Замок Пятнистой Розы - Легостаев Андрей - Страница 48
- Предыдущая
- 48/81
- Следующая
— Млейн!
Острый меч, пострашнее клинка, что могли бы выковать вместе Шажар и Дорогваз, пронзил его сердце.
Она подскочила к столику схватила палочки и застучала ими друг о друга. Не как обычно, вызывая служанок: размеренно три раза, а часто-часто.
Стеклянный звон заполнил мир.
Трэггану сдался — он опустил руки. У него было время броситься к неприметной двери за портьерой, но не было сил.
За дверями спальни послышались призывные крики служанки и топот множества ног.
Двери распахнулись от мощного удара и два элирана с арбалетами в руках нацелились толстыми короткими стрелами в грудь Трэггану.
— Поднимите руки и отойдите от нее! — приказал один из них.
По голосу элирана было заметно, что он побаивается элла Итсевд-ди-Реухала, вчера на Ристалище Чести продемонстрировавшего свое мастерство.
Трэггану поднял руки. Он вспомнил о Мейчоне, о городе разбойников, он хотел объясниться…
— Что здесь происходит? — раздался вдруг голос, от которого Трэггану забыл все, что только что думал.
— О, элиран Дилеоар! — воскликнул один из арбалетчиков. — Во время вы появились во дворце, мы поймали его!
— Он… Он… — вдруг сказала Млейн, прикрывая куском порванного платья грудь и указывая на мужа. — Он хотел убить меня, я вся в крови!
В это время в дверях показалось еще одно действующее лицо: неизвестно как оказавшийся во дворце элла Итсевд-ди-Реухала в столь поздний час элл Канеррану. Как всегда одежда его не вызвала бы ни малейших нареканий у самых строгих ценителей моды и ревнителей этикета.
— Отец! — кинулась к нему на шею Млейн, показав испачканное в крови Трэггану платье. — Он хотел убить меня! Он… Он… О-о…
Она разрыдалась на плече отца.
— Успокойся, доченька, все в порядке. Я с тобой, я не дам тебя в обиду. И здесь элираны, которые обезвредят убийцу и доставят в Храм Правосудия. Тебе больше ничего не угрожает, успокойся.
— Элл Трэггану, — властным голосом объявил элиран шестой грани, — именем короля Реухала вы арестованы.
Он повернулся к подоспевшим помощникам и приказал:
— Уже начался час торговцев. Доставите его в итсевдский элиранат, здесь совсем рядом. Пусть до утра посидит там, потом перепроводим в тюрьму.
— Что же ты, сынок, — с укоризной в голосе спросил элл Канеррану. — Я отдал тебе лучшее, что у меня есть, а ты… Ты — убийца! Слава Димоэту, что у тебя есть законный наследник. О нем ты подумал?! Он будет смывать с вашего имени твой позор. Но об этом, похоже, придется позаботиться уже мне…
Трэггану посмотрел на тестя невидящим взглядом и пошел вслед за элиранами.
Единственное, что теперь оставалось у Трэггану, кроме несмышленого и такого любимого малыша, мирно спящего рядом с кормилицей, это — друг.
Друг, которому угрожает смерть.
И надежд спасти его уже не было.
Сейс, по прозвищу Белка, родилась в Реухале и никогда не покидала остров — она безумно боялась проходить через аддаканы. А вдруг они именно в этот момент закроются, как в дни спячки, но не на время, а навсегда? Но сказать об этом хоть кому-нибудь, означало признаться в неверии хозяину мира и острова, великому Димоэту.
Димоэту Сейс верила, регулярно посещала его Храм, приносила пожертвования и обращалась к его величественному монументу, словно к живому, со своими самыми заветными желаниями, о которых не могла признаться ни одной живой душе. Димоэту она верила, а аддаканам — нет.
Среди коренных жителей Города Городов было множество тех, кто никогда не переступал порог аддакана, утверждая, что нечего там, за этими порогами, делать…
Родителей Сейс не знала, ее воспитывала бабка по матери, владевшая старым доходным домом в одном из самых бедных и отдаленных от центра кварталов Реухала. К тому же район пользовался дурной славой и те, что побогаче и те, что с четырьмя пальцами просто боялись заходить сюда. Бабкин шестиэтажный дом был стар и грязен, жильцы норовили не платить, и дела, сколько помнила себя Сейс, всегда шли плохо.
Ей приходилось работать с самого детства, много и на грязной работе, вплоть до выноса с этажей ведер с испражнениями. Бабка держала ее в строгости и в черном теле.
Когда Сейс исполнилось два срока Димоэта и один год — возраст, когда девица считается созревшей для супружеской жизни, бабка совсем выжила из ума. Мало того, что она следила за каждым шагом «ленивой и распутной» внучки, так вдобавок настолько часто твердила, что мужчины есть грех, грязь, порок, разврат, кроме баб, драк и дурмана их ничего не интересует, что Сейс только и ждала того упоительного момента, когда наконец-то ею будет обладать мужчина.
Больше всего в ту пору она любила поздно вечером, когда бабка укладывалась спать, забегать в комнату какой-нибудь квартирантке средних лет и выспрашивать ее об упоениях любви. И знакомки рассказывали. Так рассказывали, что дух захватывало и стонало сладостно где-то внизу живота.
А бабка все твердила, что мужчины — грех, грязь и непотребство.
Хотя Сейс прекрасно знала, что та сама родила в молодые годы девятерых младенцев во грехе, но всех, кроме матери Сейс, подбросила к аддаканам, добрым людям. Да и мать Сейс она оставила себе только потому, что о ребенке случайно прознал элиран и в противном случае бабку могли посадить в тюрьму.
Бабка относилась к собственной дочери, как к врагам не относятся. Она замучила ее своими строгостями, наказаниями и постоянными нравоучениями так, что та при первой возможности сбежала ночью из дома, улеглась спать с пьяным тушеносом с торговых рядов и в неполных два срока Димоэта родила вне брака Сейс. Выкормив грудью дочку, мать Сейс не выдержала постоянной ругани бабки — поднялась на крышу родного дома и бросилась к небу, словно была птицей небесной…
Все это рассказывали старые жильцы дома, да и у бабки иногда сквозь ругань и, как всегда, в черном свете, проскальзывали воспоминания об этом.
А Сейс мечтала. Даже не о принце на белом коне, нет — просто о любви.
Но под неусыпным взором бабки даже с вечно усталыми, пьяными жильцами не могла обмолвиться несколькими словами.
И однажды, глубокой ночью, пробралась в комнату одного не слишком старого и противного постояльца, все время смотревшего на нее смазливыми глазами и при встречах старавшегося якобы невзначай коснуться ее. В тот вечер он был пьян и в очередной раз сказал ей что-то дежурно-зазывающее. Тогда она быстро шепнула ему, что придет. Когда пришла, он был пьян еще больше, комнату наполняли запахи перегара и еще чего-то противного. Почти без слов он повалил ее на кровать, срывая одежды и… И ничего не смог. Она хотела убежать от него, но он набросился на нее, повалил на кровать, подмяв под себя… и обрубился. Она столкнула с себя его ватное тело. Долго плакала, глядя на беспробудного пьяницу и проклиная свою девственность. В память навсегда врезался неприятный запах и вид пьяных слюней, текущих изо рта…
Но наутро Сейс сообщила всем подругам, что свершилось — постоялец все равно ничего не помнил, кроме того, что она приходила. Бабка тоже узнала и устроила грандиозный скандал на весь дом, в ее обличающей речи слова «шлюха», «стерва» и «курвина дочь» были самыми безобидными и приличными. А Сейс гордилась этим скандалом. И плакала по ночам.
Перед самым закрытием аддаканов на спячку пред Праздниками Димоэта бабка умерла. Сейс, как положено, выполнила все погребальные обряды и даже вполне искренне плакала, провожая в последний путь человека, которого ненавидела всю жизнь.
Она вступила в наследие домом и первым делом выгнала того постояльца. А потом и остальных пьяниц. Она решила привести дом хоть в какой-нибудь порядок и продать. В бабкиной комнате она обнаружила тайник с очень приличной суммой серебром — Сейс хватит на несколько лет, чтобы жить ни о чем не думая несколько лет, купив небольшой приличный домик где-нибудь на окраине.
Но одно не давало ей покоя — девственность. Подруги, давно познавшие жизнь, стали водить ее по кабакам, учили, как вести себя с мужчинами.
- Предыдущая
- 48/81
- Следующая
