Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/105
• Следующая

Дурман плавал в крови, прогоняя стыд и смущение. Кися сняла с него рубашку, а он даже не вспомнил, что панически боится раздевания.

— Чего тебе теперь хочется?

— Продолжать… — пробормотал Раздолбай как во сне.

— Я скоро вернусь.

Кися поправила на плече расстегнутую блузку и вышла из комнаты. Вскоре из ванной послышался шум воды.

— Боже мой, ЭТО сейчас произойдет! — осознал Раздолбай, не столько с восторгом, сколько с ужасом. — Вот так, в первый день знакомства. С девушкой, которая мне даже не нравится!

Раздолбай часто фантазировал на тему, как и при каких обстоятельствах с ним это впервые случится. Он представлял, как обнимает любимую девушку за талию и говорит ей, что не может больше скрывать своих чувств. Она отвечает, что тоже «что-то такое испытывает». Он целует ее в губы и прижимает к себе крепче — она говорит ему «да». На этом фантазия заканчивалась, потому что мысленно делать с любимой девушкой то, что он видел в немецких фильмах, у Раздолбая не получалось — это было все равно, что фантазировать, как распить на двоих с мамой бутылку водки. Таким образом, любовных фантазий всегда выходило две — одна про первый раз с любимой девушкой, которой последнее время представлялась Диана, а вторая — про немецкое кино с собой в главной роли. Сейчас эту роль предстояло сыграть наяву, и ужас охватывал Раздолбая от мысли, какая бездна отделяет его от мускулистых дядек, кричавших: «Ja! Ja! Ich schliessen, schliessen!»[56] Эти дядьки делали свое дело с такой же виртуозностью, с какой дубасил своих недругов Брюс Ли, и если Раздолбай понимал, что на месте Брюса Ли у него не могло быть шансов, то приходилось признать, что и на месте мускулистых дядек ему тоже светило не много. Кися плескалась под душем, напевая «smooth operator», а Раздолбай трепетал так, словно вместо Брюса Ли выходил драться против четверых амбалов.

— Господи! — невольно взмолился он. — Только бы все обошлось и получилось нормально!

И тут он услышал внутри себя мысли, трезвые и рассудительные настолько, что их можно было ожидать от дяди Володи во время воспитательной беседы, но никак не от самого себя.

— Вот ты целовался с девушкой, которую видишь первый раз в жизни и которая тебе безразлична. Ты готовишься к тому, чтобы она стала твоей первой женщиной. Для чего тогда ты летал в Ригу и устраивал этот цирк с фраком? Для чего просил: «Хочу, чтобы у меня это было первый раз по настоящей любви»?

— Одно другому не мешает, — отмахнулся Раздолбай.

— Первый раз бывает один. Значит, с Дианой уже не будет. Ты больше не хочешь этого?

— Хочу, конечно! Но с Дианой неизвестно будет ли, а здесь наверняка.

— Если будет здесь, ничего не будет с Дианой.

Раздолбай не сомневался, что ведет мысленный спор сам собой, но сразу понял, что именно такой внутренний диалог подразумевал Миша, когда говорил про «голос Бога» внутри.

«Никакой это не «голос Бога», а просто мой страх! — подумал он. — Я боюсь и сам себя отговариваю, пользуясь Дианой как поводом. У нас с ней еще ничего нет, так что изменой это считать нельзя».

— Это измена твоему чувству. Вспомни, как в электричке ты обращался с просьбой дать тебе Диану и говорил, что хочешь этого сильнее всего. Но вот подвернулся более легкий вариант, и ты уже готов отказаться.

— Можно подумать, если я откажусь сейчас, то с Дианой точно получится.

— Да.

Раздолбай оторопел. В момент, когда он услышал в себе «да», внутри появилось чувство абсолютной уверенности, что Диана действительно станет его первой девушкой. Это было не предположение, а твердое знание, как если бы он положил в карман ключи от квартиры, и на вопрос «что у тебя в кармане» уверенно отвечал бы — ключи.

— Это что… то самое, о чем говорил Миша… Дано будет? — спросил он, допустив на секунду, что обращается не сам к себе.

— Да.

Вода в ванной стихла. Раздолбай понял, что Кися вернется с минуты на минуту, и мысленно зашептал торопливо и сбивчиво, как если бы действительно улучил возможность поймать за пуговицу посланника высших сил и донести до него свои мысли, пока их контакт не прервался.

