Волчий вой - Срибный Игорь Леонидович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/36
• Следующая

        Бидайхан поднял высоко правую руку и махнул ногайкой.  Сотня воинов, ожидавших команды своего бека, ударила стременами по бокам лошадей и,  сорвавшись с верхушки увала, поднимая взбитую копытами лошадей снежную пыль, пошла в степь, на ходу рассыпаясь веером.

         Ранним утром Кондрат вышел из куреня  и угрюмо оглядел степь. Метель стихла, но было пасмурно и морозно. Морозы и снегопады в этом году пришли неожиданно рано, и казаки не успели перегнать один из табунов, находившийся на самом дальнем пастбище - в Вороновой балке, на кошару. С табуном в полста голов было всего три казака, и Кондрат, зная, что в степи негде укрыть от непогоды такой большой табун, очень тревожился и о казаках, и о лошадях.

         Кондрат  Баштовенко – бессменный атаман бекета , соответствуя своей фамилии , атаманил в плавнях уже 3 года. За это время через его заставу прошло не менее пятисот казаков, несших здесь прикордонную службу. Они приходили сюда из Сечи и, прослужив установленный сечевой Радой полугодовой срок, Бог даст, возвращались в свои куреня. Если не клали голову в многочисленных стычках на граничных землях…

          Кондрат поплотнее запахнул надетую на голое тело овчинную душегрейку и прошел к кошаре, где в обложенном камышовыми матами загоне стояли кони. Открыв связанную из жердей и обитую кошмой дверь, прошел вовнутрь.

         В тепле кошары хрустели свежим сеном казачьи лошади – надежда и опора казака в бою. Настоящие боевые друзья. Его Орлик, почуяв хозяина, радостно заржал. Кондрат подошел к коню и, пошарив рукой в кармане своих необъятных шаровар, протянул ему яблоко. Конь взял яблоко мягкими бархатными губами и захрустел им, обнажая крупные желтоватые зубы. Кондрат потрепал коня за холку и, пройдя по загону, осмотрел других лошадей, коих было 30 голов.

          Неспокойно было на душе у Кондрата с утра. Тяжелые думы о затерянном в степи табуне терзали его. Но вид мирно хрустящих сеном лошадей, с детства знакомые запахи  конского пота,  навоза и духмяного сена, умиротворили его душу, вернули покой и уверенность, и на улицу Кондрат вышел повеселевшим.

          Не спеша, направился он к сторожевой вышке, на которой стоял, пристально вглядываясь в степь, молодой казак Остап Сербин. Что-то беспокоило его и казак, переминаясь с ноги на ногу, то наклонялся вперед, сгибаясь в поясе, то вытягивался всем телом вверх, становясь на цыпочки, силясь рассмотреть что-то в степи.

         - Шо ты там побачив, сынку? – крикнул ему снизу Кондрат.

         Не слышавший его шагов, казак испуганно присел, но сразу оправился.

        - Не пойму, батьку, - ответил он, - то ли стая волков бежит в нашем направлении, то ли мне чудится.

        - Не будут волки бежать к человеческому жилью, разве что-то напугает их сильней, чем человек, - сказал Кондрат и осекся… Он вспомнил о табуне и табунщиках, все еще блуждающих где-то в степных просторах.

        Быстро перебирая руками ступени лестницы, Кондрат буквально взлетел на вышку и увидел вдали стаю… волков, быстро перемещающихся по направлению к заставе.

        - А ну, поднимай хлопцев, козаче! - крикнул Кондрат и сдернул с гвоздя на балке футляр с подзорной трубой. Но и в трубу он увидел то, что видел невооруженным глазом: волчью стаю, бегущую прямиком к ним в гости. Однако сквозь толстые линзы оптики  атаман рассмотрел еще и увеличенные в 20 раз тощие тела волков, их шатающуюся походку и вываленные в последнем усилии языки. Он понял, что кто-то или что-то, превосходящее по мощи либо численности зверей,   подняло волчью стаю и заставило их спасать свою жизнь бегством.

            И это что-то вдруг показалось на горизонте. Сначала это было просто снежное облако, быстро вырастающее в размерах, и вскоре закрывшее полнеба. Облако быстро приближалось, теряя очертания…Немало  прошло времени, пока осела снежная пыль, позволяя что-либо разглядеть. Атаман плотнее прижал к глазнице наглазник подзорной трубы и вскоре понял, что послужило причиной волчьего ужаса и подняло зверей с лежки.

            Это был табун лошадей, немыслимым галопом мчавшийся к заставе. Табун управлялся умелыми табунщиками, поскольку лошади не рыскали, не сбивались с направления и темпа, а шли ровной монолитной массой.

