Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/109
• Следующая

— Так за каким хреном тебя принесло, гражданин начальник? Игра в наперсток не запрещена, — стал спрашивать малый в майке.

— Подожди, давай человеку нальем, а потом будем обсуждать его проблемы, — перебил юркий, переставил несколько стаканов, нашел какой почище и налил водки.

— Пей, начальник. Мы с тобой по-доброму.

— Так, ребята, а где хозяева дома?

— Какие хозяева? Я хозяин, — ответил юркий.

— Он, он хозяин, — подтвердили остальные.

— Я спрашиваю о настоящих хозяевах. — Турецкий посмотрел в упор на юркого. — Ты ведь Лева?

«Неужели закончится все же примитивной чернухой! — подумал он. — Племянник замочил родственников, чтобы завладеть домом и пропить его».

Подобных бытовух сейчас по стране было множество. Только ими не занималась Прокуратура Российской Федерации.

— А, тебе диды нужны! — обрадовался юркий Лева. — Так они отдыхают в той комнате.

— Проводи, — предложил Турецкий.

— Они, как Аленку убили, совсем ослабели, — сказал Лева и повел его по коридорчику в дальнюю комнату. — Дядька еще ходит, а тетка слегла. А вы что, из Москвы к нам приехали убийцу искать?

— Возможно, — неопределенно ответил Турецкий. — Ты думаешь, не найдем?

— Смотря где искать будете. Если здесь — так и не найдете. Мы как раз с парнями это обсуждали. Тут что искать. Искать в Москве надо.

Если он был всамделишным убийцей, то держался чересчур нахально.

— Эй, диды, тут до вас особо важный следователь из Москвы приехал! — крикнул он и показал на дверь: — Там они.

За дверью послышался какой-то стук, затем показался небритый старик, опиравшийся на толстую палку.

— К нам, что ли? — старик приложил ладонь к уху. — Говорите громче, я плохо слышу.

— Следователь по особо важным делам Турецкий, из Москвы, — почти прокричал Александр Борисович и вынул удостоверение.

Старик смотреть удостоверение не стал.

— Входите, — сказал он и махнул рукой Турецкому.

На кушетке, накрытая вытертым одеялом, лежала старая женщина.

Что-то в ее лице было общее с Аленой.

— Входите, входите, я совсем не встаю, — проговорила она плачущим голосом.

Комната их, особенно по контрасту с предыдущей, показалась Турецкому идеально чистой. Окно было открыто хотя и в заросший, но все же сад.

— Так вы из собесу? — неожиданно спросил старик.

— Я следователь по особо важным делам из Москвы. — Турецкий старался говорить громче.

— Что теперь следовать, раньше надо было следовать, когда жива была. А теперь вас хоть тыщи будут следовать, Аленку не возвернете. — Старик говорил ворчливо.

— Мы из собеса человека ждем, чтоб акт составил на нас, — объяснила мать Алены Ветлугиной.

— Какой акт? — удивился Турецкий.

— Чтобы в богадельню отправили. Куда мы с ним теперь-то? Одна не ходит, другой не слышит. Кто нас теперь кормить будет? Так Аленка посылала… А там хоть супу горячего нальют…

Узнавать что-либо о Ветлугиной здесь было, пожалуй, бесполезно. Но Турецкий на всякий случай спросил:

— У вас какие-нибудь письма недавнего времени от дочери сохранились?

Удивительно, но старик расслышал.

— А, какие там письма, — сказал он, махнув рукой. — Левка все пожег на растопку. Как ее не стало, так совсем распоясался. Вишь, за три дня во что дом превратили. Теперь себя хозяином считает.

— Он вас не обижает, ваш племянник? — спросил Турецкий.

Старик снова не понял, и отвечать взялась мать.

— Ну как сказать «обижает»? С дружками там пьет, бузотерит, но к нам хулиганства не допускает.

— Может, его отсюда вон? Я могу устроить.

— Не надо! — испугалась мать Ветлугиной. — Его выгоните, кто ж кормить нас будет. Раньше Аленка присылала, а теперь, как ее нет… И раньше я посильней была, как-никак по дому ходила, готовила. И себе готовила, и деду. А теперь, как до нас эта весть дошла — я все лежу, у него — руки-крюки, одна теперь надежда — на Левку.

— Подозрения у вас какие-нибудь есть? Кто мог убить дочь? — спросил Турецкий.

