Корона клинков (СИ) - Берестова Елизавета - Страница 16

— Спасибочки, Асанчик, век не забуду, — бормотал слуга, пряча за пазухой своё приобретение. — И ещё вот что: мы теперь денька на два отпадём. Ты не суетись, номер вперёд оплачен, к нам никого не пущай. Но ежели что из вещей пропадёт, пока мы в беспамятстве обретаться будем, не обессудь — побью сильно.

— Обижаешь, Дурында, — хозяин «Счастливого рыбака» дружески хлопнул его по плечу, — неужто я беспонятливый? Порядку не знаю? Отдыхайте себе спокойно, сколь боги на душу положат. А сомневаетесь, дверочку изнутри замкните. Но у меня чисто, я разбоем не грешу. Тут тебе Осэна, брат ты мой, а не заштатный придорожный трактирец.

Когда Торки вернулся в номер, Брэк уже заканчивал сборы. Все необходимое он упаковал в заплечные мешки, а сундуки оставил сиротливо стоять у стены.

— Куда теперь эту дрянь? — поинтересовался фавн, выгружая покупку. — Надо же, сколько денег задаром отвалили. Здесь что ли оставим?

— Нет. Через несколько дней хозяин сунется. Если обнаружит трубки и нетронутое снадобье, удивится или, хуже того, заподозрит неладное. А так подумает, что вышли куда-то обкуренные, да и сгинули. Вещички наши себе возьмёт и помалкивать станет. Жадность — замечательная попутчица скрытности. И смени-ка облик на подмастерье оружейника.

Торки стал пониже ростом, его волосы приобрели тёмный оттенок, как и брови, сросшиеся у переносицы. Одним словом, он стал здорово похож на самого натурального горца.

Тем временем Ясень залез в дорожный сундук и переоделся в потёртый, но добротный дорожный костюм из кожи.

— А это ещё что такое? — вопрос относился к узконосым ботинкам с окованными железом носами.

— Это мой вам сюрприз, — радостно пояснил фавн, — ваши-то совсем поизносились, вот я и прикупил пару новых по случаю.

По всему было видно, парень чертовски доволен собственным выбором.

— Продавец утверждал, что это — настоящая кожа василиска, им сносу нет! Пол золотого не пожалел, но зато вам в походе удобно будет, не порвутся, не истреплются раньше времени.

— Башмакам, может, сносу и не будет, — мрачно заметил эльф, — а вот моим ногам будет. Только идиот может отправиться в дорогу в новой, да ещё такой неудобной обуви.

— Вы ж их даже не померили! — обижено воскликнул Торки, — а заявляете, что обувь плохая.

— Плохая, потому что неподходящая. Я ж не на бал собираюсь. За первую милю ноги до крови собью. Так что придётся идти в сапогах, — Ясень положил ботинки назад в сундук, поверх своей одежды, — будем надеяться, что у наших противников не найдётся хорошего следопыта.

— Да кто ваши сапоги видел? В эльфийских сапогах пол-Рии расхаживает, у молодёжи такая обувка в почёте.

— Видел Осокорь, мои ноги неделю перед его глазами были, успел запомнить.

— Но как мы теперь выйдем? — спросил Торки, допивая последний глоток пива. — Наш новый облик не позволит выйти ни через общий зал, ни через чёрный ход. Чтобы им воспользоваться, все равно спускаться вниз надо. Это я точно узнал.

— Никто не собирался пользоваться черным ходом.

Брэк отворил ставню из деревянных пластин, затенявших окно от солнца.

— Тут дикий виноград всю стену оплёл. По нему и спустимся.

Фавн высунул голову, глянул в непроглядную чёрную пустоту, из которой раздавались задушевные вопли невидимых котов, и сказал:

— Ни за что! Знаете ведь прекрасно, что лазить по стене наподобие мухи не умею, к тому же высоты боюсь. Навернусь, как пить дать, навернусь. Ногу сломаю или шею. Нет, лучше я в кого-нибудь перекинусь и выйду, как все нормальные люди. А вы лезьте, рискуйте здоровьем, коли охота пришла.

— Это сорвёт весь наш план. Какого черта тогда надо было добывать опиум и трубки? Мы и так могли выйти. Суть в том, чтобы нас на сутки, а то и на двое, оставили в покое.

— Я же не Дурындой выходить собираюсь, — широко улыбнулся фавн, — а морячком или тем сопливым идиотом, который наши вещички наверх волок.

— Представляю себе, как удивится хозяин гостиницы, когда увидит, что по лестнице спускается человек, который по ней никогда не поднимался, — заметил Брэк, — но переполох, вызванный появлением второго сопливого идиота, не идёт ни в какое сравнение с этим удивлением. Меньшее, что грозит нам в таком случае, это обвинение в злонамеренном колдовстве.

Фавн насупился.

— Так что лезь в окно следом за мной. Благо, что мы оба видим в темноте.

Когда спуск, сопровождавшийся приглушенными ругательствами Торки, был благополучно завершён, в переулок скользнули две тени и мгновенно растворились в ночи, лишь кое-где разгоняемой скупым светом масляных фонарей.

Безлюдные ночные улицы вывели Брэка и его спутника к Сухим воротам, за которыми начиналась старая военная дорога Суллы. В просвещённой Рие ворота на ночь никогда не запирались. Это подчёркивало, что столица Лирийской империи может не опасаться нарушения покоя. До самого рассвета через семь ворот по объездным улицам спешили крестьянские телеги, нагруженные всем, что только возможно взрастить на благодатной южной земле. С наступлением дня движение гужевого транспорта прекращалось, и улицами безраздельно властвовали пешеходы, которым иногда только приходилось уступать дорогу верховому или богатой карете.

Здесь, в провинции, эльф надеялся встретить то же самое, на худой конец он ожидал увидеть наглухо запертые с наступлением темноты ворота. На деле всё оказалось иначе. Ещё издалека их внимание привлекли четверо стражников, стоявших у ворот в пятачке света от стенных факелов.

— Это ещё что такое? — негромко спросил Торки, которому ночное бдение вооружённых мужиков показалось не просто подозрительным, а прямо-таки угрожающим. — Неужто по нашу душу?

— Не думаю, — сказал после секундного размышления Брэк. — Слишком быстро. И ещё, когда ловят, обычно ставят дюжину, а не четвёрку. Да и вид у них больно рутинный. Но на всякий случай давай держаться в тени. Подберёмся поближе, попробуем выяснить, в чем дело.

Солдаты вяло курили, а свет факелов превращал для них весь остальной мир в непроглядное сгущение чернильной темноты. Стук копыт, издалека слышный на гулкой ночной дороге, вывел их из состояния небрежной расслабленности.

Два парня схватили пики, прежде подпиравшие стену, и встали посреди дороги. Только теперь Этан Брэк обратил внимание, что городские ворота несколько изменились: в широкой створке была проделана дверь, как раз по ширине повозки. Всадник попридержал лошадь.

— Стой! Стой! — заорал один из стражников, — плати подать за въезд в Осэну. Ночью двойные деньги.

Мужчина видимо уже был знаком с правилами, поэтому безропотно развязал кошель и уплатил требуемую сумму. Тем временем другой стражник устроился за импровизированной конторкой, прибавил свету в фонаре и важно осведомился:

— Ваше имя, звание, цель приезда в Осэну?

Приезжий назвал себя и указал, что прибыл в Осэну по поручению своего хозяина с коммерческой целью.

— Вот ведь гады, — с чувством прокомментировал Торки выразительным шёпотом, — развели бюрократию. Глядите: всякого, кто въезжает или выезжает, в специальную книжицу записывают.

— Ясно, — также негромко ответил Брэк, — мы наблюдаем нововведение местного прокуратора, которое, по моему разумению, призвано убить сразу двух зайцев: пополнять городскую казну и воспрепятствовать проникновению в город нежелательных элементов в лице нищих, бродяг и иных склонных к нарушению закона граждан.

— Почему-то мне не показалось, что в городе не хватает нищих и бродяг, — проворчал Торки.

— Естественно. Это пускай прокуратор думает, что нет способа проникнуть в город без записи в милой его сердцу летописи проезжающих. Я уверен, что способ такой имеется, и не один.

Эльф оглянулся и потянул друга в узенький кривой проулок между старыми покосившимися сараями.

— Уверен, немалая часть прибывающих в Осэну обходится иными, пускай и менее удобными проходами.

Они неспешно шли вдоль старой крепостной стены, уже не одну сотню лет опоясывающую город. Проход обнаружился достаточно скоро. Чахлые кустики не могли скрыть пролом в стене. Луна отлично освещала доски, которыми безуспешно пытались залатать даровые ворота в Осэну. С завидным упорством доски отдирались или просто выламывались. Власти понимали, что заделать такие дыры намертво просто невозможно, но они старались. Конечно, провести через пролом лошадь или повозку было немыслимо, но вот человек мог пробраться спокойно.