Волчий вой - Срибный Игорь Леонидович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/36
• Следующая

                Но тут его взгляд упал на волчий хвост, пришитый к шапке казака, и на волчью шкуру, которой был покрыт круп коня вместо попоны. Во взоре ногайца мелькнула тревога, и теперь он смотрел на Гната совершенно другими глазами. Смотрел, как на посвященного в какую-то великую тайну, смотрел с уважением. Он вдруг спросил по-ногайски:

               - Cэн карыскыр?

               Заруба, предки которого, как и предки многих других казаков служили в татарском войске и звались черкасами, на подсознательном уровне знал и помнил татарскую речь. И если не мог изъясняться на ней, то большинство слов понимал и мог сказать несколько простых предложений. Он вспомнил и имя ногайца – Карыскыр, и волчью шкуру на его седле, которой сейчас не было, видимо, поизносилась на конской спине, и понял, что ногаец тоже прошел через обряд посвящения.

                -  Аше, - ответил Гнат и тихо спросил, - Сэнде мендей?   

                Карыскыр внимательно посмотрел на него и ответил:

               - Бзде заман боляхк. 

                Верстах в 15 от Брянска соединились казаки и ногайцы с донцами, коих пришло с низовий Дона полторы тысячи, и дальше пошли вместе. К радости Зарубы походным атаманом донцов оказался Ивашко Черкас, которого он хорошо знал по прежним совместным походам на татар и турок.

              Порадовало и то, что в войске донцов оказалось две сотни казаков-пластунов, выходцев из Сечи. Их не так давно, года полтора – два назад, обучал нелегкому ремеслу разведчика сам  Заруба.

 Потому и знал, что это были за воины. Могли они и часами неподвижно лежать на месте пластом (от чего и получили свое название), невидимые для врага, наблюдая за всеми его передвижениями. И передвигаться по степи совершенно бесшумно, и ползти несколько сот аршин, извиваясь змеями в высокой траве. И много-много лет спустя такое передвижение у разведчиков называлось и называется «ползать по-пластунски». Могли все так же бесшумно уничтожить обнаруженный в степи разъезд противника и уйти, не оставив никаких следов. Словом, это были настоящие воины – степняки. Жаль, что пластуна не из каждого казака можно было вырастить. Для этого особый хыст  нужен.

             Обговорив с вновь прибывшими порядок дальнейшего движения и взаимодействия войска в пути, атаманы особо оговорили сигналы для согласованных действий в различных случаях, и после короткого привала казаки отправились в свой полный опасностей путь.

               Через два дня пути казаки вышли на брянский шлях и еще  издали увидели дымы и зарева пожарищ над городом. Перестроив войско в боевые порядки, и отправив вперед дозоры, казаки двинулись к брянским посадам. И уже на подходах к ним столкнулись с отрядом литвинов.

              Становище литовцев обнаружили лазутчики ногайцев, которых харабарчи Ташбек отправил в дозор.

               Лагерь противника расположился на большой подковообразной поляне, ограниченной у основания подковы речкой Брянкой и густым хвойным лесом по сторонам дуги.

              Литовцы, среди которых разведчики увидели немало наемников, выделявшихся иноземными одеждами и снаряжением, отдыхали после ратных трудов. На кострах дымились котлы с мясом, на траве были разостланы многочисленные скатерки с вышитым славянским орнаментом, на которых пленные девушки раскладывали различную снедь. Поодаль паслись кони и большое стадо домашнего скота. На опушке леса увидели ногайцы большую группу пленных мужчин, привязанных к деревьям.

            По приблизительным прикидкам отряд литвинов насчитывал около пяти тысяч человек. Но казаки все равно решили атаковать их, поскольку на их стороне был фактор внезапности, и расслабленный противник не ожидал нападения, уверенный в своей полной безнаказанности. Литовцы даже не выставили охранение.

           Казаки плотным полукольцом окружили лагерь, выставив в передовую линию стрелков и копейщиков, а во вторую – конницу.

