Ниязбек - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/67
• Следующая

– Откуда взяли бомбу? – спросил Панков.

– У меня школьный приятель на базе в Барго. Арсен. Я туда картошку привез, а обратно бомбу вывез.

– На чем? На грузовике?

– Нет. У меня «Иж». «Каблук». С этой базы чего угодно можно вывезти. Мы оттуда в прошлом году вертолетный двигатель вывезли.

Панков долго молчал. Потом приказал:

– Выйдите все.

Менты переглянулись.

– Выйдите, – сказал Панков, – он в наручниках. Что он сделает?

Генерал Талгоев и оба присутствовавших при встрече мента помедлили, но вышли. Террорист и щуплый русоволосый чиновник остались одни. Парень все так же безучастно сидел на стуле, и губы его беззвучно шевелились. Панков внезапно понял, что он молится.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Панков.

Парень, не поднимая взгляда, покачал головой. Губы его по-прежнему шевелились.

– Я полпред президента. Владислав Панков. Ты действительно хотел убить меня? Ты действительно член банды Арсаева?

Новый кивок головы. На этот раз в знак согласия.

– Тебя пытали? Ты не лжешь?

В следующую секунду Казбек взмыл вверх. Отцепленный наручник болтался на его левой руке, а в правой Казбек держал за ножку тот самый железный стул, на котором сидел. Стальное ребро спинки впечаталось в скулу Панкова, скосив полпреда на пол. Но террорист не стал добивать поверженного противника. Новый удар разнес в щепки ветхую раму окошка. Казбек отбросил стул и нырнул в окно.

Дверь кабинета распахнулась, и в нее с пистолетами в руках ворвались опера. Но было уже поздно. Они подбежали к подоконнику как раз вовремя, чтобы увидеть, как человек, падающий с третьего этажа, влетает головой в стекло патрульного «газика», стоящего у заплеванной окурками клумбы.

Ошеломленный Панков шевелился на полу. Правая половина лица была залита кровью. «Жив?» – деловито спросил коренастый опер, помогая полпреду встать. Генерал Талгоев матерился у окна.

– Твою мать! – орал он. – Я же что говорил! Всем поставить решетки на окнах!

Замдиректора Шамхальского цементного завода Хизри Бейбулатов считался одним из самых опасных людей в республике.

Отец его был родом из того же села, что и Ниязбек, но сам Хизри родился в Шамхальске – небольшом городке на стыке РСА-Дарго и Чечни, знаменитом вышеупомянутым уже заводом и удивительной еще для Союза безработицей. У него было трое братьев и пятеро сестер. Его мать умерла, когда ему было шесть лет. Его отец начал пить и быстро стал запойным пьяницей.

С детских лет Хизри знал, что он должен вырваться из одноэтажного равнинного городка с цемзаводом на берегу мутной быстрой реки и что путь наружу лежит через спорт. В одиннадцать лет Хизри выиграл детские соревнования по вольной борьбе. В четырнадцать он стал призером чемпионата мира среди юниоров.

Ему было четырнадцать с половиной, когда он вернулся на лето в Шамхальск и вдрызг пьяный отец не вписался в поворот горной дороги на своих «жигулях». Машина слетела со скалы высотой в пятьдесят метров. Отец погиб мгновенно. Хизри, который сидел на заднем сиденье, выкарабкался из машины и пополз вверх.

К ночи он выполз на дорогу, а к утру его подобрали. Спустя три дня в районной больнице ему отрезали одну ногу чуть выше ступни, а другую – чуть ниже колена, и с его спортивной карьерой было покончено навсегда.

Теперь Хизри поселился в Торби-кале, в доме у дяди, занимавшего должность декана в Торби-калинском университете и по совместительству промышлявшего кое-какой коммерцией. Дядя был никудышный коммерсант, и партнеры крали у него все деньги, которые студенты платили ему за поступление. В коммерции Хизри разбирался плохо, учиться не хотел, а мир силы – единственный мир, который Хизри понимал, знал и любил, был для него закрыт. Вдобавок к инвалидности со времени катастрофы Хизри заработал жесточайшие боли в голове и позвоночнике. Старые друзья Хизри становились чемпионами мира и Европы, они иногда приходили к высохшему, отощавшему парню и рассказывали ему про залитый огнями Париж, про сверкающие отели Джидды и ночные клубы Москвы, а Хизри сидел дома, смотрел телевизор и пил водку.

