Белый ниндзя - ван Ластбадер Эрик - Страница 41

• Предыдущая
• 41/138
• Следующая

— Это не мое дело, — ответил Со-Пенг. — Собака-то не моя.

— Но и не наша тоже, — сказал его брат.

— Может, не будешь ее отдавать? — попросил широколицый.

Со-Пенг улыбнулся. Он погладил щенка по голове.

— Пожалуй, я оставлю его на ваше попечение — пока! — и посмотрим, как вы с этим справитесь.

Мальчики сгрудились вокруг собаки, гладили ее. Собачий хвост работал все быстрее и быстрее.

Широколицый мальчик подошел к Со-Пенгу: — Мы никогда не деремся, Старший Брат! — сказал он, используя одно из уважительных китайских обращений. — Это только слова.

Со-Пенг взял мальчика за руку, разжал ему кулак. Оттуда выпал камень, подобранный, когда в воздухе пахло дракой.

— От слов, — сказал он, — порой переходят к делу.

— Я бы никогда не бросил его в твоих братьев.

Со-Пенг присел на корточки и заглянул тому в лицо.

— Я не сомневаюсь, что ты бы не хотел, чтобы этот камень был использован в драке. Но, знаешь...

Он замолчал. Немного подумав, мальчик сказал:

— Я понял, что ты имеешь в виду.

Со-Пенг посмотрел на него. Не надо быть слишком мудрым, чтобы понять, чего не хватает этим пацанам.

— Когда я был в твоем возрасте, — сказал, он, — мне очень хотелось иметь старшего брата. К сожалению, у меня его не было.

Со-Пенг поднялся на ноги.

— Тут я кое-чем занимаюсь в выходные дни. Может быть, вы мне поможете?

Широколицый мальчик отчаянно закивал головой. Эмоции настолько переполняли его, что он не мог говорить.

— Я могу по дороге зайти за вами. Только надо встать пораньше.

— И заходить не надо, Старший Брат! — заверил его мальчик. — Я буду здесь с восходом солнца!

Со-Пенг засмеялся:

— Зачем так рано? Соберемся через час после восхода.

Со-Пенг открыл калитку и пошел через садик к дому. Подумав, где могла быть его мать, он вспомнил их последний разговор. А вспомнив, вдруг забеспокоился не на шутку.

Он почти бегом помчался на материнскую половину и нашел ее в спальне. Мать укладывала чемоданы.

— Ты куда собралась, мама?

Лианг резко повернулась к сыну. Она слегка покраснела, откинула с лица несколько прядей волос, и Со-Пенг уже г-который раз подумал, до чего красивая у него мать. Удлиненное, тонкое лицо, высокие скулы и странные, глубоко запавшие глаза. Маленькие, красивые уши, которыми она гордилась, как и изящной формой ног и рук, маленьких, на вид хрупких, но таких умелых и сильных. И в лице тоже чувствуется сила и характер.

— Черепаховый панцирь треснул в огне, и по трещине прорицатель предсказал, что все будет именно так. Вот и ты сюда пришел, — сказала она с некоторой торжественностью в голосе. — Если бы не пришел, я бы подумала, что прорицатель солгал и что ты — не избранник.

Со-Пенг озадаченно уставился на нее.

— Что ты хочешь сказать?

Внезапно она одарила его ослепительной улыбкой.

— Пойдем и поговорим об этом где-нибудь, — предложила она.

Они прошли в садик, который в это вечернее время был, как и можно было предполагать, пуст. Аметистовые сингапурские сумерки окутали их. Душноватый запах мангровых зарослей, доносившийся с северной стороны, смешивался с дурманящим ароматом цветов: Где-то собаки облаивали надвигающиеся вечерние тени. Один за другим загорались уличные фонари: мальчишка-малец обходил их и, поднимаясь, на лестницу, которую таскал с собой, зажигал.

Лианг и ее сын сели напротив друг друга на раттановые кресла.

— Когда я носила тебя под сердцем, — сказала Лианг, — я все время чувствовала, что ты со мной разговариваешь, причем не тычками рук и ног, как другие дети, ж иначе. Я видела цвета — твои цвета, тени формирующегося разума. После того, как ты родился, я продолжала испытывать это ощущение, но только более отчетливо. И я поняла, что ты унаследовал мой дар. Я стала стараться, чтобы этот дар не заглох, и позволила ему развиваться в тебе по его собственным законам.

