Берендеев лес - Срибный Игорь Леонидович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая

                        - Да как же энто, батюшка Мефодий! – запричитала какая-то женщина в рядах сельчан. – А скотина? А подворье? А скарб какой-никакой, годами скопленный?

                        - А живот свой положишь за скарб? – Старец грозно насупил брови. – А детишек своих отдашь в полон татарский, подворье свое грудью беззащитной прикрывая? Ить ордынцы никого не пожалеют – ни старого, ни малого! Им все одно, кого конями топтать, кого в полон свести, ибо жалости нет места в сердцах их! А скотину, что ж, с собою в лес уведем стадом… Сбирайтеся, люди добрые! Путь наш неблизок и опасен зело. Татарове в любой миг напасть могут. Не дал нам Господь времени разговоры разговаривать… С рассветом уйти мы должны!

                       Толпа стояла, маялась, толкалась косынками баб да шапками мужиков в раздумье тяжком… Затем разом, как по команде, выдохнули, и тяжелый вздох, словно стон пронесся над майданом, и люди стали медленно расходиться…

                      Несколько мужиков, оставшихся в селе после ухода дружины, подошли к Старцу.

                      - Нам-то что делать велишь? – спросил старший из них Демьян Сухорукий. – Меч у кажного имеется. Луки со стрелами калеными тожить есть. Могем вылазку исделать в степ, татаров разведать.

                     - Нет! – жестко ответил Старец. – Ежели заметють вас харабарчи ихния, кои вельми глазасты да слухасты, степ, аки пятерню свою знают,  за собою вы их в село и приведете. Нет! – повторил. – Когда пойдем мы в лес, надобно будет прикрывать нас и спереду и с тылу, чтоб татарин не наскочил неожиданно. Скотину надобно будет гнать стадом… Вот игде вы нужны будете. Разделитесь поровну, чтоб боронить сельчан в походе да стадо сельское гнать…

                      Жители Михайловского разошлись готовиться к походу. Лишь Мефодий да Никитка остались на майдане.

                      Легкий ветерок сушил лужи, оставшиеся после дождей. Солнце, несмотря на час вечерний, припекало плечи, землю калило… И только воркованье голубей – такое мирное да ласковое, никак с войной не вяжущееся, тишь нарушало…

                      Мефодий некоторое время стоял в раздумье, тяжело, всею грудью на посох опираясь, голову седую низко свесив.

                     - Никитушко, - поднял голову Старец. – Пройдут ли телеги по лесу, на пути, коим поведешь ты нас к скиту? Ить староста Фрол плох еще – не сможет идти долго. Да и детишки малые притомятся в дороге дальней…

                     - Я проведу, батюшка, путем окольным, коим сам пришел. Кущари там, конечно, но лошади их сомнут без труда, проложат дорогу.

                     - Вот и славно, Никитушко. Вот и славно. Видишь, как оно случилось: уже ведь срок подошёл отцу твому забирать тебя домой, а оно вот… Теперича, не пробиться ему к нам. Далече зело, да и опасно итить посеред татарских войск-то. Придётся тебе пока с нами век коротать… Пойдем-ко, сыне сой, и мы с тобою к дороге готовиться.

                     - А я и не хотел уходить от вас, Отче! И со Степаном беседу имел, чтоб обучил меня ремеслу воинскому. Не по нраву мне купцом-то быть! Воем хочу стать, как дядька Степан.

                      - Ну-ну… - Старец пристально посмотрел в глаза отрока. – Вижу, впрок идёть тебе наука Степанова: в плечах раздался, окреп… Да и головой крепок стал. Радуешь старика!

                      - Так в том и ваша заслуга великая, Отче! – Никита в пояс поклонился Мефодию, рукою земли коснувшись.

                      - И-и, - пропел Старец, - то Господа нашего заслуга, что разум тебе возвернул, а не моя и не Степанова! Благословляю я тебя именем Господа, отрок Никита, на дела ратные! Послужи, сыне, Руси великой!

                      Старец осенил Никитку крестным знамением и пошли они родину Стерхов к исходу из села готовить…

                     Утром ранним, едва засерело небо над лесом дальним, уходили сельчане с мест, годами насиженных. Сурово лица нахмурив, ушли вперед мужики во главе с Никитою, а по их следу, в росе жемчужной пробитому, пошло стадо сельское, вослед потянулись телеги обоза, пошли бабы с детишками, всхлипывая да носами шморгая непрестанно…

                     К заходу солнца, когда уж в лес втянулись, под сводами дерев вековых укрылись, мужики, исход сельчан прикрывающие, дымы увидали вдали – там, где село Михайловское давеча стояло… 

              Проводив Никиту, Степан подвел коня к навесу и тут только заметил Настену, стоящую у печурки, которую он сложил для нее под навесом. Настена, разрумянившаяся у печки, стояла, спрятав руки под расшитый передник. Ее русые волосы, выбившиеся из туго заплетенной косы, златым облачком сверкали в солнечных лучах вокруг хорошенькой головки, а огромные глаза с немым восторгом глядели на суженного. И была она столь пригожа в этот миг, что у Степана враз пересохло во рту.

              - Это откуль же такой красавец? – девица кивнула подбородком на коня, улыбаясь Степану.

              - У татар отбили, - ответил Степан и шагнул к девушке.

              Подхватив ее на руки, он закружился по поляне, а она, счастливая и такая желанная крепко обняла его шею, покрывая поцелуями лицо Степана…

              - Отпусти, Степушко, - вдруг спохватилась девица. – Щи же убегут! Я ить вам щи сварила из молодой крапивы. С тетерочкой!

              Степан поставил Настену на ноги и ласково поцеловал ее пламенеющие уста.

              - Я схожу на ручей, - сказал он. – Коня искупаю. Потом уж щей отведаю.

              Степан расседлал коня, сняв переметные сумы. В сумах оказался весь набор для ухода за  конем, запасные подковы с гвоздями,  дратва, шило, металлические клепки для ремонта упряжи, кожаный мешочек с коваными наконечниками для стрел – все явно русского происхождения, и кривой татарский нож в кожаных ножнах с простой деревянной рукоятью.

              - Э-э, брат, - протянул Степан, - Да твой хозяин не простого роду-племени был. Гляди-ко, как к походу приготовился – все, что нужно для коня, в сумы уложил…

              Ведя расседланного коня в поводу, ушел он на ручей, перекинув через плечо мешок с принадлежностями для чистки.

              На большой каменной плите, полого уходящей в ручей, Степан разделся догола и завел коня в чистые воды, весело журчащие по каменьям, густо устилающим дно. Припав к воде, конь долго пил, фыркая, мотая головой и разбрызгивая воду.

              Выкупав коня, Степан вывел его на берег и, вычистив его крутые бока и круп скребницей,  костяным гребнем вычесал гриву, запутанную в походе, облепленную крупными лиловыми будяками. Конь благодарно взглянул на нового хозяина и положил сухую породистую голову ему на плечо.

              - Как же тя звать-то? – спросил Степан, будто конь мог ему ответить.

              - Буян? – конь не отреагировал никак. – Смутьян? Басурман? Ветерок? Буран?

              Глядя на дымчато-серый в темных яблоках окрас коня, Степан вдруг неуверенно произнес: - Туман?

              Конь тряхнул умной головой и осклабил мягкие бархатистые губы в лошадиной усмешке. Радостно мотнув густой темно-серой гривой, конь заржал, запрядал ушами…

              - Вона как! – обрадовался Степан. – Туманом, значится, кличут тебя! Туман! Туман!

              Конь высек из камня искры подковами и закружил вокруг Степана, выказывая свою конскую преданность и благодарность.

              - Да ладно тебе, - мягко укорил Тумана Степан. – Ладно… Ишь, разыгрался!

              Накинув узду, Степан быстро оделся и повел коня в скит, мурлыча что-то напевное себе в бороду.

              Еще по дороге к поляне Степан почуял в воздухе какую-то смутную тревогу. Что-то в лесу было не так, хотя и сойки не кричали, и сороки не рвали лесную тишину немыслимым треском…

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая