Промзона - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/100
• Следующая

Ахрозов поднялся и включил компьютер. Он нашел фамилию Баранова, но в последний момент зажмурил глаза и стер всю информацию по этому человеку. Он успел заметить только последние две цифры номера: цифры были – сорок три.

Ахрозов дополз до кровати, надел рубашку и штаны и снова завернулся в одеяло. Суставы болели так, как будто каждую жилочку внутри Ахрозова наматывали на бобину, и Ахрозов стал думать о том, что охранник Баранов жил в заводской пятиэтажке, и что коммутатор в этой пятиэтажке начинался с цифры пятьдесят пять. А что касается двух средних цифр, то это были либо сорок семь, либо сорок восемь. Уж это-то гендиректор точно знал.

Ахрозов нашарил телефон и позвонил своей секретарше, Любе.

– Любовь Андреевна? – сказал он. – Который час?

– Полтретьего, – сказал Люба.

– Вы не могли бы приехать ко мне? Немедленно.

Любовь Андреевна появилась через сорок минут. Она жила не так далеко, в одной из заводских пятиэтажек, и идти от ее дома до профилактория было минут пятнадцать. Что она делала остальное время – было непонятно, но когда она позвонила в двери профилактория и была впущена охраной, на ней было яркое ненадеванное платье с чуть пожелтевшими от времени кружевами, и тщательно подкрашенные губы выделялись на ее постаревшем, с обвисшими скулами лице.

Любовь Андреевна не нашла, или не осмелилась искать машину такой поздней ночью, и она пробежала всю пустынную дорогу к профилакторию в удобных стоптанных кроссовках. У самых дверей она сняла кроссовки и надела туфли-лодочки, а кроссовки сложила в бывший при ней целлофановый пакет.

Спустя две минуты задыхающаяся, с бьющимся сердцем Люба постучала в дверь флигеля Ахрозова. Тот ничего не ответил, но Люба заметила пробивающуюся из-под двери полоску света. Она нажала на ручку и вошла.

Ахрозов лежал в спальне, завернувшись в одеяло, и в ярком свете Люба видела, что лицо у него совершенно серое и покрытое каплями пота. Широкая кровать, которая обычно стояла посереди спальни, была сдвинута к окну, туда, где под подоконником змеилась труба парового отопления, а на полу в центре ковра красовался огромный невыцветший четырехугольник.

– Люба, – сказал Ахрозов, – там секретер, открой нижний ящик.

Люба открыла ящик: там был какой-то сор и стальные наручники.

– Дай их сюда, – сказал Ахрозов.

Любе стало жутко. Она протянула директору наручники. Они были неожиданно легкие и холодные. Ахрозов завел левую руку за трубу отопления, ловко защелкнул наручники и бросил ключ Любе.

– Иди в другую комнату, – сказал Ахрозов, – и разбудишь меня в девять утра.

– Хотите, я посижу с вами? – спросила Люба.

– Иди в кухню, – повторил Ахрозов, – и убери от меня телефон.

Ни в какие девять утра Ахрозов не встал. Он не спал всю ночь, время от времени теряя сознание на час или полчаса, и к девяти он лежал, свернувшись калачиком, насколько позволяла прикованная рука. Простыня под ним была совершенно мокрая.

Когда зазвонил телефон, Ахрозов на него даже не прореагировал, а Люба сняла трубку и проворковала в нее сонным голосом:

– Але…

Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно игривей, и, судя по всему, это ей удалось.

– Люба, ты? – раздался в трубке слегка удивленный голос главного инженера, – дай телефон Сергею.

– Он еще спит, – капризно сказала Люба, – и он просил его не будить. Он о-очень поздно лег.

– Ну поздравляю, – сказал главный инженер, хмыкнул и отключился.

Люба повесила трубку, оперлась обеими локтями о стол и зарыдала.

К одиннадцати Любе стало ясно, что гендиректор сегодня на работе не появится, и что выдать то, что происходит, за глубокий сон после ночного веселья никак нельзя. Она утерла слезки и позвонила водителю Ахрозова, Саше.

Люба давно знала, что Ахрозов употребляет наркотики, – она еще два месяца назад нашла в комнате отдыха завалившийся за диван шприц, и она давно вычислила, что героин он добывает не сам, а через Сашу. Влюбленная женщина может быть необыковенно наблюдательна.

Между Любой и Сашей состоялось короткое совещание, в результате которого было решено говорить всем, что директор вчера крепко выпил, и на работе будет только завтра.

– Лучше скажите, что я отравился, – проговорил Ахрозов, когда Саша доложил ему о результатах совещания.

– Так врач же придет.

– А хрен ли он поймет, – отозвался Ахрозов, – только наручники сними, пока врач будет.

– С вами посидеть, Сергей Изольдович? – спросил Сашка.

– Вали отсюда, – ответил директор, – не люблю болеть вдвоем.

Денис появился на комбинате в восемь утра.

Ахрозова в кабинете не было, вместо него на белом кожаном диване сидели двое: замдиректора облэнерго и подтянутый человек лет шестидесяти. У человека были светлые глаза и голубые, словно выцветшие зрачки. В раскрытом вороте белого пиджака виднелась толстая золотая цепочка, а руки были украшены таким количеством вытатуированных перстней, что если бы Денис Черяга не знал трудовой биографии павлогорского вора в законе Мансура, то он тотчас же, по перстням, мог бы ее и восстановить.

Секретарша Люба тоже блистательно отсутствовала.

– Где Сережа? – спросил Денис у охранника.

– Сергей Изольдович заболел, а Любовь Андреевна к нему поехала.

Денис отворил дверь кабинета и сказал:

– Проходи, Мансур. Только сигарету потуши. У Сережи не курят.

Денис неторопливо занял место во главе длинного стола для совещаний. Мансур уселся наискосок от Дениса, а энергетик сел на краешек стола.

– Так в чем вопрос? – сказал Денис.

– В долгах, – сказал Мансур. – По электроэнергии.

– У нас нет долгов. Мы платим все текущие платежи, а предыдущий долг реструктурирован.

– Он реструктурирован не в пользу энергосистемы, – сказал энергетик. Я намерен пересмотреть схему погашения долга.

– Каким образом?

– Я хотел бы получить в его счет заводской Дом Культуры.

– Тот Дом Культуры, где раньше была дискотека, в которой Мансур торговал наркотиками?

Мансур улыбнулся и развел руками.

– Ну я в твои дела не лезу, чем ты торгуешь, Денис Федорыч, – сказал он, – и тебе какое дело, чем я торгую?

– Я что-то не понял, – сказал Денис, – долги кто наделал, Сережа или Брешев?

Брешевым звали прежнего директора ГОКа.

– Брешев, – ответил энергетик.

– Ну так идите к Брешеву и с него спрашивайте. Вон, особняк у него стоит, его и берите.

– Ты на кого залупаешься? – сказал Мансур. – А? Мусор прокурорский? Да я таких, как ты, на зоне на завтрак кушал… Ты как со мной говоришь?

– Я с тобой как бизнесмен с бизнесменом говорю, – спокойно ответил Денис, – хочешь, чтобы я с тобой как мент с уголовником разговаривал? Могу обеспечить.

Мансур молча поднялся, смерил Дениса взглядом, сплюнул на пол и вышел. Энергетик задержался.

– Зря вы так, Денис Федорыч, – сокрушенно сказал он, – люди к вам с деловым предложением, а вы с ними как со свиньями…

Денис молча набирал сотовый Ахрозова.

С заводоуправления Денис поехал к мэру города Павлогорска. Павлогорский мэр относился к новым собственникам плохо. Раньше, во времена беспредела, именно он был разводящим на ГОКе, получал окатыш вместо налогов и указывал, каким именно фирмам им торговать. Теперь вольница кончилась: дружественные мэру бандиты сидели ровно. ГОК давал половину поступлений городского бюджета. Мэр попытался было заставить его платить больше. ГОК вместо этого учредил благотворительный фонд «Павлогорский окатыш» и из фонда этого финансировал все местные детские дома и социальные программы.

Получился параллельный бюджет, над которым мэр был не властен и воровать который ему было нельзя. Люди, получавшие оттуда деньги, были обязаны не городскому бюджету, а непосредственно Извольскому и Ахрозову.

Мэр громко негодовал по этому поводу.

Последний раз он негодовал неделю назад, на крестинах внучки Мансура. Мэр присутствовал на этих крестинах в качестве посаженного отца.

• Предыдущая
• 33/100
• Следующая