Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/105
• Следующая

Раздолбай вытаращился на Мартина так, словно у него изо рта стали выпрыгивать лягушки. Только что он учил его, как завоевывать любовь, и вдруг, не меняя тона, заговорил о каких-то «мартышках».

— Мартин, я Диану люблю, — напомнил он, напуская на себя благородство.

— Люби, я что отговариваю? Просто вокруг Дианы ты будешь нарезать круги год, а сгонять дурняка надо независимо от романтических воздыханий. Надо или нет?

— Надо, конечно, — согласился Раздолбай, испугавшись, что Мартин заподозрит в нем девственника.

Страх выдать свою неопытность преследовал его постоянно. Стоило кому-то завести разговоры о похождениях, он всегда напускал на себя бывалый вид, но внутри съеживался, боясь, что опыт, ограниченный чтением «СПИД-Инфо», читается у него на лице. Спрашивая «Надо или нет?», Мартин как бы подразумевал естественную для всех нормальных мужчин практику, и Раздолбай боялся, что, отказавшись «сгонять дурняка», вызовет подозрения или, чего хуже, вопросы. Кроме того, его соблазняла возможность пожить еще немножко «своей жизнью» и не ехать сразу домой навстречу маминой ругани. «Никто меня не заставит ничего делать. Скажу потом, что они мне не понравились, и все», — настраивался он.

«Мартышки» представлялись Раздолбаю парой пэтэушниц, живущих в полупустой квартире, стены которой завешаны плакатами попсовых групп. Он живо представлял, как они поставят купленное Мартином вино на колченогий стол посреди комнаты, а со стен на них будут смотреть слащавые A-Ha, Modern Talking и New Kids on the Block. К его удивлению, жилище «мартышек» оказалась шикарнее, чем квартира дяди Володи. Мартин нажал кнопку звонка, девичий голос крикнул из-за двери «Заходите, мы переоденемся», и они прошли сначала в облицованную искусственным камнем прихожую, а потом в просторную гостиную, в которой из-за обилия ковров, драпировок и покрывал тонули все звуки. Раздолбай завистливо зыркнул на серебристый чемодан мощного двухкассетного «Шарпа» с тремя «топориками» на эмблеме и на телевизор с большим экраном, под которым приветливо мерцал индикатором матовый видеомагнитофон.

— «Мартышки» номенклатурно устроились, — шепнул он Мартину, падая на мягкий диван.

— Неплохо, но до уровневой номенклатуры, как до Луны. Мама в ГУМе работает, замаскировать конуру под дворец для нее — предел, — ответил Мартин и по-хозяйски достал из ящика серванта штопор.

— Пуча, я вино открою пока! — крикнул он так, чтобы его было слышно в дальнем конце квартиры.

— Пуча? — удивился Раздолбай.

— Пучкова и Киселева, я зову их Пуча и Кися. Пуча — моя, с Кисей можешь попробовать… — быстро прошептал Мартин, и тут в комнату вошли девушки.

Они отличались в лучшую сторону от пэтэушниц, которых воображал Раздолбай, но назвать их красивыми было сложно. Забавным казалось то, что они напоминали ухудшенную копию Оли и Геулы — Пуча была жгучей миниатюрной брюнеткой, а Кися — полноватой сероглазой блондинкой с прической куклы из «Детского мира». Подобных девушек можно было часто встретить среди продавщиц или парикмахерш. Единственным бесспорным достоинством Киси была завораживающе большая грудь, верхние половинки которой выглядывали из расстегнутой на две пуговицы блузки, и это зрелище сразу притянуло взгляд Раздолбая всесильным магнитом.

Мартин давно знал обеих девушек и с легкостью завел с ними переброску подколками и намеками, позволяя Раздолбаю созерцательно сидеть в сторонке. Из двухкассетника тихонько зашептала Sade. Пуча разрешила курить в квартире, и «своя жизнь» незаметно взлетела на уровень, выше которого Раздолбай мог поставить разве что вечеринку в апартаментах «Латвии». Ничего большего ему не хотелось — только слушать музыку, выпускать через ноздри ароматный, как духи, дымок «Ротманс» и заглядывать иногда в вырез Кисиной блузки, выбирая моменты, когда на ней норовила расстегнуться третья пуговица. За эти взгляды ему было немножко стыдно перед своим чувством к Диане, но Sade не зря шептала: «Is it a crime?»[55]

— А что это наш второй гость молча в углу сидит? — вывел его из медитативного состояния вопрос Киси.