           - Господи!- ужаснулся Кондрат. – Загонят же лошадей! Ну, куда ж такой галоп по морозу, запалятся же лошади!

           Но тут наперерез табуну из балки вылетел другой табун – более многочисленный и с седоками в седлах.

           Этот табун мгновенно накрыл собой волчью стаю, лишь два-три волка, резко рванув в сторону, смогли уйти из-под копыт. Только ногайские лошади, с жеребьячьего возраста приученные к облавам на волков, могли вот так отважно броситься прямо в стаю и смести зверей с дороги.

           - Ногайцы! – закричал Кондрат. – А ну, хлопцы, в ружье! Коноводы, к лошадям!

           Он слетел с вышки и опрометью бросился в курень. Привычно быстро оделся и вооружился, заткнув за пояс два пистоля и кинжал, а через правое плечо перебросил перевязь сабли.

           Его Орлик, уже оседланный и готовый к бою,  вертелся, взбрыкивал, кося в сторону хозяина фиолетовым глазом, с трудом удерживаемый коноводом Юрком-Цыганом. Коноводы выводили из загона оседланных лошадей, удерживая по два коня сразу. Все было привычно и споро, и как-то буднично. Хотя казакам предстояло сойтись в смертельной схватке с многократно превосходящими силами противника…

           Кондрат с удовлетворением отметил, что казаки, кому положено, уже стоят на подмостках высокой, срубленной из толстых бревен ограды, забивая шомполами в стволы рушниц  тяжелые свинцовые пули. Пушкари суетились около двух фальконетов , снятых на зимний период с «чаек», разжигая в больших медных чанах уголь для фитилей и ядер. Придерживая рукой кривую запорожскую саблю, Кондрат легко взбежал по ступеням лестницы на подмостки и выглянул в бойницу.

           Табун явно уходил от ногайцев, на пути которых попался невысокий, но длинный, в версту с гаком, увал. А до этого ногайским лошадям пришлось преодолеть спуск в балку, что также сбило их с темпа. Но несколько всадников вырвались вперед и находились в опасной близости к табуну, и в воздух взвились арканы, раскручиваемые над головами умелыми руками степняков.

           И тут Кондрат увидел, как от табуна казачьих лошадей отделился всадник и, резко развернув коня, для чего пришлось поднять его на дыбы, помчался прямо на ногайцев. Сблизившись с ними до нескольких метров, он резко ушел вправо, на ходу закручивая «веремию» - казачий прием, при котором казаки скачут вокруг противника, меняя направления и сбивая его с толку. Растерянный противник (или противники) вынужден вертеться на коне во все стороны, не имея возможности определить, откуда ждать нападения. Потом следует неожиданный рывок на сближение и удар сабли в самый неожиданный момент.

           Но ногайцы сами с успехом применяли этот прием в сабельной рубке, переняв его у казаков, и, используя численное преимущество, взяли в кольцо казака. Теперь уже ему пришлось вертеть коня в разные стороны, не зная, от кого из всадников ожидать удара.

           Расстояние было слишком велико, и Кондрат не мог разглядеть, кто из казаков-табунщиков решился на такой отчаянный шаг. Но молил бога, чтобы им оказался Гнат Заруба – опытнейший, закаленный в многочисленных битвах казак, который 10-ти лет от роду был уведен турками в полон. Где волею судьбы довелось ему  служить в янычарах у турецкого Осман-Паши, который заметил воинский талант молодого казака и определил его в сипаи . Не любил казак вспоминать о долгих 8-ми годах, проведенных им в Туреччине, но за одно был благодарен судьбе – все эти годы прошли в постоянном военном учении и в войнах на Кавказе, и в передней Азии и сделали его настоящим воином. Ох, немало армянской и грузинской крови пролили янычары в Закавказье, в надежде присоединить их земли к землям ненасытных Османов. Немало христианских храмов порушили и предали огню. Изболелась душа казака в битвах с единоверцами. И потому, когда послан  был Заруба с посольским отрядом в Крым, ушел он темной ночью к своим казакам, ушел вместе с конем, всей амуницией и оружием. Благо родные места – Приазовье были совсем рядом. Казаки приняли Гната, хотя какая-то доля настороженности на первых порах в отношениях присутствовала. Но увидели его в боях, оценили его боевое мастерство и готовность сложить голову на службе казачеству и вере православной, и ушла настороженность. С тех пор жил Заруба на заставе, учил военной науке прибывающее пополнение, занимался лошадьми, коих любил безмерно, и долгими зимними вечерами, встав на колени перед образами, замаливал грехи. В прикордонных стычках всегда был впереди, всегда непобедим – сказывалась многолетняя выучка. И только старый затертый каюк , красуясь на чубатой голове, напоминал казаку о долгих годах неволи.

• Предыдущая
• 3/36
• Следующая