Интеллектуалы в средние века - ле Гофф Жак - Страница 28

• Предыдущая
• 28/32
• Следующая

Их полемическая и теоретико-политическая активность способствовала появлению шедевра Марсилия Падуанского, Defensor Pacts. Легко заметить, какие традиции, помимо духа итальянских коммун, вдохновили автора на написание данного труда. Это прежде всего традиция гибелинов, противившихся папским претензиям на светскую власть, придерживавшихся принципа разделения духовной и мирской властей и отдающих последнюю императору. С философской точки зрения это — аверроистская традиция, дающая иную, чем в томизме, интерпретацию Аристотеля. В области социальной философии она завершается эмпиризмом, который не вполне точно определяют как натурализм — в связи с тем, что он склоняется к освобождению политики от морали, к тому, чтобы отдать преимущество индивидуальной воле, а не сущностной объективной реальности, к тому, что социальный порядок сводится к механическому равновесию, а природа подменяется договором. К этому добавляется влияние законников из клана Дюбуа-Ногарэ, который, находясь в окружении Филиппа Красивого на грани XIII-XIV вв., уже вел ожесточенную борьбу против папства, отстаивая зарождающуюся монархию.

Следствием стала доктрина полноты государства, утверждение его автономии, покоящейся на разделении права и морали. Позитивистская концепция социальной жизни ведет к признанию божественных прав за утвердившимся социальным порядком. Если вы противитесь светской власти, даже если ее носители не верны религии или извращают ее, то вы подлежите вечному проклятию… Всемогущее государство требует всех прав в социальной жизни, всеми силами утверждая ее единство:

оно имеет законодательную, исполнительную и юридическую власть. Оно универсально — на отданной ему территории ни один подданный не может избегнуть власти государя. В конечном счете, мирское государство не довольствуется тем, чтобы оттеснить церковь в духовную сферу. Государство притязает на некую духовную миссию, на право командовать и этой сферой. Наконец, исчезает всякое различие между духовным и временным:

Без сомнения, законодателю-человеку не принадлежит… творение или приостановление духовных правил, поскольку последние суть не что иное, как предписания или позволения самого Бога. Но человеку — законодателю или судье — принадлежит дознание всех законных или незаконных действий, совершаемых или не совершаемых людьми, мирянами или священниками, черным или белым духовенством, идет ли речь о вещах духовных или вещах временных, с тем условием, что это не касается чисто духовных материй… Кажется, мы слышим здесь Лютера: Все, что не относится к жизни по благодати, все, что материализуется в жизни церкви и мира, принадлежит государству. Все, что относится к исполнению морального закона в веке сем, отходит от церкви и переходит к государству.

Эта доктрина взрывоопасна, она пройдет свой путь и заявит о себе в мыслях столь разных лиц, как Макиавелли и Лютер, Гоббс и Руссо, Гегель и Огюст Конт, Ленин и Шарль Моррас.

Но что отличает Оккама и в особенности Марсилия Падуанского от традиции гибелинов — так это полное отсутствие мечтаний об объединении в одной светской империи если не всего человечества, то хотя бы всего христианского мира.

Марсилий Падуанский здесь целиком противостоит Данте, для которого император должен был восстановить это фундаментальное единство. Схоластическая политика искала того, как распространить на всех людей полис Аристотеля, преображенный в христианский град. У Марсилия политика предполагает многообразие наций и государств. В Defensor Pads мы читаем:

Можно задаться вопросом, следует ли всем людям, живущим в гражданском состоянии и населяющим поверхность земного шара, иметь единственного верховного правителя или же, напротив, предпочтительно, чтобы в разных краях, разделяемых географическими, языковыми или моральными границами, каждое сообщество обрело то правление, какое ему подобает. Кажется, предпочтительнее второе решение, в коем следует видеть воздействие небесной причины, желающей ограничить беспредельное размножение человеческого рода. Действительно, можно считать, что природа решила умерить это размножение войнами или эпидемиями, подбрасывая человеку трудности на каждом шагу.

Политический оккамизм и аверроизм отстаивают экстремистский тезис, крайне далекий от условий XIV п., хотя и получивший тогда широкую известность. Но они соответствуют общей тенденции, заявляющей о себе в интеллектуальном переосмыслении политических перемен. Мысль принимает распад единства, она соглашается на разделение и принимает участие в расколе христианского мира. Она приемлет партикуляризм.

Мысль принимает даже национальное чувство. Мы наблюдаем это в Праге. Университет здесь был основан в неспокойной обстановке. Подобно всем университетам, он был международным, но постепенно им завладели немецкие преподаватели и студенты, число которых увеличивалось в связи с оттоком из Парижа во время Великой Схизмы. Тут они сталкиваются с чешским началом, все более осознающим свою самобытность и свои устремления. К этой этнической оппозиции прибавляется корпоративная: господство немецкой нации над чешской сказывается на распределении представителей этих двух групп по кафедрам и университетским постам. За всем этим стоит социальная оппозиция: чехи опираются на низшие классы — крестьян и ремесленников, тогда как утвердившиеся в этой стране немцы представляют прежде всего богатую городскую буржуазию, большую часть дворянства и духовенства.

Достаточно было появления одного лица Яна Гуса, чтобы произошел взрыв. Вместе со своими друзьями он привлек философскую и богословскую доктрину, многим обязанную Оксфорду и Виклифу. Гус наладил связь между университетской средой и народным окружением Праги и Богемии, воодушевил их своим красноречием и своей страстностью, оказал эффективное давление на слабого короля Богемии Венцеслава IV. Конфликт разрешился в пользу чехов королевским декретом 1409 г. на Кутной горе. Теперь среди наций первенство было за чехами, а все члены университета должны были приносить присягу на верность богемской короне. Немцы покидают Пражский университет и основывают собственный в Лейпциге. Это важная дата средневековой истории: рождается национальный университет, интеллектуальный мир отливается в политические формы.

Путь, который вел к интеграции Парижского университета в национальную монархию, был полон превратностей.

После отъезда многих англичан во время Столетней войны и многочисленных немцев в период Великой Схизмы Парижский университет становится все более французским по своему составу. По крайней мере со времени правления Филиппа Красивого он играет значительную политическую роль. Карл V называл его старшей дочерью Короля. Университет официально представлен в национальных соборах французской церкви, на ассамблее Генеральных штатов. Он выступает как посредник во время борьбы двора и парижан, возглавляемых Этьеном Марселем, во время восстания маиотенов; подпись представителя университета стоит под договором в Труа.

Престиж университета огромен. Он объясняется не только числом студентов и преподавателей, но и всех оканчивавших его магистров, которые занимают первостепенные должности по всей Франции и за ее пределами, сохраняя тесные связи с университетом.

В то же время он связан и с папским престолом. К тому же все авиньонские папы — французы, они явно покровительствуют университету, привязывают его к себе щедрыми дарами. Каждый год в Авиньонский дворец отправляется rotulus nominandorum, свиток с именами мэтров, для которых университет милостиво просит папу о кормлении или церковном бенефиции. Если он был старшей дочерью Короля, то он был также первой школой Церкви и играл роль международного арбитра в богословских вопросах.

Схизма поколебала это равновесие. Поначалу университет встал на сторону Авиньонского папы, но затем, устав от все растущего лихоимства папы, заботясь о восстановлении единства церкви, университет оставляет решение за королем Франции, а сам неустанно призывает к соборному воссоединению, чтобы положить конец расколу путем отречения соперничающих первосвященников. Одновременно университет отстаивает верховенство Собора над папой, относительную независимость национальной церкви от Святого престола, т. е. галликанство. Но если первое требование подняло престиж университета в христианском мире, то второе привело к охлаждению в отношениях с папством и к растущему влиянию на него монархии.

• Предыдущая
• 28/32
• Следующая