          К пленным мужчинам на опушке подобрались лазутчики и приказали лечь, как только  услышат сигнал охотничьего рога.

          Вскоре загудел протяжно рог, и десятки литовцев одновременно повалились на землю, пораженные метательными копьями ногайцев. Сразу же раздался дружный залп пищалей, и на поляну со свистом и гиканьем ворвалась конница. Тех, кто выжил после метких выстрелов казаков, рубили жестоко и беспощадно. Лишь немногие успели взяться за оружие и оказать сопротивление.

           В плен сдалось более трехсот литовцев и около сотни наемников. Пленные рассказали, что Брянск сожжен дотла, что армия московского государя была разбита наголову. Что наемная армия Радзивилла и крымские татары, присланные ему Саип-Гиреем,    после сражения с москалями ушли на Астрахань, куда еще раньше двинул свои войска Крымский хан. Что еще один отряд, числом около двух тысяч погнал стада скота, обоз с добычей и пленных руссов в Литву и сейчас они на подходе к Днепру.

           Подумав, казаки решили догнать и уничтожить отряд, ушедший в Литву, поскольку преследовать наемников и татар, коих было по сведениям пленных до двадцати тысяч, не было ни достаточных сил, ни времени.

          Освободив полон и отдав брянцам пленных литовцев, чтобы использовать их на работах по восстановлению города, добытое в бою оружие и доспехи, казаки после недолгого отдыха ушли на Днепр. Но перед походом утопили в речке всех наемников…

          Через двое суток ускоренного марша они настигли отряд литвинов, который встал на дневной привал у днепровской переволоки. И снова казаки одержали победу, практически не встретив сопротивления. Но на сей раз, пленных не брали, потому что увидели на деревьях вдоль переволоки около сотни повешенных собратьев своих. Поэтому и битва была короткой и жестокой.

          Полон, отбитый у литвинов, оказался смешанным – были тут и горожане, чьи города подверглись разрушению и опустошению, были и стрельцы московские, были и боярские дети из ополчения московских воевод. Казаки отдали им почти всю захваченную литовцами добычу, отдали оружие и лошадей литвинов, вернули домашний скот, оставив себе только небольшое стадо для пропитания в пути. Люди, уже простившиеся в муках с родной землей, плакали от счастья, обнимая своих спасителей.

             А перед казаками снова встал вопрос, куда вести свое небольшое, но уже слаженное в боях войско.

            Собравшись на Круг, атаманы  и казаки долго судили – рядили, но всяк получалось, что столь малыми силами идти на Астрахань бессмысленно. Да и дорога, почитай, в тысячу верст, при среднем суточном переходе конницы в тридцать - сорок верст, займет не менее месяца. Чего ж идти к шапочному разбору?

            Но ногайцы, отправленные своим ханом Аюком бить крымчаков, были настроены решительно. Тунгатар, хранивший молчание на протяжении всего Круга и давший возможность высказываться своим сотникам, вышел в коло и сказал:

           - Моя людишка не пойдет в своя орда, пока нет битва с крымчаками. Ваша казак сыльна карош ничего еще не делала. Мала – мала порубала литвина, урус людишка спасала, типеря шта, до куреня пошла? Зачим тада ишла на поле? Айда на Аштар-Хан!

            Донцы, которым дорога на Астрахань была в общем-то на пути к родным станицам, поддержали ногайцев, и Круг решил идти на крымцев.

            Завершив недолгие сборы, рано утром, по росе, отправились казаки в дальний поход.

            Проходя по местам, по которым прошлось огнем и мечом литовско-татарское войско, повсюду видели казаки следы зверя – жестокого и беспощадного в своей ненависти к народу русскому и земле русской. Видели неисчислимые страдания тех, кто выжил и ютился теперь в землянках и шалашах, лишившись крова, хозяйства, живности. И кровь закипала в горячих казачьих сердцах, и душа горела жаждой мести.

• Предыдущая
• 21/36
• Следующая