— Помню, — сказал Со-Пенг. — Между нами была какая-то таинственная связь, невидимая для других. Я мог разговаривать с тобой, не открывая рта, а ты меня слушала, не прибегая к помощи органов слуха.

В манере Лианг сидеть было что-то властное, "духе «янь». Вот так должен был сидеть его отец. Будто это ей принадлежит сам дом, и все в этом доме. Со-Пенг не удивился бы, узнав, что это так и было.

— Ты еще очень молод, Со-Пенг, — сказала Лианг, — но обстоятельства вынуждают меня поведать тебе — надеюсь, не слишком рано — всю правду относительно твоего дара. Тебе он может казаться сейчас даром Божьим, но он может обернуться и проклятием. Использованный во зло — ради зависти, стяжательства, похоти — он обратится в силу зла. Если ты не будешь его контролировать, он начнет управлять твоей жизнью. Ты должен понять, что тебе не дано читать мысли каждого человека, как ты читаешь мои, а я — твои. Ключевое слово здесь «связь»: для этого нужен не один человек, а два. Ты меня понимаешь? — Лианг подождала, пока Со-Пенг не кивнул. — Ты можешь пользоваться своим даром по своему усмотрению, но помни, что он может стать ловушкой для ума, если ты позволишь себе быть слепым к тем фактам, которые тебе открывает твой дар, но которые имеют несчастье тебе не нравиться. Тогда ты начнешь прислушиваться только к тому, что хочешь услышать, а не к тому, что твой дар позволяет тебе видеть и слышать.

По улице, за кирпичной стеной, окружающей садик, протарахтела запряженная лошадью телега, раздались чьи-то голоса. И эти звуки будничной жизни придали словам Лианг особое значение, как черный бархат усиливает блеск бриллианта.

Со-Пенг встал, подошел к стене, уперся руками в кирпичи и обвивающие их ползучие растения. Он начинал понимать, почему ребенком он не любил пользоваться своим даром, чувствуя в нем бремя.

Лианг, поняв, что духу ее сына стало тесно в садике, предложила пройтись по городу. Они вышли на уже заполненную гуляющим народом улицу и до самой гавани не проронили ни слова.

Когда они вышли на набережную Королевы Елизаветы, Лианг ответила на молчаливый вопрос сына.

— Нет, я не могу тебе сказать, куда еду. Скажу только, что мне надо.

Он вспомнил озадачившие его слова матери о том, что ее рассказ о тандзянах был и правдой, и неправдой одновременно. Возможно, и ее отъезд связан с этой загадкой.

Они остановились у железного парапета набережной. Со-Пенг облокотился на него и смотрел на черную воду, в которой отражались огни уличных фонарей.

— Кто такие тандзяны? — спросил он. Лианг улыбнулась: — С чего это ты решил, что я это знаю?

— Потому что, мне кажется, ты знаешь, чем они занимаются.

Отражения фонарей в воде казались призрачными огнями, и в этой мистической атмосфере Со-Пенг не удивился бы, если бы из воды поднялся сказочный покровитель Сингапура мерлион — наполовину земное, а наполовину морское чудовище.

— Я полагаю, — сказала Лианг, — ты слышал разные размышления по поводу моего происхождения. Что я скорее всего малайка, а возможно, наполовину малайка и наполовину китаянка. А может, суматранка. Всякое говорят. Но, по правде сказать, — тут она поглядела на своего первенца, — никто меня здесь толком не знает.

— Даже отец?

Она добродушно рассмеялась:

— Особенно твой отец. У Лианг были три основные характеристики, из которых вытекали все остальные особенности ее далеко не простой личности. Она была щедрой, она была сочувственно настроена к другим, она умела контролировать себя. Много лет спустя, когда он обладал более обширными знаниями, Со-Пенг понял, что эти характеристики можно свести к одному из ключевых понятий даосизма: «Да» — голос Бога.

— Я не имею привычки поносить богов, — сказала Лианг. — И я не порицаю тех, кого считают грешниками. Единственное, что меня волнует, — это мои дети, и прежде всего ты, Со-Пенг, о ком я волнуюсь больше всего.

Маленький мальчик отделился от толпы гуляющих по набережной Королевы Елизаветы людей, подбежал к парапету, сунул голову между железных прутьев и стал смотреть на воду.

• Предыдущая
• 41/138
• Следующая