Железное сердце (СИ) - Шолох Юлия - Страница 40

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая

Люба осторожно покосилась на него, не зная, поймет ли он.

— Зависимости не будет. Я буду приходить и уходить, когда захочешь, только дай нам больше времени.

— Все равно, я буду ощущать необходимость отплатить тебе за услугу. Не хочу.

— Я никогда… — начал он.

— Нет, Бостон, — мягко, но быстро перебила Люба. — Нет.

Он долго молчал, а потом поднялся, отряхивая от песка свои светлые джинсы. Люба не оглянулась, когда он отступил, повторяя про себя, что нужно следовать собственным принципам — раз, всего раз убедить себя, что она готова прожить жизнь, как все остальные люди, без соседства крошечных невидимых существ и без раскинувшейся впереди вечности — и дальше будет легче.

— Однажды ты передумаешь, — уверено заявил Бостон перед тем, как пропал.

Но сердце замерло, а потом пустилось в галоп совсем не от его слов, а от улыбки, которая прозвучала в его голосе.

'Если он снова протянет два месяца, прежде чем показаться, я его собственноручно прибью', - решила Люба, упрямо буравя глазами песок под ногами.

А море тихо смеялось.

Уснув еще до того, как стемнело, проснулась Люба только к обеду, да и то — как проснулась, дядя разбудил. Последнее время она себе позволяла бездельничать круглосуточно, спать и есть когда угодно, бродить по улицам в пять часов утра и уходить за покупками в полночь, а дядя решительно препятствовал её сумасбродным выходкам и всячески пытался втянуть Любу в круговорот прежней жизни.

И в этот раз попросил дожать печь, потому что все разошлись на обед, а до конца обжига еще почти час.

Конечно, отказать в просьбе, тем самым оставив кого-то из работников голодным (по утверждению дяди), Люба не могла и поэтому быстро оделась и потащилась в мастерскую.

И правда в помещении было совсем пусто, о том, что совсем недавно здесь находились живые люди, свидетельствовали лишь оставленные на стульях вещи и брошенные на середине работы поделки.

На столе Кати рядами стояли деревянные прилавки с арбузами, которые летом хорошо расходились среди туристов. Люба села за ее стол, проводя по бруску изумрудной пластиковой массы пальцем. Вдруг вспомнилось, что она очень давно ничего не лепила. Да и вообще забросила работу, даже на кухню тете не приходила помогать, а та почему-то помощи не просила.

Печь еле слышно гудела. Сейчас там обжигались другие игрушки, глиняные, которые из серой грязи превращались в желтоватые, твердые, и при этом очень хрупкие заготовки, хранившиеся в ящиках в кладовке. На угловом столе Люба видела такие фигурки, уже частично раскрашенные под хохлому. Потом их обожгут еще раз, при более высокой температуре.

Печь усердно работала, переваривая глину в фарфор.

Интересно, там внутри, где самый жар и раскаленные пластины полок, какой выглядит безобидная фигурка в момент, когда ее окружает плотное алое сияние?

Люба откинула целлофановый пакет, прикрывающий массу для лепки, оторвала кусок пластика коричневого цвета и принялась задумчиво катать его между пальцами.

Печь запускают минимум два раза в сутки. В древние времена, когда на Руки еще жили сказки, возле такой трудолюбивой печи наверняка завелся бы домовой.

За несколько минут Люба аккуратно вылепила фигурку существа, похожего на длинноногую собаку, но с человеческим лицом и круглой бородой. Точнее, его звали бы запечник. Или подпечник. Да-аа, а еще у него было бы полно способов развлечься. К примеру, понатыкать мелкими пальцами в арбузные бока, чтобы арбузы казались мятыми и не пользовались спросом у покупателей. Или ослабить болты, чтобы дверца отходила и возле печи стало еще жарче и еще опаснее. И этот домовой ничуть бы не походил на тонкоголосых иноземных пикси, глуповатых и шаловливых, потому что он был бы мудр той особой, тяжеловесной мудростью, которая вместе со знанием приносит тоску, и при желании мог бы шутить очень жестоко.

Люба улыбнулась, приделывая домовому похожие на лопухи уши. Она посадит его на печку в благодарность за тот раз, когда однажды он пытался ей помочь и намекнул на неестественную природу Бостона. Намек яснее ясного, ведь не обжечься, прижавшись к раскаленному железу, могло только нечеловеческое существо. А она не поняла…

Телефон затрезвонил и Люба огорчено вздохнула — она больше не знала заранее, что через секунду прозвучит звонок. Больше не слышала его приближения, зыбкого, как рябь по воде.

— Да.

— Ло, это ты? — сосредоточено кричала в трубку Эсфиль. — Подожди, сейчас выйду на улицу. Все, — одновременно музыка на заднем фоне затихла. — Теперь слышишь? Мы вернулись домой.

— С приездом, — улыбнулась Люба.

— Если ты не забыла, я еще здесь учусь и особого выбора не имею, — буркнула Эсфиль. — У меня тоже есть родители, которые не желают, чтобы я болталась без дела. Хотя сами…

— Э-э… Понятно.

— Ага, точно забыла! Ну и ладно. Я к чему звоню, у нас вечеринка по поводу возвращения и начала учебного года. Заходи после семи. Только вот сразу тебе говорю, если не хочешь со мной поссориться, даже не вздумай вытворить то же самое, что в прошлый раз! Это последний шанс, другого я тебе не дам. Или я буду считать, что мы с тобой не знакомы. Буду ходить мимо и не здороваться. И без обид! Поняла?

— А что я вытворила в прошлый раз? — Люба быстро перебирала события и вдруг сглотнула, вспомнив самое яркое, незабываемое. — Ночевала… у Бостона?

Она даже насторожилась, с какой стати Эсфиль выражает недовольство тем, что…

— Да нет же! — недовольно ответила та. — Хоть живи в его комнате, мне плевать. Я про Джайзера. Делай что хочешь, но не вздумай еще раз дать ему повод завалиться без приглашения в нашу уютную берлогу. Здесь его никто не рад видеть.

Люба улыбнулась.

— На этот счет не бойся.

— Ну и ладушки. Жду. Мы на улице, так что шпильки отпадают.

Послышались гудки. Надо же… подумала Люба, отложив телефон и задумчиво ковыряя ногтем новорожденного домового, придавая его телу вид покрытости шерстью. Наверное, тяжело знать, что тебя никто не рад видеть. А Джайзер стопроцентно в курсе, какие чувства вызывает у своих собственных сородичей. А еще наверняка манипулятор его уровня легко может изменить общее мнение на счет своей великолепной персоны. Может безраздельно завоевать чужое расположение. Хотя бы отдельной группы… Может разбить их на команды и устроить настоящую войну. Или заставить себя любить. Но не делает этого. Почему?

Хотя сейчас больше волновало другое…

Люба осторожно посадила домового на неиспользованный Катей арбуз, как на пенек. Хозяин печи выглядел довольным.

Она встала из-за стола и замерла.

Конечно, она пойдет на вечеринку. Потому что хочет видеть Эсфиль и Игоря. Хочет узнать о камуфляжниках больше. Хочет беситься, отплясывать на танцполе и пробовать новые коктейли. Купаться после захода солнца и беззлобно подшучивать над неудачными комплиментами кавалеров. Травить с подругами пошлые анекдоты и хохотать над ними. Оглохнуть от музыки, пульсирующей одновременно в ушах и венах.

И еще одно.

Она хочет видеть Бостона.

Только тогда Люба поняла кое-что еще.

Жизнь-то одна! И теперь ее не обязательно жертвовать брату, потому что отныне брат способен позаботится о себе сам.

И сколько можно травить себя за то, что вместо неприязни она почти с самого начала испытывала к Бостону притяжение?

Если на то пошло, Бостон много болтал, но когда дошло до дела, оказался таким же обычным мальчишкой, как все остальные ее знакомые. По сути, вся устроенная ею битва оказалась битвой самой с собой, потому что он давно уже сдался.

Резко вспомнился момент, когда в прошлый раз она поднималась по лестнице, ощущая на шее его дыхание.

Как знать…

Люба улыбнулась и опомнилась, взглянув на печь. Так можно и прозевать время выключения, а за целую партию испорченного товара дядя вряд ли скажет спасибо.

Оставшийся день был потрачен на уборку дома и приготовления к вечеру. Конечно, все висящие в шкафу платья вдруг стали выглядеть недостаточно красивыми, прическа не получалась, макияж пестрел яркими пятнами, ресницы походили на острую щетину, а талия резко расплылась. Совершенно глупое занятие — тратить энное количество времени на подготовку к обычной вечеринке, но Люба только хохотала, слушая очередное убеждение осоловевшей от показа мод тети в том, что выглядит она замечательно (в этом, десятом по счету наряде ничуть не хуже, чем в самом первом) и снова шла переодеваться. Люба сжалилась, только когда самой надоело бегать по лестнице из спальни в кухню, где тетя закрывала консервацию.

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая