум». По соседству находились забегаловки с музыкальными автоматами, заведения со стриптизом, аттракционы, тиры и сувенирные лавки.

В те времена, когда отец Сэма основал это дело, «Аквариум» пользовался большим успехом. Теперь же на всем лежала печать запустения. Выцветшие надписи, украшавшие постройку, гласили: «Прожорливые акулы-людоеды семи морей», «Берегись — гигантский скат Манта Рэй», «Синяя акула-великан пожирает свой обед», «Можете покормить нашу дельфиниху Тилли». Входная плата 1 доллар. Представления дважды в день.

В ту минуту, когда моя побитая развалюха, чихая, въехала на автостоянку, покрытую ракушечником, откуда-то изнутри «Аквариума» заорал хозяин:

— Маккензи, живо надевай маску и плавки, если вообще собираешься работать!

Проходя мимо кассовой будки, за пыльным стеклом я увидел Сэма: он прикреплял к стенке грубо намалеванное объявление, сообщавшее незаинтересованной публике, что сегодня мы закрыты.

Натягивая в крохотной раздевалке плавательное снаряжение, я мысленно произвел ставшее для меня ритуалом арифметическое действие, то есть вычел единицу из того заветного числа, которое сидело у меня в голове днем и ночью. На сегодняшний день остаток равнялся девяносто одному. Еще девяносто один день, и мой срок истечет.

Сэм ожидал меня у резервуаров, держа в руке шестифутовую бамбуковую палку. На нем был измятый костюм цвета хаки и тропический шлем, из-под которого виднелась смуглая, отталкивающая физиономия. Мне подумалось, беда хозяина в том, что он не любит обе реальности — и ту, что вокруг него, и ту, что помещается под его черепной коробкой.