«Господи, я не смогу отказаться! Я хочу, чтобы первый раз было по любви, а не так… Очень хочу! Но я не могу больше сходить с ума, думая, когда же у меня это случится. Вот явный шанс, и у меня нет сил отказаться от него, ради того, что еще неизвестно будет ли… Господи, если ты есть и я говорю с тобой, а не со своими мыслями, сделай так, чтобы мой первый раз был с Дианой, а сейчас не надо! Но я не смогу отказаться, потому что сам не верю в то, что сейчас говорю. Мне кажется, что я говорю сам с собой из-за страха. Я боюсь это делать, и именно потому, что боюсь, я не хочу сейчас отказываться, чтобы не думать потом, что это был только страх. Господи, если я говорю с тобой, пусть сложится так, что сейчас ничего не будет, а будет потом по любви с Дианой. Если можешь мне ее дать, пусть это получится с ней, а сейчас не надо. Но я не откажусь сам, не смогу… Устрой это, как можешь!»

Закончив это мысленное обращение, Раздолбай почувствовал, что его страх отступил. Он словно переложил свое беспокойство на чужие, более сильные плечи и пребывал в созерцательном настроении, воспринимая все отстраненно, как кинофильм.

«Теперь понятно, почему люди богам молились, — подумал он. — Вот я решил, что обращаюсь к высшим силам, и успокоился. Все это, конечно, самообман вроде плясок вокруг костра перед битвой, но помогает. Надо не заморачиваться и набраться с этой Кисей опыта. Пригодится потом, если с Дианой получится».

Кися вернулась в комнату в коротком синем халатике с китайскими драконами. Раздолбай взглянул на ее пухлые коленки с ямочками и внутренне поморщился — в джинсах Кисины ноги смотрелись лучше.

— В таком халате на бои без правил выходить можно, — пошутил он, чтобы скрыть неловкость.

— Сострил, да? — уточнила Кися, присаживаясь не на диван рядом с ним, а в кресло напротив.

— Типа того.

Снова установилось молчание.

— Почему больше не спрашиваешь, чего я хочу? — первым заговорил Раздолбай.

— А мне это уже не важно.

— Иди сюда.

— Зачем?

— Ну, если незачем, тогда не иди, — вздохнул Раздолбай.

Ему не нравилось играть в игру, в которой он все время чувствовал себя проигравшим, потому что не понимал правил.

Кися молча сидела в кресле и неотрывно на него смотрела. Раздолбай видел, что под халатом у нее ничего нет, но встать и подойти к ней не решался. Свое бездействие он пытался оправдать вмешательством высших сил, которые удерживают его от близости без любви, но прекрасно понимал, что держит его только собственная неуверенность.

«Я сам хотел, чтобы ничего не было, но не из-за моей же трусости… — сокрушался он. — Как же я собираюсь соблазнять Диану, если даже к раздевшейся специально для меня девушке пристать не могу?»

Раздолбай начал выдумывать мудреную фразу, которая начиналась словами: «Я понял, что хочу сейчас больше всего, и я хочу этого, даже если тебе не важно…», но Кися вдруг откровенно лизнула пальцы правой руки, пробралась ими за пазуху халата и, закрыв глаза, откинула голову на спинку кресла. В мозгах Раздолбая дернулся какой-то мощный рубильник, и, не успев ни о чем подумать, он ринулся вперед, словно вылетел из катапульты. Зависнув над Кисей, как шмель над цветком, он стал выбирать место, куда приложиться губами, и наконец ткнулся ей в шею.

— Какой же ты… Буратино, — засмеялась Кися, разворачивая его лицом к себе. — В чем-то я не права, что мне нравится таких соблазнять.

«Диана, прости!» — обреченно подумал Раздолбай.

Смешавшись с Кисей губами, он направил жадную руку под полы ее халата, и в этот момент в коридоре грянул резкий милицейский свисток. Раздолбай отпрянул, в испуге озираясь по сторонам. Ему вспомнился эпизод из детства, когда он прильнул к стеклу диковинной американской машины, чтобы посмотреть, какая у нее на спидометре максимальная скорость, а машина взревела сигнализацией. На миг он подумал, что какая-то сигнализация включилась у Киси, но тут же отбросил эту глупую мысль. Свисток повторился.

• Предыдущая
• 41/105
• Следующая