Нелегал - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 45

Авденаго смотрел на покрытое черным загаром скуластое лицо, на длинные спутанные темные волосы, прилипшие ко лбу и вискам. Длинные руки, торчащие из оборванных рукавов, были волосатыми, на правой — сорван ноготь. Арилье не скрывал своего отвращения. Авденаго сказал задумчиво:

— Вот этот — чистокровный человек. Разве к такому народу я хочу принадлежать?

— Хвала Пяти Ветрам, ты и не принадлежишь к этому народу! — горячо откликнулся Арилье. Он плюнул на раба и отошел в сторону.

Но Авденаго остался на месте.

Тогда Арилье осторожно спросил у него:

— Чем тебя привлек этот человек? Ты хочешь забрать его к себе в услужение?

— Солнце напекло твою макушку, глупость поселилась в прядях твоих волос и затекла тебе в глаза, рот и уши! — сказал Авденаго. — Ничем другим я твой вопрос объяснить не могу.

— В таком случае, ответь! — довольно дерзко произнес Арилье.

— Ты мой друг, тебе я отвечу… Я знаю этого человека. Я встречал его раньше. У него есть тайна.

— Опасная? — Арилье коснулся меча. Меч был тренировочный, тупой, но если бить им, как дубиной, то запросто можно проломить голову.

— Опасная? — задумчиво повторил Авденаго. — Зависит от того, как он ею воспользуется и сможет ли воспользоваться вообще… Но сначала кое-что проверим. Смотри! Не на меня — на него смотри… — И громко произнес: — Воробьев Сергей Викторович!

Скорчившийся в неловкой позе раб вдруг дернулся, словно его ударило током, и выпрямился. Он судорожно вытянул ноги и руки, заскреб ногтями по камням, раскрыл рот и простонал. Авденаго разобрал:

— Моран… сука…

Арилье ошеломленно повернулся к своему господину.

— Что он только что произнес?

— Тебе не послышалось, — отозвался Авденаго. — Он назвал имя Морана. Он знал его. Видел один раз. Только один, но этого оказалось достаточно. Вот его тайна.

Человек вдруг вскочил и бросился к Авденаго. Он завертелся возле него, пытаясь схватить за рубаху, поцеловать руку или на худой конец сапог, и безостановочно выкрикивал:

— Моран! Сука! Квартиру отсудили! Гоблины! Я за помощью… А он меня… Я помню тебя! Экстремальный туризм! Суки! Найду управу! Помоги же мне, сволочь!.. Ишь, рубашечка!.. Вырядился! Суки!

Арилье схватил безумца за волосы и оттащил подальше от Авденаго.

— Клеф! — вопил Воробьев Сергей Викторович, отчаянно вырываясь из рук тролля и норовя укусить его. — Клеф! Гоблины! Суки! Клеф! Клеф!

Арилье ударил его по ушам и швырнул на землю. Потом отошел в сторону, окунул руки в пыль возле колодца, обтер их об одежду, понюхал ладони, еще раз почистил руки о пыль и наконец приблизился к Авденаго.

— Этот Клеф — опасен?

— Не думаю, — ответил Авденаго. — Но он помнит меня и Морана Джурича. Боже мой, я даже не подозревал, что бывает — вот так…

Все то время, пока они с Арилье добирались до пиршественного зала, умывались и приводили себя в порядок, Авденаго думал о Воробьеве. Виноват ли Моран в том, что случилось с Воробьевым, или же бедный Сергей Викторович был таким изначально, а колдовство Морана лишь выявило доселе сокрытое? Не все же, угодив в рабство к троллям, превращаются в таких вот клефов! Взять хотя бы Евтихия…

«Неужели я должен был сделаться троллем, чтобы начать всерьез рассуждать о сущности человеческой натуры? — подумал Авденаго. — Воображаю, как это развеселило бы Николая Ивановича! Хорошо, что он не знает… А уж как бы высказался на сей счет Моран — и подумать-то страшно. Пойду-ка я лучше на пиршество к моему Нитирэну, выслушаю сотню хвастливых историй и одну правдивую, напьюсь как следует, а ночью Атиадан залижет мои раны, и мое тело будет гореть от желания обладать ею».

Это было так здорово, что Авденаго совершенно позабыл о Клефе.

В ту пору, когда Джурич Моран еще не рвался всей душой в Калимегдан, а напротив, едва попав туда, стремился опять как можно быстрее его покинуть, — иными словами, в ту пору, когда Джурич Моран был в Калимегдане у себя дома, — жил человек по имени Кохаги. Был он безродным сиротой и не имел даже клочка земли, который мог бы назвать родиной; поэтому-то не было у него ничего дороже, чем служба у одного важного господина.

Имя этого господина потерялось — так много двойных троллиных лун с тех пор миновало; но имя слуги сохранилось, и вот почему.

Уже догадались?

Потому что этот Кохаги повстречал в своей жизни кое-кого позначительнее, чем его господин, — он повстречал Джурича Морана.

Моран был в те годы молод и самонадеян и развлекался тем, что пытался отыскать предел своему могуществу. Весь мир по обе стороны Серой Границы как будто принадлежал Джуричу Морану и его таланту. Где остановится Джурич Моран — там и центр вселенной, а поскольку Моран все время путешествовал, то и центр вселенной постоянно смещался, и вообще все в мире было из-за этого нестабильным. Так представлялось Морану.

В роскошных черных одеждах, шитых жемчугом и золотом, нежный бархат поверх прохладного шелка, ехал Моран верхом на черном коне с белой жемчужиной во лбу. Следует тут заметить, что Моран никогда не был безразличен к своей одежде и к тому, как он выглядит. В иные эпохи своего бытия Моран одевался как бродяга — и уж это, поверьте мне, был такой бродяга, что все прочие бродяги при виде его разбегались от ужаса! Потому что подобного оборванца воистину свет еще не видывал.

А уж если Морану взбредала на ум фантазия разодеться как можно пышнее, то ни один государь не мог бы с ним в этом соперничать. И сразу делался Моран чванлив и приобретал царственную осанку, а в других случаях он, наоборот, вечно кривлялся и горбился.

Моран путешествовал по эльфийским землям, нигде надолго не задерживаясь. Он ночевал не под открытым небом, а в шатре, который возил с собой в сумке, притороченной к седлу. Шатер этот был крохотным, пока не коснется земли; на земле же он очень быстро разрастался и делался просторным. Он кормился от земли и травы, поэтому на том месте, где прежде стоял шатер Морана, образовывались круглые пустоши, и там по десятку лет не росла трава и даже камни, если их туда положить, через день превращались в песок.

Моран ехал, величавый, как ночь, и зловещий, как смерть, хотя на самом деле не был он ни ночью, ни смертью. Ему хотелось явиться ко двору какого-нибудь государя и осчастливить его волшебными дарами, чтобы отныне и вовеки там превозносилось имя Джурича Морана. Но ничего подходящего для себя он пока что не встречал.

В возвышенных мечтах Моран проводил день за днем и ночь за ночью, и ничего интересного не происходило.

В конце концов Моран остановился, поглядел на пылающее солнце и громко сказал:

— Если сегодня я не встречу ничего, что меня бы заинтересовало, клянусь: войду в сердце Серой Границы и поеду вдоль нее, чтобы всколыхнуть все ее опасности и напустить их на обе земли!

Солнце как будто мигнуло, и Моран вздрогнул, но тотчас рассмеялся: просто пролетающая в небе птица на мгновение закрыла от него солнечный диск!

И тут Моран услышал тихий, сиплый стон.

Моран Джурич насторожился и тронул коня. Он шел на звук, который то прерывался, то вновь был слышен, только с каждым разом все тише.

Наконец Моран поднялся на небольшой, поросший травой холм, и увидел там человека. Человек этот был искалечен так, что глядеть отвратительно: его руки были вывернуты из суставов, на спине и боках — сплошное месиво, а левая нога вся переломана, не нога, а никуда не годное бревно, и к тому же синего цвета.

Вот что увидел Моран.

А что увидел Кохаги (потому что искалеченный человек был не кто иной, как Кохаги)?

Он увидел черного коня и черного всадника посреди золотого дня. Золото и тьма были знаками скорой смерти — и притом не тихого упокоения от боли и земных забот, а злой и жестокой людоедки, которая перемалывает свои жертвы железными челюстями.

Поэтому Кохаги сжал зубы покрепче и раскрыл глаза пошире: он не собирался показывать своей убийце, что боится ее приближения.