— Музыку слушаю.

— С нами тебе неинтересно?

Кися в упор смотрела на Раздолбая серыми, чуть навыкате, глазами, и у него возникло странное чувство, будто ему в лицо уперлись бильярдным кием.

— Почему? Интересно… Я вас слушаю.

— Нас или музыку?

Раздолбай нехотя включился в разговор и через некоторое время с удивлением обнаружил, что рассказывает Кисе про новую волну британского тяжелого металла, а она внимает ему с хорошо подделанным интересом. Больше того, в комнате они остались вдвоем — Мартин с хозяйкой квартиры незаметно выскользнули. Раздолбай заерзал от волнения, вспоминая о музыкальных группах все подряд. О чем говорить наедине с девушкой, он не знал, и потерять оседланную тему значило для него зависнуть в неловком молчании. Когда он дошел до откусывания Оззи Осборном головы летучей мыши, Кися пересела со своего кресла на диван, так что оказалась на расстоянии вытянутой руки, и снова стала смотреть на него в упор. Раздолбай смешался, комкая свой рассказ, словно зажеванную в магнитофоне пленку.

— Забыл, о чем говорил? — насмешливо спросила Кися.

— Нет, просто…

— Просто что?

Бильярдный кий Кисиного взгляда снова уперся Раздолбаю в лицо, и говорить под его прицелом было решительно невозможно. К тому же расстегнутый воротник блузки был слишком близко, и притяжение, которое раньше манило только взгляд, теперь норовило примагнитить Раздолбая всего целиком. Как этого не показать, было единственным, о чем он мог думать.

— Ты что-то замолк.

Раздолбай напряг волю и продолжил рассказ о сценических причудах великого и ужасного рокера. Кися, не отводя пристального взгляда, слушала с насмешливой полуулыбкой.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила она, когда он снова стал терять мысль.

— Ну, как… Тебе интересно вроде…

— Мне нет.

— Но ты же слушала.

— Я думала о своем.

— Извини.

— Зачем ты извиняешься? Мужчинам не идет извиняться.

— Извини… что извиняюсь.

Сбитый с толку Раздолбай замолчал, укоряя себя, что выглядит таким жалким.

— Чего тебе сейчас хочется? — спросила Кися, когда молчание стало невыносимо тягостным.

— В смысле?

— В прямом. Что тебе сейчас хочется больше всего?

— Ну, не знаю… покурить.

— Покурить тебе сейчас больше всего хочется? А если честно?

— Кися, ты странные вопросы задаешь! Что значит хочется? Допустим, мне хочется «Мерседес».

Раздолбай сделал движение, чтобы встать с дивана, но Кися задержала его.

— Подожди. Выполни одну мою просьбу — посиди пять минут, не двигаясь, и скажи мне честно, чего тебе больше всего хочется.

Раздолбай откинулся на диванную спинку. Больше всего ему хотелось повалить Кисю на диван и схватить ее за грудь. Признаться в этом он боялся даже себе, а Кися как будто специально провоцировала его на такой ответ.

— Давай вина выпьем, — придумал он наконец.

— Я не хочу.

— А я хочу.

— Выпей, но не верю, что ты больше всего этого хочешь.

Раздолбай плеснул себе полбокала и сделал глоток.

— Хорошо, вина ты попил. Чего тебе теперь хочется?

— А тебе?

— Того же, чего и тебе.

Раздолбая пробил холодный пот.

— Я не знаю, чего мне хочется.

— Знаешь.

— Тебя поцеловать, — сдался Раздолбай и посмотрел на Кисю взглядом пойманной в капкан мыши.

— Так чего ты ждешь?

Отступать было некуда, и Раздолбай потянулся вперед. «Я ведь ее совсем не люблю, почему же мне так приятно?» — подумал он, касаясь губами неожиданно теплых и мягких губ.

— Ты что, не умеешь целоваться? — прошептала Кися.

— Почему…

— Раскрой рот.

Раздолбай повиновался, а дальше на его затылок словно пало дурманящее покрывало. Он перестал думать, что и как он делает, и только в момент, когда его рука, скользнув под расстегнутую блузку, сжала нежное полушарие, осознал себя словно со стороны и восторженно подумал: «Ни хрена себе!»

• Предыдущая
• 40/105
• Следующая