— Какие тут у нас подозрения, — отмахнулся старик, — это у вас там в Москве подозрения.

— Лева, ваш племянник, из Москвы когда вернулся, не помните?

Старики принялись обсуждать, когда Лева ездил в Москву.

— Ну по крайней мере, до гибели или после?

— До гибели, задолго до гибели, — наконец проговорил старик. — Он в день, когда ее убили, тут в вытрезвителе сидел. Подрался с парнями, его и посадили.

Крепче алиби не бывает.

— А уж мы как узнали, так… — мать не договорила и залилась слезами.

— Может, собес поможет, — снова проговорил дед.

— Да какой собес! — воскликнул Турецкий. — У нее в Москве квартира осталась.

— Да что нам эта квартира, — махнул рукой Николай Фомич. — Она нас уж звала-звала, ездили мы к ней в гости. Не хочу я там жить, в этой Москве. Дышать нечем, стакана воды даром не выпьешь. Мы со старухой думали и так, и эдак И решили остаться дома.

— Да вы не понимаете, — сказал Турецкий. — Квартира приватизированная. А вы, как родители, ее единственные наследники. Можете ее продать и тут купите себе новый дом, а этот можете Левке отписать, если уж на то пошло.

— Ну разве что… — Николай Фомич еще не очень понимал, о чем говорит столичный следователь.

— В течение полугода после смерти вам надо подать на оформление наследства. Придется приехать в Москву.

— Так там налоги еще…

— Хватит и на налоги. Ее квартира стоит сорок тысяч долларов, это как минимум, — сказал Турецкий и вспомнил о бриллиантовых сережках.

Ветлугины ахнули.

— Вот что, Лева, — сказал Турецкий, когда распрощался со стариками и вышел в соседнюю загаженную комнату. — Я тут у вас в городе побуду кой-какое время, а потом из Москвы начну контролировать. Если что плохое случится со стариками, я тебя под землей найду. Ты меня понял? — Обещание из арсенала угроз, которыми пользуются уголовники, звучало от следователя по особо важным делам хотя и странно, но доходчиво. — Если деду придется в Москву ехать, деньги ты найдешь, понял? А дом, так и быть, уж тебе отпишут. Хотя, по-моему, ты этого не заслужил.

День уже заканчивался, но Турецкий хотел еще заскочить в городскую прокуратуру и отметить командировку.

Вдвоем с прокурором города, симпатичной украинкой, они позвонили начальнику собеса. Растолковали ему, в каком бедственном положении находятся родители погибшей Алены Ветлугиной, ставшей в последние недели почти что национальной гордостью. Тот обещал лично оформить доверенность на вступление в права наследства на кого-нибудь из своих сотрудников и отвезти в Москву и найти местного богатея поприличнее, кто бы мог оплатить сиделку.

Прокурорша уговаривала задержаться на день, намекала на красивые места отдыха, которые сохранились от партийных времен. Но Турецкий, почувствовав, что за день уже провернул все дела, стремился в Москву.

С помощью той же прокурорши он без проблем взял билет на самолет Симферополь — Москва, вылетавший завтра в два часа. К этому времени он как раз успеет, если выедет из Феодосии утренним автобусом.

На феодосийской части дела можно было ставить точку.

Темнело. С моря потянул прохладный бриз, и в воздухе запахло солью. Турецкий шел по притихшим феодосийским улочкам, размышляя о том, как хорошо и тихо тут живется после утомительной московской сутолоки. Мир да гладь да Божья благодать. Неудивительно, что старики Ветлугины не желали переселяться отсюда в столицу.

А тихо как! Турецкий остановился и прислушался. Вдалеке отчетливо различил шум прибоя. А ведь к морю он так и не сходил. Зря только Ира старалась искала мужнины плавки. Где-то на горе послышался лай собаки, ей немедленно ответило несколько других собачьих голосов. Откуда-то из увитого виноградом дворика раздался смех. Добрые, хорошие шумы небольшого городка.

И вдруг Турецкий услышал тихий звук, который разом вернул его к действительности. Впереди, в нескольких десятках шагов, там, где за домами темнели развалины старинной крепости Каффа, взвели курок. Если бы Турецкий шел, если бы не вслушивался в ночные звуки, он наверняка не заметил бы этого зловещего щелчка.

• Предыдущая
• 79/109
• Следующая