Однажды в гости к дяде приехал чеченец – партнер по бизнесу. Хизри сидел напротив гостя, когда в комнату вошел его двоюродный племянник – мальчик лет пяти. «Какой хороший мальчик, – сказал чеченец, поглаживая ребенка. – Интересно, сколько денег заплатят за тебя родители, если тебя украсть?» Больше чеченец не успел ничего сказать: Хизри достал пистолет и застрелил его на месте.

Чеченца закопали, и долгое время никто не знал, кто его убил.

Спустя пару месяцев разбогатевший чиновник купил участок земли рядом с Бейбулатовыми и начал перестраивать дом. Когда он заглянул в документы, он обнаружил, что забор Бейбулатовых стоит на полметра дальше, чем следовало бы. Сосед потребовал перенести забор, угрожая в противном случае прокуратурой. Хизри застрелил его в ту же ночь, а вместе с ним – двух его сыновей. Второй сын успел выпрыгнуть из окна, раненный, и побежал в больницу. Ему сделали операцию и положили в палату, где лежали еще двое. Хизри приковылял за ним на следующий день и застрелил прямо в палате.

Спустя некоторое время о Хизри заговорили. Его стали уважать. Братья убитого чеченца поехали убивать Хизри и навсегда пропали. Дядя отдал Хизри бизнес, и теперь этот бизнес процветал, потому что никто не спешил обманывать Хизри.

Несмотря на известность, Хизри по-прежнему много пил. Однажды со своими людьми он отмечал день рождения в ресторане и там повздорил с сыном прокурора республики. По обыкновению, Хизри выхватил пистолет и хотел стрелять, но охрана сына скрутила Хизри, и проснулся он уже в камере. Прокурор боялся за сына, и поэтому Хизри предъявили не только хулиганство, но и два десятка убийств, из которых половину он не совершал. Хизри не хотел признаваться, и, чтобы сделать его разговорчивей, ему вырвали все ногти и спилили все зубы. Но Хизри все равно не признался.

После этого дядя Хизри, Магомед-Гусейн, поехал за помощью к Ниязбеку.

– Пожалуйста, помоги, – сказал Магомед-Гусейн, – мальчику двадцать один год, и он инвалид. У него больной позвоночник и нет ног, а его обвиняют в двадцати убийствах и делают с ним страшные вещи, такие вещи, что даже сказать нельзя. И все только потому, что он повздорил с сыном прокурора.

– Твой племянник – убийца и пьяница, – ответил Ниязбек, – ему двадцать один, он в крови по подбородок, и никто не скажет, что он убивал только тех, кто это заслужил.

– Но он инвалид, – сказал дядя, – он же не может бить людей. Он может их только убивать. Я прошу тебя ради твоего покойного отца и всех наших односельчан – помоги ему!

Ниязбек думал три дня, а на четвертый он навестил Хизри в СИЗО. Тот сидел в одиночке, и температура в камере была сорок два градуса. Лицо Хизри было один сплошной синяк, протезы у него отобрали, а в том, что осталось от ног, копошились черви.

Ниязбек собрал червей и спросил:

– Ты в чем-нибудь признался?

– Нет, – ответил Хизри.

В руках у Ниязбека был кувшин воды, и он протянул воду Хизри. Тот взял кувшин и собрался пить, но Ниязбек сказал:

– Это вода для омовения.

Они вместе сделали намаз, и Ниязбек сказал:

– Поклянись мне, что ты бросишь пить, и я тебя отсюда вытащу. Но если ты хоть один раз напьешься, – клянусь Аллахом, я пристрелю тебя сам.

Через две недели Хизри вышел на свободу. Прокурор не хотел его отпускать, потому что боялся за сына, но, когда Ниязбек поднял цену до полумиллиона долларов, жадность победила. Эти полмиллиона Ниязбек заплатил из своих денег, и еще сорок тысяч он заплатил за венскую клинику, где лечился Хизри.

С тех пор, как Хизри вышел из тюрьмы, он ни разу не пил. Он молился пять раз в день и никогда больше не убивал по собственному желанию. Он убивал только по желанию Ниязбека или тогда, когда ему казалось, что Ниязбек не будет возражать.

• Предыдущая
• 14/67
• Следующая